– Если еще не открылся, придется быстренько открыть. Эта тема понравилась Москве, и от нас ждут репортажа к вечеру.
Наша телекомпания время от времени поставляет столичному телеканалу новостные сюжеты, за которые Москва платит нам денежки. Не очень много, но достаточно, чтобы оправдать в глазах нашего экономного директора необходимость существования собственной информационной службы.
Позади меня что-то грохнуло. Я обернулась и увидела оператора Сержа, который пытался войти в редакторскую, но не мог этого сделать, потому что заброшенный за спину штатив заклинило в дверном проеме.
– Стой там, я уже иду, – сказала я напарнику.
– Камеру взял, штатив взял, кассеты, микрофон, петличку взял. Что еще? – не слушая меня, озабоченно пробормотал Серж.
Он невидящим взглядом посмотрел на Симу и многозначительно изрек:
– О! – после чего повернулся и скрылся в коридоре.
– Наверное, запасные аккумуляторы забыл, – сказал заинтересовавшийся этим представлением Сима.
Мы немного подождали, и тяжело нагруженный Серж вновь притопал к нашей двери.
– Камеру, штатив, аккумуляторы взял, петличку, микрофон, кассеты тоже. Что еще? – повторил Серж.
– Накамерный свет? – предположил Сима.
Посмотрев на него недобрым взглядом, оператор снова ушел.
– Свет-то нам зачем? – спросила я. – Мы же будем на улице снимать, а там солнце светит вовсю!
– Ну, должен же я был что-то сказать, – пожал плечами Сима, – Серж явно ждал подсказки!
– Камера, штатив, кассеты, батареи, все для звука, свет! Что еще? – с отчетливым раздражением в голосе спросил вернувшийся оператор.
– Купальник, – подсказала я.
Серж развернулся, отошел на пару шагов и остановился.
– Какой купальник? – донеслось из коридора.
– Желательно на меху, – попросила я. – А еще лучше, если с термоподогревом.
– Зачем купальник? – Серж сунул голову в дверной проем и по привычке вопросительно глянул на Симу.
– Это не мне, – покачал головой тот. – Это Ленке! Она сейчас будет купаться в Кубани!
– А разве купальный сезон уже открылся? – простодушно удивился Серж.
– О том и речь! – засмеялся Сима.
– Шагай в машину, – велела я оператору, мрачно шмыгнув носом. – Мы уже уходим.
– Не заплывайте за буйки! – крикнул нам вслед веселящийся Сима.
За купальником пришлось заехать домой.
– Мама! – выбежал навстречу мне обрадованный малыш.
Следом поспешала няня с ложкой, вымазанной кашей.
– Ты уже обедаешь? – Я отдала няне пакет с купленной по пути курочкой-гриль и подхватила на руки задорно визжащего ребенка. – Колюша – хороший мальчик, умница!
– Верни умницу за стол, хороший мальчик еще сырок не съел, – попросила няня.
Я отнесла малыша на кухню и посадила на табурет.
– Колюша будет творожный сырок? – спросила няня.
– Но, – решительно отказался малыш.
– В шоколаде! – поспешила добавить няня.
Мася внимательно посмотрел на тарелку и повторил:
– Но!
– А жареную курочку? – спросила я.
– В шукала? – серьезно спросил ребенок.
– Курочка в шоколаде? Ну, ты гурман! – засмеялась я. – Или это украинские корни сказываются?
– Почему – украинские? – заинтересовалась няня.
– Потому что Колян – киевлянин. А одна маленькая украинская кондитерская фабрика, я читала об этом в Интернете, наладила производство оригинального лакомства «Сало в шоколаде», – объяснила я. – Говорят, очень вкусно. Вся продукция идет на экспорт, тоскующие по родине экс-украинцы расхватывают глазированное сало в момент.
Няня положила на тарелку перед Масей добрый кусок нежной куриной грудки, и ребенок тут же забыл о моем присутствии.
– Иди, пока он занят едой, – шепотом сказала мне няня.
Я быстренько отыскала в ящике с бельем купальник, прихватила полотенце и удалилась.
Открыть купальный сезон удалось без особых страданий. Сержу пришла в голову прекрасная мысль: снять мои приготовления к купанию на берегу Кубани, а само погружение в речные воды и последующий заплыв – в старой заводи, куда сливает горячую воду городская ТЭЦ. После монтажа картинки должны были сочетаться вполне органично, так что поставленную перед нами задачу мы с оператором выполнили, и при этом пневмония мне не грозила. Тем не менее в телекомпанию я вернулась с твердым намерением заявить протест против использования журналистов в качестве подопытных животных. Сегодня я купание в Кубани открываю, а завтра на мне лекарства испытывать начнут!
В коридоре было тихо, в редакторской пусто. Бросив сумку на стол, я пошла на поиски Симы, которому собиралась высказать все, что думаю о людях, которые вынуждают своих коллег рисковать личным здоровьем ради сомнительного финансового блага компании.
