Но он, наверно, так не думает. Ты слыхал такое выражение - "собачья преданность"? Собака ведь любит человека не за то, что он кормит её и поит. Хозяина она любит за то, что он - её хозяин. Только очень жестокий человек может вызвать у своего пса отвращение и ненависть. А Иван Саввич не был жестоким. Ты представь себе: вдруг тебя кто-то забрал бы из дому и поселил... в роскошном дворце. У тебя были бы там книжки, конфеты, с тобой играли бы весёлые мальчишки, у тебя был бы автомобиль, катер, ну, я не знаю, что ещё... Но ведь ты всё равно хотел бы домой, правда? Так вот, у собак это чувство развито очень сильно. Я вначале боялся, что Анчар пропадёт от горя. Погоди, может, он и поверит, что ты - его настоящий хозяин.
- А может, и не поверит? - тихо спросил Владик.
- Может, и не поверит, - так же тихо ответил папа.
* * *
Размахивая кошёлкой, Владик шёл на базар. Сегодня - воскресенье, папа, если нет ничего экстренного в больнице, спит в этот день до 9 часов - отсыпается за всю неделю. А мама и Владик встают пораньше - готовят воскресный завтрак. Не в кухне, а в большой комнате. Мама кладёт на стол хрустящую крахмальную скатерть и достаёт нарядные расписные тарелки. На завтрак готовит самые любимые папины блюда: днём его могут вызвать в больницу, и он не вернётся ни к обеду, ни к ужину.
- Сегодня у нас отбивные с молодой картошкой, - сказала мама Владику. - Беги на базар и купи огурцов. Только живо - одна нога здесь, другая - там.
Владик натянул тренировочный костюм, выпустил во двор Анчара, сказал: "Мам, ты слушай, как он скребнётся - впусти", - и отправился за покупками. На улице было ещё пусто, только впереди Владика важно шагала Верка с двумя авоськами, в которых болтались молочные бутылки и баночки из-под сока. Чуть позади Верки плёлся лохматый Пуська. Он то и дело отставал, прилипал к каждому дереву, и Верка, не оборачиваясь, грозно говорила:
- Где ты, горе мое? Иди рядом.
С девочками Владик не дружил. Он никогда не бил их, не драл за косички, не приставал на переменках. Он просто их не замечал. Вот почему ему и в голову не пришло окликнуть Верку. Он шёл и думал, что сегодня папа обязательно пойдёт с ним на речку. Может быть, и мама пойдёт - не днём, конечно, днём очень жарко, а под вечер, вода тогда тёплая-тёплая.
Замечтавшийся Владик не сразу заметил, что между ним и Веркой появился человек, одетый в вылинявший парусиновый комбинезон. В руках он держал большой сачок, сшитый из мешковины, и шёл пригибаясь, какими-то крадущимися шагами.
Всё дальнейшее произошло очень быстро. Человек взмахнул сачком и накрыл им Пуську, замершего у очередного дерева. Пуська даже не пикнул, а дядька, перевернув сачок так, что Пуська оказался как в мешке, огромными прыжками помчался к стоящему на другой стороне улицы зелёному грузовичку с закрытым фанерным кузовом. И только когда он рывком откинул дверку в кузове и вытряхнул туда Пуську, Владик с ужасом понял: это ведь "будка", та самая "собачья будка", которая забирает бродячих собак и увозит их куда-то на ужасную гибель...
- Эй, - заорал Владик и кинулся к машине, - эй, отдайте! Он не бродячий! Верка, Верка-а-а!
Но он не добежал. Дядька вскочил в кабину, грузовичок рванул с места и понёсся по улицам. Ничего не понимающая Верка с изумлением глядела на Владика, вытаращив круглые голубые глаза.
- Чего ты стоишь, как дура! - закричал Владик. - Это же будка! Она твоего Пуську...
Он не договорил, потому что Верка испустила такой вопль, от которого у него чуть не лопнули уши. Со звоном разбились банки и бутылки: швырнув авоськи на камни мостовой, Верка вопила не своим голосом.
