Обстоятельства накручивались стремительно, и все кончилось самым несчастливым образом для Ивана и Осипа: их поставили на счетчик, и уже через три дня после вселения в гостиницу они задолжали две с половиной тысячи долларов (!!).
В то же самое время мэр города Мокроусовска, г-н Блинов, получил информацию из проверенных источников, что в его городок, славящийся разгулом криминала, едет следователь из Генпрокуратуры.
У Блинова были основания думать, что прокуратура может заинтересоваться вверенным ему населенным пунктом: во-первых, в пригороде расположены военные склады, с которой безбожно воруют, во-вторых, начальник УВД городка Дьяков засадил в кутузку председательницу какого-то местного комитета по правам человека, оказавшуюся вдовой генерала и имевшую связи в Москве. Из КПЗ-то ее выпустили, но теперь она бомбардировала столичные ведомства жалобами на беспредел властей. В-третьих, монахи местного мужского монастыря подали петицию в Верховную патриархию на своего настоятеля, отца Глеба, обвиняя его в куче смертных грехов, включая мужеложество и организацию на базе монастыря порностудии. В-четвертых, Блинов знал, что в Петербурге есть высокопоставленный деятель, уроженец Мокроусовска, сделавший стартовый капитал именно здесь, в городке, а потом резко поднявшийся, но по старой памяти продолжавший координировать деятельность местных мафиози: ставил каналы сбыта, прикрывал от наездов сверху, и так далее.
Крестного отца, обходя его ФИО, в Мокроусовске называли кратенько и со вкусом: Сам.
Блинов также входил в число местной мафии, насколько вообще можно расценивать всерьез словосочетание «мокроусовская мафия». Так или иначе, но поводы для беспокойства у него имелись.
И тогда Антон Антоныч Блинов поступил так, как завещал великий Гоголь. Он собрал свою камарилью и сказал трагическим голосом:
— Приснился мне нехороший сон про крыс… а вообще слили мне такую нехорошую информацию, что едет к нам человечек из Генпрокуратуры.
Главный мент Дьяков, который своими повадками мало чем отличался от бандита, тут же предложил незваного гостя замочить, но Блинов решил поступить умнее…
А далее события развивались с феерической быстротой и прихотливостью и, что характерно, точно по рецептуре, данной в «Ревизоре». Но все по порядку.
Приглашенный на бандитский банкет Ваня Астахов, решив, что его забирают на убой, надел осокинский пиджак «Brioni» и явился в ресторан, где не замедлил нажраться до полной кондиции, справедливо полагая, что пьяному и подыхать не страшно, и вообще после нас хоть потоп, и хоть весь мир в трубу вылетит — после литра водки под прекрасную закуску и это не страшно.
Но с эсхатологическими настроениями Иван Саныч явно поторопился: он обнаружил в своем пиджаке жизнеутверждающее удостоверение на имя следователя Генпрокуратуры Осокина И.А. и мобильный телефон «Motorola StarTac V3620». По странной прихоти судьбы, он открыл для себя эти две вещи в туалете, куда его забросил сработавший рвотный рефлекс. Та же прихоть завела в туалет почетных гостей криминального банкета, председателя мокроусовской Гордумы Бориса Ивановича Галкина и его заместителя и почти что тезки Бориса Абрамовича Малкина. Эти двое присутствовали на экстренном заседании у мэра Блинова, и потому вид удостоверения Генпрокуратуры, поспешно спрятанного пьяным Астаховым в карман, оказал на них неизгладимое впечатление.
Они не могли не поделиться этим впечатлением с мэром.
Так Иван Саныч Астахов нашел себя в шкуре следователя Генеральной прокуратуры со всеми вытекающими отсюда последствиями. Первоначально он перепугался, особенно когда к нему в номер пожаловал с визитом сам мэр Блинов, да еще в грозном сопровождении начальника Мокроусовского ГУВД полковника Дьякова. После их ухода он перепугался еще сильнее, поняв наконец, за кого его приняли, и выудив из своего похмельного киселя, по недоразумению носящего громкое имя «мозг», воспоминания о вчерашнем бдении в туалете.
Но выхода не было: актер-недоучка Астахов, в свое время исполнявший роль Хлестакова в учебных постановках, теперь был вынужден играть ее в жизни. Иначе — конец.
Для того, чтобы роль шла достаточно сносно, нужно было создавать видимость расследования; но для создания даже самой схематичной видимости нужно было иметь представление о том, зачем Осокин ехал в Мокроусовск и по каким материалам должен был вести работу.
А эти материалы, верно, были в кейсе, который Осип и Ваня Астахов зашвырнули под железный сарай вместе с «трупом» Осокина. Вывод напрашивался сам собой: нужна была поездка на станцию Лозовая, где находился искомый сарай.
