Эти мои вечерние мечтания о дружбе с наследником растянулись надолго. В детстве я всегда, перед тем как уснуть, мечтал о чем-нибудь. Устраиваешься поудобнее, поуютнее, укрываешься по самый нос одеялом и спрашиваешь себя: о чем бы? Сюжетов было много. Некоторые длинные, на тысячу и одну ночь. Другие покороче. Сюжета с наследником мне хватило месяца на полтора-два.
В этих ночных мечтаниях-видениях мы с наследником уже давно подружились. Почти каждый день он приглашает меня к себе во дворец, на Собственную дачу, и мы играем с ним - или в его детской, или в саду, под открытым небом среди опьяняюще пахнущих кустов жасмина и шиповника. Играем, например, в войну с турками. Он, конечно, царь. Я - его главный генерал. Потом играем в Робинзона Крузо. Наследник - Робинзон, я - Пятница. Потом - в индейцев. Наследник - вождь племени, я - бледнолицый брат... Потом он предлагает, чтобы я был вождь, а он пленник...
Потом мы лежим в траве и по очереди читаем вслух "Княжну Джаваху".
А днем, при солнечном свете, все было совсем по-другому. Днем, наяву, мне приходилось играть не с наследником-цесаревичем, а с простыми мальчиками - с сыновьями дачников или с детьми наших хозяев, немцев-колонистов. Играли мы и в Робинзона, и в индейцев, и в войну с турками или японцами. Но разве можно было сравнить эти дневные игры с теми ночными, о которых мне мечталось в темноте или при свете луны?!
А дома у нас тем временем произошли перемены - ушла няня, на смену ей пришла бонна, прибалтийская немка Эрна Федоровна. Подробностей я не знаю, утверждать ничего не могу, но думаю, что мысль пригласить в качестве воспитательницы особу немецкой национальности принадлежала нашему папе и что сделал он это отчасти в пику своему черносотенному отчиму, дедушке Аркадию. Правда, эта Эрна Федоровна, или "фрейлинка", как мы ее называли, была немка не самого первого сорта. Она учила нас говорить "ейн, цвей, дрей", а не "айн, цвай, драй", как говорят настоящие немцы. Но отец наш языками не владел, так что смутить его такие пустяки не могли. А нравилось ему в этой краснолицей и длинноносой женщине, по-видимому, то, что у нее была "система", совпадавшая с его взглядами на воспитание. Она считала, например, что летом все дети, независимо от материального достатка их родителей, должны ходить босиком. Маме и папе это понравилось. Бабушке тоже. Только дедушка Аркадий, который вряд ли в свои детские годы когда-нибудь в будние дни носил какую-нибудь обувь, - этот наш разбогатевший, обуржуазившийся дедушка был шокирован, ему претила одни мысль о том, что его внуки - хоть и не родные, а все-таки внуки - бегают босиком, как какие-нибудь уличные мальчишки или деревенские подпаски. К нашей общей радости, решающего голоса в этом споре дедушка Аркадий не имел, и вот нам позволено было уподобиться деревенским подпаскам и бегать босыми. Уподобились подпаскам не только мы с Васей и Лялей, но и наша великовозрастная, длинноногая кузина Ира, жившая этим летом в той же колонии, а также некоторые соседские мальчики и девочки.
Сколько новых неизведанных наслаждений испытали мы, освободив наши ноги от чулок, парусиновых туфель и скороходовских сандалий! Мы узнали, как нежно, даже ласково мягка белая дорожная пыль. Как приятно покалывает ноги, если бегаешь босиком по только что скошенной лужайке. Или как чудесно хлюпает под босыми ногами вода на узкой, заросшей тростником и рогозом заболоченной тропинке, ведущей к морю. Иногда и сама Эрна Федоровна снимала где-нибудь за кустом свои плоскостопные туфли и нитяные чулки и босиком шествовала впереди нас, как утка или гусыня впереди своего выводка...
