Современная японская новелла –

OCR Busya
«Современная японская новелла»: Радуга; Москва; 1985
Аннотация
Героиня Такако Такахаси сродни хэйанским придворным дамам, не только своей житейской необремененностью, но также и чуткостью к тонким и тончайшим движениям души, пониманием «очарования вещей», ощущением грустной прелести любви и человеческого общения, особо драгоценных из-за своей мимолетности.
Такако Такахаси
Томление
I
Я ждала Тамао. Ему было восемнадцать лет.
В городок Т. меня привело исключительно необычное душевное состояние. И хотя в молодости я в этих краях бывала, в самом Т. оказалась впервые.
Из поезда, когда он подъезжал к городу N., моим глазам открылась удивительная картина: далеко вокруг над самой землей низко стлалась сверкающая пелена, или, если быть точнее, от земли будто поднимались вверх воздушные струи, светящиеся каким-то металлическим блеском. Свечения настолько интенсивного мне до сих пор здесь видеть не доводилось.
А произошло вот что. В прошлом месяце, в январе, я села в первый попавшийся поезд и поехала неизвестно куда: есть у меня такая привычка – кататься в поезде без определенной цели; в этой бесцельности я нахожу свою прелесть: полнейшее отсутствие прагматизма, все подернуто дымкой неопределенности. Однако в тот раз поездка была вызвана особым обстоятельством – мой муж покончил с собой.
Несколько месяцев после этого я жила в состоянии прострации, ничем не могла себя занять. Тогда и пришла мне в голову мысль сесть в любой вагон и отправиться невесть куда. А поняла я, в какую сторону меня везет поезд, когда за окном заметила поднимающееся с поверхности земли сияние.
Смерть мужа все перемешала в голове, создав невообразимый хаос, в котором не было ничего от повседневной суеты. В подобных случаях люди обычно впадают в безумие – плачут, кричат, и это, видимо, приносит им какое-то облегчение. Но со мной было не так. Чем дальше, тем более беспорядочно нагромождались мысли, хаос миллиардами ледышек заполнял всю меня, грозя разорвать изнутри, а окружающий мир со всем, что в нем есть, словно растворился. И ничто не в силах было вывести меня из этого оцепенения.
И вот, увидев за окнами мчащегося поезда странный полусвет, я вспомнила, что еще в юности, проезжая по этой дороге, была поражена необычным, исходящим от земли сиянием. Вспомнила и свою интерпретацию загадочного явления. Здесь начинается горная гряда. Свечение наблюдается на узкой полосе между морем и горами, на пути от города N. до портового городка К-, причем в районе города N. оно особенно поражает, возможно потому, что дальше глаза к нему привыкают. Объясняется этот феномен, по-моему, просто: горы состоят из гранита, за тысячи лет местами стершегося в порошок, который покрыл всю прибрежную полосу; или же в составе самой почвы изначально был гранит, частички которого и дают такое свечение.
Мне захотелось сойти с поезда в этом необычном месте, но, узнав, что на станции N. можно пересесть в другой поезд, который следует еще выше в горы, до станции Т., я решила ехать туда: по логике, чем выше поднимусь я в горы, тем ближе буду к истокам завораживающего меня зрелища.
На платформе было холодно, дул пронизывающий северный ветер. В воздухе, казалось, можно было явственно различить мерцающие пылинки гранита. Ощущение, будто я вступила в центр огромного ореола, не покидало меня, и я еще подумала: отличаюсь ли я сейчас, сию минуту, от той, какою была до поездки?
Самоубийство мужа. Оно назревало, видимо, в течение всей нашей десятилетней совместной жизни – исподволь, капля за каплей. Но было еще одно обстоятельство, мучившее меня. Задолго до этого брака покончил с собой другой человек, с которым я была близка. Мне представлялось, что какой-то нитью эти факты связаны между собой. Оба самоубийства не имели какого-то непосредственного повода: как покойный муж в течение десяти лет копил в себе смерть, так и возлюбленный копил ее те три года, что мы встречались. Да, они оба именно копили в себе смерть, по-другому не скажешь. И тот и другой, оказалось, были удивительно слабы, с годами их жизненная стойкость не возрастала, а, дойдя до какой-то точки, падала, и этой точкой был момент встречи со мной. Так мне объяснил все это один старик хиромант.
– Планида твоя такова: тебе свыше предопределено тяготеть над другими. Оттого всякий мужчина, которого ты полюбишь, окажется в круге смерти, – добавил он.
Никогда прежде не думала я, что судьбою мне дарована такая власть, я всегда была уверена, что не отличалась силой – ни душевной, ни физической.
– Что это значит – оказаться в круге смерти? – спросила я.
В комнате хироманта горела свеча; кроме книги в кожаном переплете, ничто не говорило о таинствах его профессии. Огонь свечи пожирал темень.