Все незамедлительно было приведено в исполнение, кейс был обнаружен, но оставался один нюанс, от которого Ивана бросило сначала в жар, а потом в холод: тела Осокина под сараем не было.
Значит, он остался жив. Другого истолкования быть не могло.
Но исчезновение Осокина было не последним потрясением, которое ожидало Осипа и Ивана Саныча в Лозовой: они наткнулись на грандиозную разборку, в которой участвовали в том числе и мокроусовские братки.
Среди множества трупов Осип опознал Николая Сергеевича Белецкого, человека, к которому Астахов-старший и посылал своего сына в Саратов… Теперь в Саратов ехать было незачем, потому что человек, к которому собирался «приставить» его отец, оказался бандитом и вот теперь, по странному стечению обстоятельств, по жуткому и необъяснимому их переплетению, умирал у ног Астахова-младшего на заплеванной отстрелянными гильзами земле.
Ивану вспомнились слова отца и сопровождавший их презрительный смех: «Ничего… мой старый друг Николай Сергеевич сделает из тебя человека. У него всегда были педагогические способности.»
Иван начал догадываться, что любящий папа рассчитывал никогда больше не видеть сына.
Астахов-младший и Осип вернулись в Мокроусовск с материалами Осокина и скрепя сердце начали свое горе-расследование, которое сам Иван определил чуть видоизмененной детективно-киношной фразой: «Следствие ведут дураки». Впрочем, они не остались внакладе: взяточничество в России со времен Гоголя изменилось мало.
А потом стали происходить странные вещи: все люди, фигурировавшие в материалах Осокина — выпущенная из КПЗ генеральша Грачева, начальник военных складов полковник Останевский, местный «авторитет» Толян Жмурин — один за другим таинственно погибают сразу же после визитов к ним новоиспеченных «следователей». Нечистое дело становится еще и кровавым.
Иван Саныч чувствовал, что дальше так продолжаться не может: кто-то идет прямо по их следу и убирает всех фигурантов в расследовании касательно «мокроусовской мафии». От Останевского, который, приняв его за Осокина, передает ему восемьдесят тысяч долларов (часть тех денег, что Останевский получил за проданную со склада партию оружия), Иван узнает чудовищные вещи: оказывается, Осокин является родным сыном человека по имени Сам и ехал в Мокроусовск вовсе не затем, чтобы проводить расследование. Следствие было только на бумаге и являлось юридическим прикрытием; цель визита была другая.
Какая?
…Последним пунктом «следствия» была поездка в монастырь, в котором, по уверениям покойной генеральши Грачевой, была создана порностудия. С недобрым чувством отправились туда Иван Саныч и Осип; обоих глодало тускло тлеющее, нудное, невыводимое предчувствие скорой беды. Холодом перекатывающаяся по жилам, как боль в кариесном зубе, тревога.
Интуиция не подвела: в монастыре они встретили ту самую Настю, что так коварно обчистила их в поезде, и узнали, что они ни кто иная, как родная дочь полковника Дьякова, начальника ГУВД Мокроусовска. Испугавшись немедленного разоблачения, Ваня пустился в бегство и трусостью своей выдал себя сам. Если бы не Настя, которая не только не собиралась выдавать наших жуликов, но даже и симпатизировала им, надеясь на этой симпатии состричь с Ивана и Осипа немалый куш, — если бы не Настя, не миновать им камеры предварительного заключения.
Вновь встретившиеся соседи по купе угнали катер и спрятались на одном из волжских островов, справедливо полагая, что утро вечера мудренее.
А наутро Настя предложила оптимальный выход из положения: восемьдесят тысяч баксов от Останевского плюс десять тысяч «зеленых» разнокалиберных взяток вполне могут удалить всю троицу на безопасное расстояние от негостеприимных каменных джунглей Мокроусовска.
Проще говоря, Настя предложила заплатить ее жадному и продажному папаше, полковнику Дьякову, толстую сумму за то, чтобы он дал отмашку на фабрикование загранпаспортов с открытой Шенгенской визой.
Осип и Ваня Саныч поспешили с ней согласиться, но загвоздка состояла в том, что денег с собой у них не было: Моржов спрятал их на свалке за гостиницей Березкина, где можно было заныкать не только маленький желтенький чемоданчик с несколькими пачками купюр, а хоть весь золотой запас американского казначейства плюс пара сотен швейцарских сейфов, набитых вкладами российских олигархов и чиновников.
В кои-то веки Иван Саныч согласился рискнуть и, переодевшись в женскую одежду, чтобы не быть узнанным, забрал деньги. Надо сказать, что худощавая стройная фигура, неширокие плечи, тонкие черты лица и несомненный актерский талант позволяли Астахову-младшему изображать девушку более чем сносно. По крайней мере, в прикиде, которым снабдила его Настя, он куда больше походил на женщину, чем большинство представительниц условно прекрасного пола в Мокроусовске.