- Пуська! - кричала она, схватившись за рыжие свои кудряшки. Пусечка мо-ой! Ой, мама! Ой, мамочка!
Захлопали калитки, отовсюду выбегали люди, все спрашивали, что случилось, почему такой крик. Но Верка продолжала орать, и тогда Владик объяснил, что вот "будка" забрала её собачку Пуську, прямо из-под Веркиных ног, и теперь Верка всё орёт и не может остановиться. И тут одна старушка сказала, что если побежать сейчас на базар, то там в переулке за каменными амбарами эта самая проклятая "будка" останавливается и ждёт: может, кто из хозяев придёт и даст "калым" за свою собаку.
- А что такое калым? - спросил Владик и вдруг закричал на Верку: - Да замолчи ты!
И Верка неожиданно замолчала и замерла, всё так же вытаращив глаза и вцепившись в свои волосы.
- Калым? А выкуп, деточка, деньги, - объяснила старушка. - Они ж, окаянные, для того и хватают хозяйских собачек, чтобы, значит, на пол-литра заработать. Вы бегите скоренько, они за амбарами дожидаются.
И они помчались к базару. Верка всхлипывала и подвывала на ходу, а Владик, задыхаясь от быстрого бега, время от времени говорил ей: "Цыц!" Они влетели в широко раскрытые по случаю воскресного дня ворота и стали проталкиваться через пёструю и шумную толпу покупателей и продавцов. Вот и амбары - теперь они кажутся низенькими и нестрашными, не то, что ночью. Пробежать между ними, выскочить через калиточку в переулок... Так и есть, у самого забора стоял зелёный грузовичок с фанерным кузовом. Из него доносились лай и визг. А рядом, поставив ногу на ступеньку, возвышался тот самый дядька в комбинезоне - теперь Владик рассмотрел, что его физиономия заросла рыжей щетиной, а глаза подпухли. Он мрачно уставился на ребят. Верка от страха онемела, и тогда Владик, набрав полную грудь воздуха, громко сказал:
- Послушайте, отдайте нам Пуську. Вы только что поймали его на Пушкинской. Вот калым!
И разжал ладошку с мятой трёхрублёвкой.
- На Пушкинской? - неожиданно тонким голосом спросил дядька. Это какой же, беленький? Ну-ка, ну-ка...
Он откинул дверцу кузова, схватил сачок - только не тот, огромный, а поменьше и сетчатый, - крутанул им в машине и вытащил Пуську, который болтался кверху лапками в сачке, как рыба в сетке, и - что самое странное - молчал.
Верка рванулась вперёд и протянула руки, но дядька поднял сачок и всё тем же тонким голосом зачастил:
- Хороший пёсик, беленький, нарядный! За такого троячки мало, за троячку не отдадим, лучше на воротничок его пустим!
И он стал медленно опускать сачок с Пуськой в машину. Верка ахнула, а у Владика сразу вспотели ладони. И тут он вспомнил... вспомнил...
- Стойте! - крикнул Владик и дрожащими руками ухватился за задний, застёгнутый на пуговку карман тренировочных штанов: там ещё с ночного путешествия лежали свёрнутые твёрдым квадратиком два рубля. - Стойте! Вот!
Дядька сокрушённо покачал головой, но вытащил сачок. И вытряхнул Пуську на землю. Пуська шмякнулся о камни, но не завизжал, а молча кинулся к Верке и прижался к её ногам. Верка схватила его на руки и стала целовать, как сумасшедшая, а потом крикнула:
- Бежим домой! Владичек, миленький, бежим!..
- Она теперь дома и снова ревёт, - сказал Владик, заканчивая эту историю, которую он одним духом выложил родителям прямо в прихожей. - Так что давайте деньги, я снова сбегаю на базар. Мама, что с тобой?
- Подождите, - сказала мама побелевшими губами. - Ты говоришь - будка? А ведь Анчара до сих пор нет...