Эрна Федоровна не только учила нас говорить "ейн, цвей, дрей". В дождливые дни мы сидели вокруг нее на верхнем закрытом балконе и занимались вырезыванием и плетением. Мы плели из узких полосок разноцветной глянцевой бумаги всевозможные коврики, салфеточки, закладки, клеили корзинки и коробочки. В хорошую же погоду она устраивала для нас что-то вроде экскурсий, вытаскивая свой выводок то в Нижний, то в Английский парки. Один раз, помню, мы ездили с нею на паровичке в Мартышкино. Чаще же всего мы гуляли в том старом запущенном парке при владениях герцога Лейхтенбергского, который примыкал к Собственной даче. Всякий раз, когда мы шли туда или обратно, мы проходили мимо этой дачи. Маленький, двухэтажный, розовый с белыми пилястрами дворец был явно необитаем, на всех его узеньких высоких окнах были спущены салатного цвета складчатые, волнообразные шторы, и все-таки я всякий раз останавливался и смотрел, и сердце у меня замирало.
Все в жизни идет к концу. Медленно, очень медленно, как бывает только в очень раннем детстве, но все-таки неуклонно шло к концу и это наше дачное лето.
Девятого августа, в день моих именин, у нас собрались гости. Почетное место за столом занимала бабушка, бывшая одновременно и моей крестной матерью. За чаем она, между прочим, сказала:
- Вчера мы с Аркадием, кажется, в пятый, если не в десятый раз осматривали Собственную дачу.
- Позвольте! - сказал кто-то из гостей. - А разве это можно?
- Почему же? - пожала своими темно-синими гипюровыми плечами бабушка. В отсутствие августейших хозяев всегда можно зайти осмотреть дворец. Как и Монплезир в Новом Петергофе, и Эрмитаж, и Марли...356
Ах, как загорелся я после этих бабушкиных слов. За столом я, конечно, как хорошо воспитанный мальчик, ничего не сказал, сдержался, но в тот же вечер с жаром накинулся на Эрну Федоровну.
- Фрейлинка! - взмолился я. - Умоляю вас! Пожалуйста! Битте! Пойдемте завтра на Собственную дачу.
- Гут! - сказала мне Эрна Федоровна. - Завтра обещать я не могу, завтра, после гостей, я должна немножко помогать по хозяйству твоей мамаше. Но послезавтра, если погода будет хорошая, мы совершим этот небольшой шпацирганг.
Боже мой, с каким горячим пылом, с каким наслаждением я стал мечтать об этой послезавтрашней прогулке. Ведь подумать только - я войду в дом, где бывает, играет, обедает, пьет чай, а иногда, может быть, и остается ночевать наследник-цесаревич... мой тезка... мой друг Алеша!..
И в эту и в следующую ночь я опять долго не мог сомкнуть глаз. Опять, как на экране волшебного фонаря, проплывали передо мной заманчивые картинки.
Вот мы уже во дворце, осматриваем его, ходим из комнаты в комнату. И вдруг неожиданно приезжает наследник. Он входит в тронный зал, где мы в это время как раз осматриваем трон его отца, и брови его радостно поднимаются.
Я кидаюсь к нему навстречу.
- Алеша!!
- Алеша!
Мы долго трясем друг другу руки, даже обнимаемся. И все вокруг с удивлением и с некоторым даже страхом смотрят на нас. А наследник удаляется на минуту в соседнюю комнату и приносит оттуда - ружье монтекристо.
- Это тебе, Алеша. Подарок. На день твоего ангела.
Послезавтра прогулка на Собственную дачу не состоялась. И на другой день. И на третий. Как назло, сразу после моих именин надолго, чуть ли не на целую неделю, зарядили дожди. Всю эту неделю нас даже в сад не выпускали. С утра до обеда и с обеда до ужина сидели мы в полутемной столовой или на верхнем балконе, слушали, как барабанит по железной крыше дождь, плели под наблюдением Эрны Федоровны салфеточки, клеили коробочки и хором повторяли за нашей бонной:
Их фраге ди маус:
Во ист дейн хаус?..
