Олег Болтогаев
Машка


Болтогаев Олег
Машка

Олег Болтогаев
Машка
Когда цыплятам исполнилось две недели, выяснилось, что я должен их пасти.
Мне было восемь лет и не было в моей жизни большей радости, чем побегать с друзьями, поиграть в войнушку. А тут - пасти цыплят. Мы купили их на рынке, они были инкубаторские, похожие друг на друга, как две капли воды. Их было двадцать штук, и они разбегались от меня в разные стороны. Передо мной постоянно стояла задача-максимум - собрать их воедино. Но они меня не слушались. Кроме того, мне казалось, что изо всех кустов на наших цыплят смотрят голодные бродячие коты.
Но случай помог мне.
Устав гонять этих непослушных тварей, я присел на корточки.
И вдруг что-то произошло, и все цыплята, как по команде, кинулись ко мне и спрятались под меня. Вначале я не понял, что случилось. Но, подняв голову, я сообразил, в чем дело. Над нами летал коршун. Ага! Вот оно что!
Странное дело, но начиная с этого дня, цыплята стали жаться ко мне.
Куда шел я, туда шли и они. В начале мне это понравилось. Еще бы.
Мне не нужно было за ними гоняться. Но сразу открылась и негативная сторона этого дела. Прежде, если ко мне приходили приятели, я мог, прикинуться. Просто так гуляю по горке. Мол, нравится мне здесь.
А цыплята? А! Бегают и фиг с ними.
Теперь же сделать вид, что я не имею к пернатым никакого отношения было просто невозможно. Они ходили за мной по пятам. Кореша стали надо мной смеяться. Но избавление от повинности ожидалось лишь через месяц. Тогда, по словам матери, мои подопечные "смогут гулять сами". Какое счастье!
И я смогу гулять сам!
Дожить бы!
Однажды я утомился и лег в траву. Я раскинул руки и смотрел в небо.
Оно было таким синим-синим и совершенно бездонным.
Я прикрыл глаза. Солнце защекотало мои ресницы.
Вдруг я ощутил, что моей правой ладони что-то коснулось. Я осторожно повернул голову и увидел, что один из цыплят пытается залезть ко мне на руку. Я не стал его отталкивать и решил посмотреть, что будет дальше.
А ничего. Он влез, поджал ноги и впал в дрему.
Видимо, ему понравилась моя теплая ладонь.
Я осторожно сжал пальцы. Цыпленок встрепенулся, запаниковал, но вырваться он уже не мог. Я сел и поднес его к своему лицу. Это был обычный красный цыпленок. Я держал его очень бережно, может быть поэтому он очень быстро успокоился. Я вспомнил, что у меня в сумочке есть вареное яйцо и решил угостить храбреца. Очищать яйцо одной рукой оказалось большой проблемой. Но я трудился не зря. Цыпленок весело и радостно стал клевать мои дары.
Я постепенно разжал пальцы, но он был так увлечен, что не ощутил свободы.
С этого дня он стал есть у меня с рук. Его товарищи, понимая, что где-то рядом чем-то угощают, бегали вокруг меня, но в руки не давались. А этот храбро вскакивал на мою ладонь и либо грелся на ней, либо получал пищу.
Я стал отличать его, так сказать, "по лицу".
Постепенно этот наглец освоил карманы моей куртки и, когда все его братья и сестры, суетясь вокруг моих ног, бежали домой, он ехал в моем кармане и был этим очень доволен.
Потом произошла неприятность. Уж не знаю, как это случилось, но мой пушистый товарищ сломал ногу. Не на голой ее части, а чуть повыше, то самое место, которое теперь называется "окорочок". Перелом был таким сильным, что ножка болталась во все стороны. Мы осмотрели несчастного.
- Сдохнет, - сделал заключение отец и, размахнувшись, швырнул цыпленка в кусты с сторону речки.
Я взвыл и помчался туда, куда, по моему мнению, должен был упасть мой хохлатый друг. Удивительно, я сразу нашел его, еще более удивительно то, что он совершенно не пострадал во время вынужденного полета и падения.
Притащив пичугу домой, я спрятался в сарае и стал ветеринарить.
Я сложил цыпленку сломанную лапку, прижал к ней нижнюю часть ноги, а затем обложил все это четырьмя спичками и обмотал мягкой ленточкой.
Мой больной мог теперь только сидеть. Но он был жив и это было главное.
Правда, отец стал смеяться надо мной, называя меня куриным доктором.
