Леонид КУДРЯВЦЕВ
И ОХОТНИК...


ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Почему я решился написать этот рассказ?
Точно - не знаю. Наверное, потому, что мир самых лучших прочитанных
нами книг, когда ты перелистываешь последнюю страницу, - не умирает. Он
остается жить внутри нас - я имею в виду тех, кто способен получать от
настоящей, хорошо написанной книги наслаждение. А потом ты сам начинаешь
писать, и этот мир, он словно бы хочет, требует, чтобы ты в него хоть
что-то добавил. Пусть даже какую-нибудь мелочь, безделушку. В знак
уважения, в знак того, что ты о нем, этом мире, помнишь, в знак
благодарности, за то, что он тебе дал.
А книги Стругацких таким свойством обладают. Давать что-то
неуловимое, но в то же время вполне реальное. Может быть, частицу
вложенной в них души? И еще... каждый из нашего поколения пишущих
фантастику (я имею в виду тех, кому сейчас от тридцати до сорока пяти)
когда-то в детстве или юности прочитал свою первую книгу братьев
Стругацких. Конечно, для каждого она была разной, и обязательно вслед за
ней последовали другие, но главное, что сделала эта первая книга, - она
показала, какой интересной, захватывающей, мудрой, смешной и грустной
может быть фантастика, какой она может быть настоящей.
Думаю, с этого момента все и началось.
Конечно, мы очень разные, и большинство пишет совсем по-другому,
по-своему. И это хорошо. Просто мне кажется все-таки: каждый из нас в
глубине души понимает, откуда все началось.
Да, с "Понедельник начинается в субботу", с "Пикника на обочине", с
"Улитки на склоне" и т.д. и т.д. Началось со Стругацких. Мы из их книг, мы
родом из Стругацких, и никуда от этого не денемся. Им удалось то, что до
этого не удавалось никому. Воспитать своими книгами целое поколение
писателей, причем, я еще раз это подчеркиваю, по большей части абсолютно
друг на друга не похожих.
Вот это да!
А рассказ... честное слово, в знак уважения и благодарности... не из
гордыни...

Капитан Квотерблад неторопливо шел по краю Зоны.
Под ногами у него шуршал кошачий мох. Здесь, на асфальте, он тоже
рос, но почему-то быстро высыхал, становился ломким, а потом крошился в
пыль. Как только пыль уносил ветер, асфальт тотчас же зарастал кошачьим
мохом снова.
Капитан остановился и прислушался. Где-то в Глубине Зоны зародился
звук, похожий на скрип старой, с насквозь проржавевшими петлями двери. И
был он таким тоскливым, таким безнадежным, что Квотерблад вздрогнул и
остановился, замер, словно превратившись в деревянного истукана,
пережидая, когда же этот звук кончится. Он и в самом деле кончился, и на
Зону опять опустилась тишина. Капитан вытащил из кармана сигарету, покатал
ее в пальцах и, вдруг вспомнив о том, зачем они здесь, выкинул.
Вот так-то. Нельзя.
Тяжело вздохнув, он прошел еще с десяток шагов, остановился и снова
прислушался. В Зоне было тихо. Квотербладу даже стало казаться, что тот
скрип, который он только что слышал, на самом деле был всего лишь плодом
его воображения, слуховой галлюцинацией.
- Врешь! - пробормотал капитан. - Врешь, меня не обманешь. Не выйдет.
Четко, как на плацу, он повернулся на каблуках и пошел к машине,
которую оставил за самым последним, стоявшим почти вплотную к границе Зоны
домом.
В машине горел свет. Еще в ней сидел сержант и, сжимая в руках
автомат, глядел на приборный щиток. Глаза у него были отрешенные, словно
он думал о чем-то постороннем, далеком.
Когда капитан открыл дверцу, сержант испуганно, пискнул и попытался
передернуть затвор автомата. Поскольку автомат стоял на предохранителе,
затвор не передергивался. Окончательно ошалев, сержант рванул
Предохранитель. В этот момент капитан и врезал кулаком по его пухлому, еще
не знавшему бритвы лицу.
- Ты что, сдурел? - прошипел Квотерблад.
- О господи, - быстро забормотал сержант. - О господи. Я думал... А
это вы... О господи... И звук тут... я такого еще не слышал.
- Много чего ты не слышал, - проворчал капитан, забираясь в машину. -
Ты почему свет включил? Совсем от страху рехнулся?
- Так ведь звук. Так жутко мне стало. Я подумал, что с вами...
- Не дрейфь, - уже примирительным тоном сказал капитан. - От звуков
здесь еще никто не умирал. Вот если свет, когда не нужно, в кабине
включали, от этого - сколько угодно. Я же тебе говорил, что так ты виден
всем и не видишь никого. А иначе как бы я к тебе подкрался?
Он выключил свет и прикурил сигарету.
Рядом шебуршился и вроде бы даже едва слышно всхлипывал сержант.