Потом я забивался куда-нибудь в угол дивана и в сотый, если не в тысячный раз перелистывал книжку "Про Гошу Долгие Руки". Или, отложив книгу, с завистью, доходящей до головокружения, смотрел из своего угла, как жестокая и надменная Ира читает, листая страницу за страницей, какую-то обольстительно толстую "Парашу Сибирячку". Я закрывал глаза и мечтал.
...В тронный зал входит наследник, приносит и дарит мне ружье монтекристо, фотографический аппарат "кодак" и большой, перевязанный бечевкой пакет. Я разрываю веревку, развертываю пакет, а там - целая стопка новеньких нарядных книжек: "Княжна Джаваха", "Параша Сибирячка" и "Приключения Блека Димауса". Не уверен, что книга с таким названием когда-нибудь существовала. Скорее всего я придумал тогда это название. Но, может быть, и есть такая книга.
Выше я уже делился с читателем мудрым наблюдением, что все в мире имеет конец. Пришло время, кончились и дожди. Можно было идти на Собственную дачу. Но опять возникла помеха. На этот раз нам помешали не дожди, помешали опенки. По совету своей хозяйственной свекрови, нашей бабушки, мама затеяла этой осенью солить грибы. И вот у нас появилось новое, увлекательное занятие: сборы опят. Никаких других грибов в Петергофе, по-видимому, и не было, брали только опята. По вечерам большой компанией во главе с бабушкой мы отправлялись за ними в Нижний парк. Иногда по воскресеньям в этих торжественных походах принимал благосклонное участие и сам дедушка Аркадий. А по утрам мы ходили по опята с нашей фрейлинкой. Ходили чаще всего в небольшой лесок за дачным поселком, который назывался тогда Новые места. В лесу было сыровато, возвращались мы всякий раз веселые, шумные, с ногами, обляпанными грязью, брусничным листом и сосновыми иголками...
Один раз мы шли из этого леса домой через владения герцога Лейхтенбергского. Эрна Федоровна, шествуя впереди, вела за руку Лялю, а в другой руке несла большое цинковое ведро, полное опятами, этими не самыми, сказать по правде, симпатичными, похожими даже немного на поганки грибами. За фрейлинкой следовали мы: Ира, Вася, я, соседский мальчик Женя и соседская девочка с не совсем обыкновенным именем Ванда. Когда мы выходили из парка, я еще издали увидел сквозь зелень деревьев розовое пятно Собственной дачи и ослепительно сверкнувший на солнце, похожий на царскую корону, золотой куполок небольшой дворцовой церкви. Издали же я заметил, что бледно-зеленые шторы на всех окнах дворца спущены. Значит, там никого нет. Значит, можно зайти.
У кружевных чугунных ворот дворцового сада я остановился и стал просить:
- Фрейлинка! Зайдем!
И все другие, даже маленькая Ляля, в один голос стали проситься во дворец:
- Битте! Битте!
- Нун, гут, - подумав, сказала Эрна Федоровна. - Ненадолго зайдем. Только приведите себя в полный порядок, почиститесь и вытрите как следует ноги о траву.
Мы поспешили аккуратно выполнить все, что она нам велела. И вот скрипнула темно-зеленая железная калитка - и я с блаженным трепетом ступил на узенькую светло-серую плитчатую панель, тянувшуюся от калитки к подъезду дворца.
Мы уже приближались к этому подъезду, когда застекленная, зеркальная дверь его отворилась и на пороге возник рыжеватый высокий человек с бакенбардами и в каком-то сером камзоле с плоскими металлическими пуговицами. Кто это был, не знаю. Придворный лакей? Смотритель? Швейцар? Больше всего он был похож на картинку из книги "Маленький лорд Фаунтлерой"358. Этой книги я тоже тогда не читал. Читала Ира.