Мать молчала, я чувствовал - она на моей стороне.
Теперь я носил этого цыпленка на руках. Его сородичи бегали в траве, а он сидел рядом со мной. Я сажал его на муравьиную тропу, и он всласть наедался, поедая этих насекомых. Муравьев было жалко. Но цыпленка я жалел еще больше. Вечером я гнал свою стаю домой, а у меня в кармане сидел мой инвалид.
Через три дня он встал на здоровую ногу. Еще через три дня он стал смешно прыгать на одной ноге. А через две недели я разрезал ленточку и освободил его ногу. Он распрямил ее не сразу. Несколько дней он еще хромал, осторожно ступая больной ногой.
Но главное было в другом. Он выздоровел. Косточка срослась.
- Ну что? - ехидно спросил я отца.
Он виновато улыбнулся и развел руками.
К осени выяснилось, что моему цыпленку не грозит скорая погибель, поскольку стало очевидно, что это - курочка. Я дал ей имя - Машка.
Она по-прежнему шустро бегала за мной и лезла ко мне на руки.
Небольшие проблемы появились в сентябре. Мне нужно было идти в школу, а Машка бежала следом. Приходилось ее всячески обманывать. Просто дурить.
Однако она внимательно следила за тропинкой, по которой я должен был вернуться. Завидев меня, она, бросив все свои куриные дела, быстро бежала мне навстречу, смешно помогая себе крыльями. Она спешила ко мне.
Я садился на скамейку, Машка запрыгивала ко мне на руки и внимательно смотрела мне в лицо. Сказать честно, иногда я боялся, что у нее хватит дури клюнуть меня в глаз. Но нет, она этого никогда не сделала.
Обычно я ее чем-то угощал. Поев, она садилась ко мне колени и что-то тихо бурчала на своем курином языке. Потом она прикрывала глаза.
Зимой, когда было холодно, я гостеприимно расстегивал свое пальто и Машка нагло залезала под него. Я прикрывал ее полой пальто. Так мы и сидели, согревая друг друга. Только Машкина голова торчала наружу.
Я трогал ее клюв, проводил пальцами по ее гребешку.
Она терпела мои неуклюжие нежности.
Потом Машка стала садиться на гнездо. Я терпеть не мог вареных яиц, но когда мать говорила мне, что вот это яйцо - Машкино, то я его ел. Мне хотелось, чтобы мать поняла: я могу питаться только теми яйцами, которые снесла Машка.
Но все равно тревога не покидала моего сердца.
Я стал внушать матери, что Машку никак нельзя пускать под нож.
Раз она такая ручная. Ведь есть много других кур. Пусть Машка поживет также долго, как жила у нас одна квочка. Мать соглашалась.
Она обещала, что Машка будет жить долго.
На весенние каникулы мы с отцом собрались ехать в гости к бабушке.
Ехать нужно было на теплоходе и вставать надлежало затемно.
Помню, был сильный гололед. Поздно вечером мать вышла во двор, сквозь сон я слышал, что переполошились куры.
Видимо, мать зарубила курицу.
Утром она встала раньше нас, чтоб сготовить нам что-то на дорогу.
- Я отварила вам курицу, - сказала она отцу.
Ее слова не вызвали у меня никакого волнения.
Где-то между Новороссийском и Ялтой отец предложил мне пообедать.
Я ел куриную ножку и был очень рад жизни. Но когда я стал обгладывать косточку, то оторопел от ужаса. Посреди косточки был большой нарост, который означал только одно. Это был след сросшегося перелома.
Удивляюсь, почему я не подавился.
Нет слов, которыми можно было бы описать мое состояние.
Никаких каникул не было.
Я думал только о Машке.
Когда мы вернулись домой, мать сразу все поняла.
- Была кромешная ночь, гололед, - начала она.
Я молчал, отвернувшись к окну.
- В темноте я не могла поймать ни одну курицу, - продолжала она.
Я молчал, я сглатывал душившие меня слезы.
- А Машка сама влезла ко мне на руки, - закончила мать.
Я тяжело и горько вздохнул.
Я не винил мать.
Получается, я сам погубил Машку. Тем, что приручил. Если бы она не была ручная, разве она полезла бы в руки? Нет, конечно. Зачем я это сделал?
Зачем я приручил ее?
Зачем?
С другой стороны, ее куриная жизнь, видимо, и не могла закончиться иначе.
С тех пор я понял - нельзя приручать всех подряд.
Иначе может не выдержать сердце.



1