Сима, а с ним еще пара журналистов и целая группа техников нашлись в аппаратной видеомонтажа. Народ сгрудился напротив телеэкранов за спиной сидящего на стуле оператора Вадика. Вадик был надут и красен, как первомайский воздушный шар.
– Ленка, спаси меня! Сними с креста! – заламывая руки, умоляюще вскричал он при моем появлении.
На экране сменяли друг друга бесконечные незаконченные «проездки». Камера начинала снимать людей, двигающихся по пешеходному переходу, потом обнаруживала в толпе симпатичную девицу и принималась «вести» ее персонально – до тех пор, пока в кадр случайно не попадало новое смазливое личико, пышный бюст или круглая попка. С этого момента оператор неотступно следил за новым объектом. В результате камеру хаотично и безостановочно швыряло из стороны в сторону, как в бурном море утлый челн, и в роли оператора мне виделся какой-то пьяный и сексуально озабоченный матрос. Учитывая, что итогом работы съемочной группы должен был стать информационный сюжет о работе городских светофоров, можно понять недовольство нашей телевизионной общественности этим видеоматериалом. Ни единого светофора в кадре не было.
– Распинаете несчастного? – спросила я нашего режиссера Славу, кивнув на Вадика.
– Вадька опять съемку облажал, – объяснил тот. – Мы ему публичную экзекуцию устраиваем. Дабы впредь неповадно было!
И он скомандовал:
– Ату его!
– Куда камеру повел, басурман? – тут же закричали в толпе. – И затрясся, затрясся, как юродивый!
– Зело нетверда десница твоя, отрок! – сурово рек другой оператор, Женя, придавливая плечо Вадика тяжелой рукой. – Руки оторвать подлецу за поганую съемку!
– Сие есть произвол и беззаконие! Я невинная жертва еси! – заявил Вадька, весьма натуралистично изображая приступ эпилепсии.
– Цыц, злыдень! – прикрикнул на припадочного Сима. – Смотри на экран! Кто, ну, кто так снимает?
– У вас тут что, по совместительству – практикум старославянского языка? – поинтересовалась я у скорбно молчащей журналистки Наташи.
– Ну Вадька, ну ирод! – проигнорировав мой вопрос, со слезами в голосе воскликнула она. – Что ты снял, чудище поганое? Как я из этой срамотищи сюжет монтировать буду?
Наташа всхлипнула и залилась горючими слезами, как царевна Несмеяна.
– У-у, смерд! – зарычали в толпе. – Ты пошто боярыню обидел?!
– Так не корысти ради, а токмо волей пославшего мя редактора! – зайцем заверещал Вадька. – Это Симпсон велел мне побольше пригожих девиц наснимать!
– Ах, вот оно как? И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился? – с чувством процитировал Слава, разворачиваясь к притихшему редактору. – Сима, так это ты сбил невинное дитя с пути праведного?
– Он, он, лукавый! – с жаром прокричал Вадик.
– Изыди, сатана! – не оборачиваясь, повелел режиссер.
Вадька спрыгнул со стула и вышмыгнул из аппаратной, а вослед ему понеслось азартное улюлюканье и пара бумажных самолетиков из листочков настенного календаря с душеспасительными текстами. Пожав плечами, я вышла из аппаратной, где мои коллеги безотлагательно принялись терзать новую жертву – Симу.
– Это ты? – опасливо спросил Вадик, выглядывая из-за шкафа с кассетами в редакторской.
– Расслабься, наша свора теперь ощипывает и потрошит Серафима, – успокоила его я.
– Пасочку будешь?
Обрадовавшийся Вадька полез в холодильник и вытащил оттуда большой расписной поднос с разновеликими куличами и разноцветными яйцами.
– Ага, вот откуда церковно-славянская тематика, – догадалась я. – Кто-то щедро поделился с нашим коллективом пасхальным угощением?
– Точно, – кивнул Вадик, запихивая в рот целое яичко, только без скорлупы. – Приходил батюшка Андрей на программу «Свет Рождества», принес нам съедобные дары.
– Каковые вызвали у наших сограждан горячий прилив христианской любви и острый приступ милосердия, – съязвила я, прислушиваясь.
Судя по доносящимся из аппаратной звукам, напитавшиеся пасхальными куличиками коллеги с новыми силами тузили оплошавшего Серафима.
Вот, кстати, у меня родилась еще одна версия убийства, совершенного под покровом ночи на нашем балконе: это вполне могло сделать какое-нибудь потустороннее существо типа серафима! Серафимы – они же вроде ангелы смерти? Или я что-то путаю? Помню, есть еще херувимы, но те похожи на упитанных младенцев с крылышками и по идее должны быть добродушными… Между прочим, ведь и придурковатый Петрович упоминал нынче утром какого-то черного ангела, который не то сошел, не то взошел… в общем, как-то так пошагово переместился в пространстве! Черный ангел… Вот интересно, почему черный? Негр, что ли?