Пока мы с интересом и уважением рассматривали этого придворного, он с еще большим интересом разглядывал нас: Эрну Федоровну, ведро с опенками возле ее ног, Васю, Лялю, Иру, Женю, Ванду, меня... Надо сказать, его внимание было больше обращено не на наши лица, а на наши ноги.
- Вам что будет угодно? - вымолвил он наконец. Говорил он с таким важным видом и так свысока, как будто был не царским привратником, а самим государем-императором.
Эрна Федоровна, улыбаясь, объяснила:
- Мы хотели бы получить позволение осмотреть внутренние помещения дворца.
- Не выйдет, тетенька, - ответил он.
Эрна Федоровна опешила.
- То есть как?
- А так то есть, что с такими лапами, босые-голые, в государев дворец не лазиют.
Фрейлинка наша открыла рот. А я... Меня эти "лапы" словно по щеке хлестнули. Я весь задрожал, затрясся, выскочил вперед и закричал что-то такое, чего, пожалуй, и сам не понимал:
- Вы не смеете! Я наследнику... Я тезке... Наследник - мой дгуг... У нас не лапы, у нас гуки!..
В первую минуту этот рыжий как будто слегка растерялся, даже немного испугался. Потом он побагровел, посинел, налился кровью и шагнул в мою сторону.
Стыдно, ужасно стыдно вспоминать что случилось дальше. Но если уж взялся рассказывать, надо все до конца, всю правду.
Одним словом, этот противный человек, сказав сквозь зубы: "А ну!" повернул меня к себе спиной и, правда, не очень сильно, но все-таки довольно основательно пнул меня коленкой в то место, на котором сидят.
Я чуть не упал, закричал, заплакал. И все вокруг тоже зашумели, закричали. Помню голос девочки Ванды:
- Холуй!
В тот день я впервые услышал это слово, и оно навсегда связалось у меня с этим днем, с этим розовым царским домом и с этим гадким длинноногим человеком в серых коротких штанишках.
Что было дальше, я плохо помню. Проще сказать, совсем не помню. Не знаю, как сумела Эрна Федоровна увести нас из дворцового сада. Ира потом хвасталась, что ей удалось кинуть в "холуя" гроздочку опят и что будто бы она угодила ему этими опятами прямо в нос. И он будто бы убежал во дворец и закрылся там на ключ. Не уверен, что все происходило именно так. Ира в те годы была потрясающей хвастуньей.
Шутки шутками, а что-то в этот день со мной произошло, что-то внутри меня сломалось, оборвалось. Нет, конечно, я не стал сразу после этого случая каким-нибудь пламенным революционером. Но именно этим осенним вечером, укладываясь спать, укрывшись по самый нос зеленым стеганым одеялом, я вдруг понял, что почему-то уже не могу мечтать о том, о чем так сладко и так уютно мечталось мне целых два месяца.
1973
ПРИМЕЧАНИЯ
ДОМ У ЕГИПЕТСКОГО МОСТА
Рассказы цикла "Дом у Египетского моста" знакомят нас с более ранним этапом биографии героя, с которым читатель уже встречался в повести "Ленька Пантелеев".
Рассказы эти автобиографичны. Здесь подлинные эпизоды детства писателя, реальные люди, окружавшие его в те далекие годы. В предисловии к книге "Приоткрытая дверь" (Л., "Советский писатель", 1980) Л.Пантелеев писал: "Уже не первый год я работаю над книгой рассказов о своем самом раннем детстве. Там нет ни на копейку вымысла, и вместе с тем это - не мемуары, все рассказы цикла подчинены законам жанра...".
Рассказ "Лопатка" был напечатан в журнале "Нева", 1973, № 12, "Маленький офицер" - в "Новом мире", 1978, № 4.
1 2 3