А Квотерблад, откинув голову на спинку сиденья, думал о том, что
ошибиться он не мог. Охотничье чутье не подводило его еще ни разу. Сталкер
в Зоне, и возвращаться будет именно здесь, в этом месте. Только попозже,
ближе к рассвету. А пока можно покурить, пока еще рано.
- Я рапорт на вас напишу, когда вернемся... - наконец пробормотал
сержант.
- Что? - переспросил капитан.
- Рапорт, говорю, подам, - уже громче сказал тот.
- А-а-а, ну это сколько угодно... Только не забудь, это ты сделаешь,
когда мы вернемся. И укажи, что мои действия были вызваны твоей же
халатностью, которая неминуемо должна была привести к срыву всей операции.
И также учти, на ближайшие полгода ты у меня будешь бледным, очень
бледным. Понял? Кстати, сколько тебе осталось до возвращения домой? Год?
Мило. Это здорово. Это просто прекрасно... просто прекрасно...
Капитан вылез из машины, кинул на землю окурок и тщательно его
затоптал.
На секунду ему показалось, что он очутился на другой планете, в
чужом, враждебном мире. А разве не так? Да и чем иным является эта Зона,
как не украденным неизвестно кем и неизвестно с какими целями кусочком
территории Земли? Не надо снаряжать звездные экспедиции, строить могучие
фотонные корабли. Чужой мир здесь, под боком, в двух шагах. Бери,
исследуй, делай выводы. Раздолье. Ученым. А нам как? Каково этому
парнишке, который сжимает в потных ладонях автомат, готовый стрелять во
все, что движется, во все, что покажется хоть мало-мальски опасным? Каково
тому же сталкеру, который лезет в эту Зону, как проклятый, чтобы вытащить
из нее какую-нибудь вещь, назначения которой он не понимает, которая либо
облагодетельствует, либо уничтожит этот мир? Каково ему, капитану
Квотербладу, вместо того чтобы дома смотреть телевизор или завалиться к
Михаэле, торчать здесь, в засаде, только для того, чтобы подстрелить этого
сталкера, который в силу своей ограниченности даже и не понимает, что
делает, который и думать-то не может ни о чем, кроме денег. И чем этот
сталкер, как человек, отличается от него, Квотерблада? Да почти ничем. Вот
разве что только - капитан имеет право стрелять в него из автомата. И если
убьет, то никакого наказания за это не последует.
Потому что он всего лишь выполнит свой долг.
Капитан сунулся в машину, вытащил из зажима над ветровым стеклом
короткий, со складывающимся прикладом, десантный автомат и закинул его на
плечо.
- Сиди здесь, - коротко бросил он сержанту, осторожно прикрыл дверцу
и бесшумно двинулся от машины прочь.
Устроившись за упавшим набок фанерным, насквозь прогнившим ларьком,
он осторожно высунул из-за него голову и стал ждать.
Почему-то вспомнился тот толстый, какой-то весь расслабленный,
похожий на большую резиновую игрушку джентльмен, побывавший у него дома в
прошлый понедельник. Приехал он не один, привез его Клаузен, которого пару
лет назад отправили в отставку. Какая-то там была история, то ли с
деньгами, то ли с молоденькой, несовершеннолетней дурочкой. Короче,
Клаузена чудом не посадили. Потом болтали, что в деле был замешан кто-то
из высшего командования, и Клаузен вышел сухим из воды только благодаря
этому.
Приехали они к Квотербладу вечером. Клаузен был уже порядочно
навеселе, а вот джентльмен - тот был трезв как стеклышко. Квотерблад хотел
было их выгнать сразу, а потом передумал, решил узнать, что это им от него
надо. Уж больно важен был этот джентльмен, да и запонки у него стоили
никак не меньше, чем жалование Квотерблада лет за двадцать.
Он провел их в гостиную, сунул им по стаканчику и стал ждать, чем все
это кончится.
Они не спешили. Джентльмен помалкивал, все оглядывался, и на лице у
него временами явственно читалось презрение к убогой, облезлой гостиной,
старому продавленному дивану, на который их усадили, и мерзкому, по его
понятиям, виски, которое ему налили. Вот только уходить он не собирался,
все чего-то ждал. А Клаузен заливался прямо соловьем. Он болтал о чем
угодно, о бывших сослуживцах, знакомых, о погоде, о скачках в Сиднее... Он
был какой-то неестественный, даже учитывая опьянение, и то и дело зачем-то
самым дурацким образом подмигивал.
Наконец терпение у Квотерблада лопнуло, и он довольно сухо
осведомился, чем, собственно, вызван такой неожиданный визит.
Вот тут и началось.
Оказалось, что Клаузен не так уж и пьян. Он бросил на джентльмена
трусливый взгляд и, зачем-то понизив голос, словно их могли подслушать,
заговорил:
- Дело есть. Вот это мистер...