– Или в шоколаде, – пробормотала я, вспомнив придуманное Масянькой экзотическое блюдо.
Минуточку, а ведь если этот черный ангел в шоколаде в момент совершения своей пешеходной прогулки оказался в поле зрения Петровича, значит, бродил он подозрительно близко от места преступления, ведь балкон бородатого деда как раз над моим!
– А вот кому на монтаж? – сбив меня с мысли громким выкриком, в редакторскую сунулся видеоинженер Митя.
– Иду!
Я поспешно дожевала надкусанную пасочку и пошла готовить к эфиру свой сюжет про открытие купального сезона.
Где-то в четвертом часу, благополучно закончив работу, я пришла к выводу, что сегодня уже достаточно потрудилась на благо родной телекомпании, и пошла искать дежурного редактора, чтобы поделиться с ним этой гениальной мыслью.
Сима нашелся в нашем общем кабинете – как порядочный сидел за рабочим столом, вдохновенно сочиняя шедевр редакторской мысли – программу передач на следующую неделю. Прямо от двери хорошо видна была Симина макушка, увенчанная аккуратной проплешинкой в окружении темных кудрей. Микролысина блестела, как начищенный пятак, потому что аккурат на нее падал яркий свет настольной лампы. Невольно я вспомнила любимую Симину присказку: «Работайте, негры, солнце еще высоко!»
На диване в углу комнаты сидели Слава и юная практикантка Сашенька, студентка журфака. Наш великий режиссер вещал, а барышня внимала ему, распахнув глаза, как форточки.
– Новостная программа в прямом эфире – это, не побоюсь такого слова, подлинная квинтэссенция телевизионного мастерства, – бархатным голосом говорил Слава.
По лицу практикантки было ясно видно, что она в отличие от Славы слова «квинтэссенция» немного побаивается. Почувствовав это, режиссер взял девушку за руку и успокоительно погладил тонкие пальчики.
– А что главное в ведении эфирной программы? – спросил Слава, неотрывно глядя в голубые очи Сашеньки.
Девушка нервно заерзала.
– Главное – это темпоритм! Не побоюсь этого слова, – облизнув губы, доверительно поведал ей режиссер.
– Бесстрашный ты наш, – мимоходом заметила я.
Сашенька посмотрела на меня с надеждой.
– Саша, хочешь посмотреть, как Митя монтирует сюжет? – сжалившись над девушкой, спросила я.
– Очень! – Сашенька попыталась приподняться с дивана, но неумолимый Слава цепко держал ее за руку.
– Темпоритм! – напомнил режиссер, маниакально блестя очками.
– А что такое темпоритм? – сдаваясь, спросила Сашенька.
– Темпоритм – это…
Слава замолчал, подбирая слова, которых он не побоялся бы.
Я подошла к Симе и, перефразируя его любимое присловье про чернокожих тружеников, спросила:
– Солнце клонится к закату. Негры могут быть свободны?
– Что с сюжетом?
– Все в порядке.
– Можешь топать восвояси!
Разговор получился таким живым и складным, словно мы с Симой заранее написали слова и хорошо отрепетировали диалог.
– Вот! – вскричал Слава, воздевая вверх указательный палец. – Вот что я называю словом «темпоритм»!
– Нужно разговаривать стихами? – удивилась Сашенька.
– Ах, деточка, тебя еще учить и учить! – сокрушенно вздохнул режиссер, вновь плотоядно облизнувшись.
Я с жалостью посмотрела на практикантку, которую наш режиссер явно беспардонно охмурял.
– Лена, можно мне вас кое о чем спросить? В приватном порядке? – в отчаянии выкрикнула девушка, видя, что я уже ухожу.
– Конечно! Проводишь меня?
Мушка вырвалась из паутины и полетела к выходу. Паук посмотрел на меня с укором и негромко произнес:
– Ленка! Ну как это называется?
– Это, не побоюсь такого слова, женская солидарность! – заявила я, пропуская вперед рвущуюся на волю Сашеньку.
Четверть часа на трамвайчике, два квартала пешим ходом – и я подошла к многоэтажной башне, в недрах которой, в неизвестном офисе неведомой фирмы, находилось рабочее место господина Желтикова. Во всяком случае Андрюха, который приволок в наш дом подкидыша Диму, уверял меня, что парень вышел именно из этой девятиэтажки и собирался в нее же вернуться.
Я запрокинула голову и без особой надежды оглядела монументальную башню из красного кирпича сверху вниз. Ладно, два последних этажа можно вычеркнуть: Колян сказал, что среди сотрудников «Партизанской правды» покойный Желтиков не значился. Стало быть, мне нужно обойти всего семь этажей. Площадь каждого, насколько я могу судить, стоя снаружи, около тысячи квадратных метров.
1 2 3 4 5 6 7