Выйдя из-за гостиницы, он увидел, что на пороге гостиницы Березкина стоит ни кто иной, как… Осокин.
Вот Ивану чуть не стало дурно. Он до последнего хотел верить, что больше не встретится со своим бывшим попутчиком и собутыльником, сыгравшим с ним, пусть против собственной воли, такую дурную шутку. Он даже не хотел верить своим глазам, которые видели Осокина на пороге гостиницы.
Оказалось, в гостинице он был не один. Ване Астахову удалось пробраться к дверям осокинского номера и подслушать разговор, в котором Осокин несколько раз называл своего собеседника папой.
Значит, Сам приехал в Мокроусовск. Зачем? С какой целью? Впрочем, Сам тут же заочно ответил на вопрос Астахова, сказав глухим негромким голосом (Ваня еле расслышал):
— Нужно обрубать концы. Мне не нужно это копание на периферии. Я давно уже вышел на новый, несоизмеримый с прежним уровень, и делишки на малой родине могут сильно мне повредить…
Астахов-младший поспешил покинуть гостиницу Березкина, в которой его связывало столько печально-фарсовых воспоминаний, и, встретившись с Настей, передать ей деньги для полковника Дьякова. Как утверждала Настя, документы могут быть готовы через два дня, если назавтра передать фотографии на паспорта.
После этого они уехали из небезопасного Мокроусовска в Саратов, где ждал их Осип, снявший на три дня квартиру в спальном районе.
На этой квартире они должны были жить до тех пор, пока Настя не заберет у отца паспорта с визами и пока не будут куплены билеты. Куда — это был еще вопрос.
Примечательным и сыгравшим немалую роль в дальнейших приключениях Вани Астахова обстоятельством было то, что из соображений конспирации ему делали паспорт на имя женщины: Хлестовой Жанны Николаевны. В фотоателье он пошел в том обличье, в каком был на момент забирания денег с заднего двора березкинской гостиницы. Обличье было еще то. А именно: довольно миловидная девица лет двадцати — двадцати двух, в темном платье (под платьем — лифчик размера 2С с подложенной в него ватой), черных колготках, туфлях и с темно-рыжими волосами, аккуратно уложенными в каре. На переносице у Вани значились очки в тонкой стильной оправе, с простыми стеклами вместо линз. Личико было намалевано, накрашено, умело наштукатурено, подведено, подправлено, заретушировано, и в конечном итоге черты лица Астахова-младшего, и без того тонкие и, если так можно выразиться, феминосовместимые, приобрели женственность почти без примеси карикатурности.
Осипу же делали паспорт на имя Иосифа Михайловича Новоженова.
Фото, сделанное в фотоателье, являло черты лица весьма представительного мужчины в пиджаке, в чистой рубашке с галстуком, в очках же, с аккуратной прической, чисто выбритого и опрятного; все это значительно разнилось с традиционным обликом господина Моржова, до крайности не любящего бриться, стричься и нацеплять на себя иное выражение лица, кроме как оскаленную полугримасу, обозначающую улыбку, да угрюмо-остекленелую мину с каменеющими широченными скулами и вертикальными складками на низком бугристом лбу, обозначающую все остальное. Кроме того, как уже говорилось, на фото Осип был одет более чем прилично, а в жизни он полностью соответствовал представлению о нем Астахова, который говорил, что г-н Моржов напоминает ему гоголевского помещика Собакевича с илллюстрации юношеского издания «Мертвых душ». Только на иллюстрации Собакевич был в культурном сюртуке, а Осип, кроме зэковской телаги, номерка и пары прохарей, в гардеробе ничего не держал. Шутка.
Настя, единственная из всех, должна была получить паспорт на собственное имя. А именно: Дьякова Анастасия Андреевна.
На саратовской квартире Осип, Иван и Настя и сидели, дожидаясь условленного срока, когда можно будет забрать паспорта, приобрести билеты и вылететь за границу. На этой-то квартире и пожаловал к ним человек, которого Ваня меньше всего ожидал видеть здесь: Александр Ильич Астахов.
В сопровождении вооруженного Осокина.
Выследили.
Иван Саныч окаменел, увидев здесь отца, но больше всего Иван Саныч поразился, узнав, что его отец и человек по имени Сам — одно и то же лицо. Потом ему пришлось узнать кое-какие примечательные подробности из биографии своего почтенного родителя.
Оказывается, до женитьбы на матери Астахова-младшего, в девичестве Гарпагиной Елены Семеновны, Александр Ильич уже был женат и даже имел сына в Мокроусовске. Этот сын — Осокин — впоследствии был перетащен любящим родителем в Москву.
1 2 3 4 5 6 7