Джентльмен обеспокоенно заерзал по дивану, и Клаузен осекся. По лицу
его пробежала судорога, глаза стали словно у побитой собаки. Судорожно
сглотнув, он продолжил:
- Итак, этот джентльмен, а я тебе скажу, что он один из самых
известных в мире охотников на крупную дичь, прослышал, что ты тоже
являешься в некотором роде охотником. Он бы хотел с тобой познакомиться.
- Охотником? - удивился Квотерблад. - Как это?
- Ну, все же знают о твоих одиночных охотах на сталкеров.
- Ах вот как?
- Да, именно так, - неожиданно твердым и спокойным голосом сказал
Клаузен и снова зачем-то подмигнул.
- А дальше что? - все еще не понимая, куда он клонит, спросил
капитан.
- Ну разве не понятно? Он охотник, и ты охотник. Причем тебе повезло
больше, поскольку ты охотишься на необычную, повторяю, очень необычную
дичь. Мы знаем, что по инструкции ты обязан брать с собой еще одного
человека. Как правило, это бывает какой-нибудь сопляк - сержант, а то и
рядовой. Его ты оставляешь в машине, а сам охотишься в одиночку. Но ты
ведь можешь взять с собой на эту охоту и кого-нибудь другого. Согласен,
такое... сафари... сопряжено с большими неудобствами, но зато на нем можно
и неплохо заработать. Кстати сказать, за это будет заплачена огромная, я
бы даже сказал, сказочная сумма. Подумай, тебе скоро на пенсию. А велика
ли она будет?
Тут он их и выпроводил. Клаузен еще пытался ему что-то доказывать,
снова сулил деньги, заклинал старой дружбой, говорил, что погряз в долгах
и для него организация этой охоты вопрос жизни и смерти. Под конец в
разговор включился даже и сам джентльмен. Голос у него, как ни странно,
оказался тонким, с какими-то повизгивающими интонациями. Он сказал, что
польщен знакомством с таким великим охотником за людьми, как капитан, что
жаждет перенять у него хотя бы крупицу опыта, что согласен заплатить за
этот опыт просто гигантскую сумму.
И вот тут капитан осатанел. Все, что говорил или делал в последующие
пять минут, он запомнил плохо. Почему-то в памяти остались лишь плачущий
навзрыд Клаузен и все такой же невозмутимый джентльмен, который, надевая
свое роскошное пальто, никак не мог попасть в рукава, да то, как он
закрывает за ними дверь и потом плетется обратно в гостиную.
Тем вечером он напился, сильно напился, пошел в "Боржч", но по дороге
все же передумал, направился к Михаэле и устроил у нее жуткий, с битьем
посуды, скандал.
Капитан поежился.
Там, впереди, в Зоне, все словно бы замерло, не было ни малейшего
движения. И капитану показалось, что он видит мастерски написанный холст,
что, попытавшись сделать шаг вперед, упрется в этот холст носом, и тогда
наваждение спадет, мир изменится, станет иным, и он сам уже будет не
капитаном Квотербладом, а кем-то другим, ничуть на него не похожим.
А потом на этом холсте шевельнулась какая-то точка, какой-то бугорок,
и капитан забыл обо всем. Ничем иным, кроме как возвращавшимся с хабаром
сталкером, эта точка быть не могла.
Квотерблад затаился. Теперь ему оставалось только ждать и ждать,
чтобы в нужный момент... ох уж этот нужный момент!
И тут он услышал шорох, который доносился с противоположной стороны,
и, оглянувшись, проклял все на свете. Это был сержант. Совершенно не
скрываясь, он ломился к его будке, так, словно прогуливался по бульвару
какого-нибудь курортного городка. Остановить его не было никакой
возможности, поскольку крик или свист могли бы испортить все дело
окончательно.
Капитан скрипнул зубами и стал ждать, пока этот сосунок не подойдет,
уповая лишь на то, что тот сделает это быстрее, чем сталкер его заметит.
Наконец сержант оказался рядом с ним за будкой, и тогда, дав себе
клятву, взыскать с него за все, капитан прошептал:
- Сиди и не рыпайся. Не дай бог пошевелишь хоть мизинцем. Какого
черта приперся?
- Да это, я подумал, вдруг вам помощь нужна...
- Помощь? Я тебе покажу помощь. Ишь какой помощник выискался, -
прошипел капитан и вдруг с удивлением понял, что уже ничуть не сердится на
сержанта, может быть, оттого, что представил, как тому было страшно сидеть
в машине, одному, окруженному со всех сторон темнотой, неизвестностью.
Ладно, бог с ним, с этим сержантом.
Он выглянул из-за будки и буквально метрах в двадцати от себя увидел
темную фигуру, которая шла наискосок, направляясь к соседним домам. И тут
уж медлить было нельзя.
Нажимая на спусковой крючок, он почему-то снова вспомнил того
резинового джентльмена.
1 2