Старик сказал:
– Существует круг жизни и круг смерти, и есть, следовательно, люди, жаждущие жизни, но не способные выйти из круга смерти, и люди, страстно желающие умереть, но не способные выйти за пределы круга жизни. И в том и в другом случае их жизнь адова. Большинство людей, правда, могут жить спокойно: их судьбы не связаны с этими кругами.
И добавил:
– Я, бывает, смотрю внимательно на людей и вижу вокруг некоторых из них едва мерцающие круги, освободиться от которых невозможно. Одни рождаются с таким кругом, а у других, как родимые пятна, он появляется позднее.
Неожиданно старик поднял свечу и, вытянув вперед руку, указал во тьму.
Я смутно различила где-то далеко людей, сонм людей. Один из тысячи был заключен в светящийся круг. Мне только непонятно было, каков круг жизни и каков – смерти. Зато я с поразительной остротой почувствовала, до чего мучительной должна быть участь тех, кто хочет, но не может умереть, и тех, кто стремится жить, но не в состоянии отодвинуть нависшую над ними смерть.
– Отчего в человеке накапливаются силы смерти? Как? – спросила я, и хиромант ответил:
– Вспомни, как люди меряются силой. У тебя с ними было так же. Вам казалось, что ваши руки недвижны, что они только напряжены, тем не менее скрытая борьба уже шла. Схлестнулись две силы, две судьбы, борьба шла на пределе, со стонами и скрежетом зубовным. Но что удивительно – вы сами этого не чувствовали. А я это видел. Я видел, как постепенно вокруг стоп твоих мужчин возникали круги смерти.
Этот разговор привел к тому, что меня обуял ужас: казалось, стоит мне пристально взглянуть, скажем, на какое-нибудь насекомое – и, мертвое, оно упадет, словно высохшая чешуйка. Моя планида помимо моей собственной воли губительна для всего живого? Мир, в котором мне суждено обитать, должен быть усеян трупами? Значит, я ни к кому и ни к чему не смею приближаться… Чтобы не звать смерть, я сама должна затаиться, притвориться мертвой.
Почему все-таки и возлюбленный, а потом и муж покончили с собой? Я без конца размышляла об этом, но видимой причины найти не могла, только живо представляла себе, что какая-то сила втягивает того и другого в центр круга смерти, как в водоворот ночного черного моря. И они не пытаются спастись и не удивляются – приговор судьбы непреклонен.
Я не могу согласиться с тем, что причастна к таинству смерти или наделена неведомой силой. Не могу отнести себя и к тем, кто, обладая избытком жизненных сил, пожирает другого. Но отчего же стоит мне полюбить человека – и его втягивает в круг смерти? Моя планида тяготеет над другими, объясняют мне. А в чем она – эта особая сила, предопределенная мне свыше? И вообще, что это значит? Следует ли из этого, например, что если бы я занималась борьбой сумо, то победа всегда была бы мне гарантирована?
В ожидании поезда на Т. я стояла на платформе, погрузившись в воспоминания. В кромешной тьме различала фигуры людей, видела, как вокруг некоторых замыкаются круги смерти. Дул северный ветер, сухой и острый, как льдинки. Воздух был прозрачен, потому что в той стороне, откуда дул ветер, не было заводов, и светел, потому что нес к небесам свечение земли.
Неожиданно какое-то предчувствие заставило сжаться мое сердце. Оно стало определеннее, когда я села в старый пустой вагон, и поезд из двух ржавых вагонов, скрипя на рельсах, отошел от станции, медленно начал набирать скорость, и мир за окном стало заливать белым светом. Да, я была права: чем ближе поезд подходил к горному хребту, тем интенсивнее становилось свечение.
Предчувствие, от которого замирало сердце, можно было бы, пожалуй, обозначить словом «счастье». Я, только что блуждавшая в мыслях о смерти, неожиданно встретилась со счастьем. Наверное, правильнее было бы сказать: где-то далеко впереди увидела счастье! Именно так, потому что минерал, белым светящимся паром возносившийся с земли, казался мне материализовавшимся счастьем.
Не только свечение – весь пейзаж убеждал меня в том, что где-то здесь сокрыто нечто очень глубокое и важное. Я не могла избавиться от ощущения, что каждая новая картина, разворачивающаяся за окном, исполнена особого смысла. Да, вот у меня и появилась цель – побывать в городке Т., и эта поездка, видно, предопределена свыше, мелькнула вдруг мысль.
За окном проносились деревья, старинные особняки, храмы, от всего веяло чистотой и красотой. Порой ночная тьма как будто разрывалась вспышкой, и тогда дома, деревья резко высвечивались, окутанные белым сиянием, исходившим от этой земли. Чарующее свечение я воспринимала как тайный знак, я чувствовала себя накануне пробуждения, мне стало казаться, что каким-то неведомым образом моя жизнь прочно связана с этим светящимся счастьем.