- Спокойно! - крикнул папа. - Только не волноваться! Где мои очки? Всё это глупости, Анчар не тот пёс... Где мой кошелёк, чёрт побери? Лена, дай мне ещё десятку. Только без паники! Владик, где мои очки, я спрашиваю!
Все заметались по квартире, и через минуту папа уже выбежал из дому, крикнув на прощанье:
- Я скоро вернусь. С Анчаром. Владик, помни: маме нельзя волноваться!
Хлопнула дверь. И тут Владик, совсем взрослый Владик, повалился ничком на диван и заревел. Он знал, что плакать стыдно, мама может расстроиться, и ей станет хуже, но что он мог поделать, если слезы сами лились из глаз, а изо рта вырывались - тоже сами - противные булькающие звуки.
Мама села рядом и взяла его за плечи.
- Ну, перестань, - сказала она. - Вот увидишь, папа сейчас приведёт Анчара. Они наверняка стоят там и ждут - как бы ещё подработать.
- Мама, - сказал Владик, всхлипывая, - а вот если у человека нет денег, чтобы выкупить свою собаку?
- Конечно, безобразие! - сказала мама. - Прямо какое-то узаконенное воровство. Знаешь что? Вот вернётся папа, и мы напишем в нашу газету. Впрочем... зачем нам сидеть и ждать и каждую минуту глядеть в окошко? Давай напишем прямо сейчас.
В комнате Владика они уселись за письменный стол и решили, что каждый будет писать отдельно - Владик о том, что он видел, а мама - что она думает по этому поводу.
Владик написал так:
"На Пушкинской будка забрала Пуську. Пуська не бродячий, у него есть хозяйка Верка. Она очень кричала. Пуську отдали за пять рублей. Надо будку запретить".
- Ну, как? - спросил Владик у мамы. - Правильно? А ошибок нет?
- Всё правильно, и ошибок почти нет, - сказала мама. - Только надо писать не "Верка", а "Вера". Ты перепиши теперь начисто, а я подогрею отбивные.
Мама ушла на кухню, а Владик взял листок, исписанный чётким, крупным маминым почерком.
"Уважаемый товарищ редактор! - писала мама. - Всем известно, что бешенство - огромная беда и бороться с ним необходимо. Но для этого надо уничтожать источники бешенства, которыми чаще всего являются дикие животные, особенно лисы. В нашем же городе пошли по другому пути: стали забирать прямо с улиц и дворов ни в чём не повинных собак, совсем не бродячих, а просто вышедших на прогулку. К чему эта видимость борьбы с бешенством? Она превратилась в неоправданную жестокость по отношению и к животным, и к их хозяевам. Особенно тяжко страдают дети и не только потому, что теряют своих любимцев, - они получают наглядный урок бессердечия и корысти..."
Дальше Владик не успел прочитать, потому что услышал, как в замочной скважине поворачивается ключ, и бросился в прихожую. В дверях стоял папа - без Анчара.
- Только не волноваться, - сказал папа упавшим голосом. - Будки уже нет. Уехала. Говорят, туда примчался какой-то моряк с дружками - у него тоже забрали собаку - и поколотил этого... будочника. Сейчас я попытаюсь позвонить в одно место... У меня недавно лечилась жена начальника городского коммунального хозяйства.
Папа надел очки и начал листать записную книжку. Потом он набрал номер, и лицо у него стало напряжённым.
- Алло, - сказал он деревянным голосом, - товарищ Поликарпов? Это Ковтун говорит. Да-да, доктор... Простите, что я домой, но тут такое дело - собаку нашу забрали. Да, будка! В ошейнике была. Ах, вот что... Ладно, постараемся успеть. До свидания.
Папа медленно положил трубку и, не поднимая глаз, сказал:
- Они увозят пойманных собак в Злынь: там есть у них такое... место.
- Ничего, - сказала мама, - ничего страшного. Сейчас мы позавтракаем. А потом вы поедете в Злынь. Автобус ходит туда каждый час, расстояние небольшое. Я, конечно, не знаю, как они там... работают, но убеждена, что в первый же день, да ещё в воскресенье, они собак не... не тронут. Не плачь, сын, и вообще не теряйте даром времени. Пошли, а то мои отбивные, наверное, сгорели.