Предчувствие, охватившее меня, удалось, наконец, выразить словами: во мне зародилось и крепло убеждение, что мне суждено стать счастливой и я уже ею стала. Где-то в этих местах я создала свой очаг и коротаю свой век с семьей. Все вокруг настойчиво внушало мне это. И именно нелепость такой мысли делала ее для меня реальной. А и в самом деле: разве когда-нибудь рациональное было до конца истинным? Истина, мне кажется, обитает как раз где-то в складках алогичного и неясного.
Да, я живу здесь, в одном из домов этой залитой таинственным светом улицы. Я – не та женщина, жизнь которой до замужества была движением к некоему отрицательному полюсу, а совсем другая, моя жизнь теперь – движение к полюсу положительному.
Не доехав нескольких станций до городка Т., схожу с поезда.
Брожу по улице и всеми порами ощущаю эту землю, такую родную. Это моя земля, я тут живу, всегда здесь жила, просто на какое-то время забыла об этом. Мне бесконечно знакомо все вокруг и эта дорога, словно заботливо посыпанная светящимися песчинками, которые отбрасывают на меня свой свет. Великолепие этой картины не сравнить с той, что была видна из окна поезда; здесь все окрест живет своей удивительной жизнью.
Мое внимание привлек дом в европейском стиле. Видимо, построен еще до войны, вон как он накренился. Живая изгородь, когда-то окружавшая его, сохранилась только частично. Нынешний сетчатый забор – единственный современный элемент в постройке. Весь двор можно охватить одним взглядом. Огромное количество роз. Ко мне спиной стоит женщина, поливает их. Я очень живо ощутила гладкую медь старой лейки, почувствовала на своей обуви брызги воды, лившейся из носика. Несколько поколений эта тяжелая лейка служит в доме. Сама я уже восемь лет выращиваю розы. Каждый раз, когда в этот предвечерний час с полным ведром воды и лейкой я выхожу в сад, заходящее солнце желтыми лучами еще согревает землю. Оно здесь не прячется за вершины гор, а медленно садится за невидимым отсюда морем; дни тут длиннее, чем в долине, и тянутся, тянутся, как желтая патока. И я каждый вечер поливаю розы…
– Простите… – сказала я, подойдя к забору.
Женщина повернулась ко мне.
Ощущение у меня в этот момент было такое, будто я никак не могу очнуться от тяжелого сна. Но заторможенность не препятствовала ясности восприятия.
– Я тут впервые… Не подскажете, в какой гостинице поблизости можно остановиться?
– Гостинице? Вам, пожалуй, лучше поехать в город Т.
«Город Т.!» – мысленно повторила я. Да ведь я сама туда собиралась! Совпадение очень обрадовало меня, перед глазами разлилось белое сияние, точно ореол на засвеченной фотобумаге.
– Мама! – послышался голос мальчика, и женщина ушла в дом.
До гостиницы в городке Т. я добиралась совершенно разбитая, меня будто силой вырвали из глубокого сна. Такое было со мной впервые.
Предчувствие, зародившееся, когда я сошла с поезда на станции N., еще не разрешилось, оно лишь все более разрасталось во мне.
В гостинице портье спросил, где я предпочитаю снять номер – в старом корпусе или в новом. Я, конечно, выбрала старый, но он, будто не услышав моего ответа, предложил поселиться в новом корпусе. Я повторила, что предпочитаю старый.
– Да, как раз сегодня там случайно есть свободный номер, – сказал он. – Но вообще в старом корпусе номера предназначены для гостей, которые намереваются жить в гостинице продолжительное время.
Недоумевая, что это за гости, я все-таки попросила этот единственный свободный номер.
Он оказался двухместным, довольно дешевым – три тысячи иен в сутки; только в старом корпусе были такие недорогие номера.
Проведя здесь день, я осталась гостиницей чрезвычайно довольна и решила, как другие постояльцы старого корпуса, пожить еще несколько недель. За необходимыми вещами надо было съездить домой, и я снова оказалась в поезде. И снова густое белое свечение колдовской силой приковывало взгляд.
В гостиницу вернулась только спустя месяц, восьмого февраля. Все это время я ощущала вокруг головы сияние воздушных струй.
И вот началось мое длительное пребывание в этой гостинице. В первую же ночь причудливый сон приснился мне. Будто стоит в комнате восковая фигура очаровательного юноши в натуральную величину, юноше семнадцать-восемнадцать, максимум двадцать лет. Я назвала его Тамао. Мы с ним давние, очень близкие друзья и, судя по всему, очень долго будем вместе и впредь. Юноша абсолютно белый, только припухлые щеки слегка розовеют. Когда я прикасаюсь к нему руками, он как будто оживает.
1 2 3 4