Но, видно, не суждено было им сегодня позавтракать. Потому что резко и требовательно зазвонил телефон. Папа взял трубку, послушал, спросил: "Что? Оскольчатый перелом?", и дверь за ним коротко хлопнула. А Владик снова почувствовал, как слезы сами льются из глаз.
- Перестань, - резко сказала мама. - Сейчас же прекрати рёв! И запомни: безвыходных положений не бывает. О господи, это кого ещё несёт?
Действительно, в дверь звонили - длинным весёлым звонком. Мама открыла, и в прихожую ворвалась Верка.
- Вот! - закричала она, протягивая маме пять рублей. - Долг! Спасибо! Мама говорит: в деревне у бабушки поспеют фрукты, я целую осень возить их буду. Вам! А папка про Владика говорит, что он герой! Ой, Владик, чего ты плачешь?
- Я не плачу, - буркнул Владик и отвернулся.
- У нас будка Анчара увезла, - сказала мама. - В Злынь. А нашего папу вызвали в больницу, и теперь неизвестно, когда он вернётся.
Во время маминой речи Верка стояла точно в такой же позе, что и тогда, на улице, - опять вытаращила до невозможности глаза, а руками вцепилась в кудряшки. И вдруг закричала:
- Так папа же дома! Мой! Я сейчас!
- Постой, - сказала мама, глядя на хлопнувшую дверь, - не её ли папа приезжает на грузовике в обеденный перерыв - огромный такой, рыжий, с вьющимися волосами?
* * *
Когда Владик выбежал во двор, там уже стоял дядя Фёдор. Он протянул руку и сказал:
- Привет. А где ремень?
- Какой ремень? - удивился Владик.
- А пса в кузове придерживать, - объяснил дядя Фёдор.
И у Владика сразу отлегло от души, как будто Анчар просто ждал их где-то и надо только приехать за ним и защёлкнуть на кольце ошейника карабин старого поводка...
Они направились в гараж. Дядя Фёдор велел обождать, а сам ушёл за зелёные ворота, в проходную. Его не было очень долго - видно, не просто было взять машину в воскресный день. Но вот зелёные ворота медленно распахнулись, и из них выехал грузовик. Дядя Фёдор открыл дверцу кабины и сказал:
- Владислав, давай сюда! А ты, Веруха, с нами собираешься, что ли?
От неожиданности и обиды Верка прямо задохнулась, а дядя Фёдор, подмигнув, спросил у Владика:
- Ну, как - возьмём?
И они покатили по солнечным улочкам, а потом по шоссе. И всё было прекрасно до тех пор, пока не показались первые домики Злыни и дядя Фёдор не притормозил у низкого редкого плетня, за которым под раскидистыми яблонями возились на земле двое мальчишек.
- Эй, хлопцы, - окликнул их дядя Фёдор, - где у вас тут этот, как его... Ну, в общем, место, куда собак свозят?
- Собак? - переспросил тот мальчишка, что был сверху, а тот, что снизу, придушенным голосом крикнул:
- Так это живодёрня! Пусти, Митька, я людям дорогу покажу.
- Я сам покажу, - рассудительно ответил Митька. - Вы в город не езжайте, а сейчас налево и краем, краем - там дорога прямая, не заблудитесь.
- Как это - живодёрня? - холодея, спросил у него Владик.
- А так, - равнодушно сказал Митька, - там собак убивают. А ты лежи-лежи, я тебя поборол!
Последнее относилось к мальчишке, лежавшему под Митькой. Но Владик уже ничего не слышал - он сжал зубы и даже зажмурил глаза, потому что заплакать при дяде Фёдоре было совершенно невозможно. Машина плавно взяла с места, потом её стало потряхивать и подбрасывать, потом она остановилась, и только тогда Владик открыл глаза.
1 2 3 4