Он раскрыл ей объятия и испытал глубокую благодарность, когда она не колеблясь шагнула в них. Он бережно прижимал ее к себе, давая выплакаться, зная, что плачет она о них обоих.
«Будь проклято завтра!» – яростно подумал он. Сегодня ему было достаточно просто держать ее в объятиях.
Глава 27
Этим утром Бьорну удалось поймать в силок маленького кролика, и вскоре его тушка жарилась на самодельном вертеле над костром. Капли жира шипели, падая в огонь, и наполняли воздух вкуснейшим ароматом. Они ждали Орнольфа уже несколько дней. Они, Бьорн и Рика, сидели на своем островке и надеялись, что уже вот-вот их спутники притащат сюда «Валькирию», обогнув Аэфор.
Все это время любовники ни в чем не нуждались, Бьорн рыбачил на мелководье с самодельной острогой и ловил силками мелких зверьков. Рика собирала съедобные клубни и ягоды, Река, чуть не убившая их на коварном пороге, теперь обеспечивала их едой. И еще они «вдоволь пили из рога любви». Рика улыбалась, повторяя мысленно это поэтическое выражение, которое часто употребляла в «девичьих песнях». Только раньше она не представляла себе, каким пьянящим напитком был наполнен этот рог.
По молчаливому согласию они больше не говорили о будущем. Они смеялись, плескались в воде, как дети, и бурно любили друг друга с виноватым отчаянием людей, знающих, что их время коротко. Иногда они сходились с томительной нежностью, от которой замирало сердце, иногда брали друг друга со свирепостью спаривающихся волков. «Завтра» для них не существовало. Значение имело лишь вечное «сегодня».
Рокот Аэфора был слышен постоянно, и Рика привыкла не обращать на него внимания. Однако когда вдалеке послышался скребущий звук дерева по дереву, эхом отразившийся от высоких сосен, она насторожилась.
– Что это? – спросила она Бьорна.
– Похоже на днище «Валькирии», – ответил Бьорн. – Чтобы переволочь лодку, приходится укладывать сосновые стволы перед ее носом и катить судно по ним. – Он показал ей этот прием на своих ладонях. – Когда они доходят до конца настила, то возвращаются, перетаскивают вперед уже пройденные стволы, и все повторяется снова. Дело это медленное, и в день удается преодолеть не больше шести миль. Да и людей у них не хватает, – прибавил он виновато. – Но, судя по звукам, они уже приближаются к реке.
– Ох, – сердце Рики упало, окаменело. – Когда они сюда доберутся?
– Скоро, любовь моя, – нежно произнес он. Лицо его помрачнело. – Рика, а если будет ребенок?
Она растерянно заморгала. Об этом она пока не думала. Если они не зачали дитя на острове, то уж точно не из-за отсутствия стараний. Но ей все равно придется идти вперед, к объявленной свадьбе. Никакие уговоры Бьорна не убедили ее в том, что у них есть иной выход. Это был единственный способ обеспечить безопасность брату и человеку, которого она любила больше воздуха. С усилием она выдавила из себя улыбку.
– Если я забеременела, Бьорн, то наш ребенок станет для меня подарком. – На миг она представила себе похожего на него темноволосого и темноглазого младенца. – Разве не говорится, что первый ребенок может появиться на свет когда угодно, а вот второй – только через девять месяцев.
– Это не смешно. – Он нежно, но настойчиво сжал ее руку. – Если ты родишь бледнокожего ребенка, да еще раньше срока, твой араб отошлет тебя обратно к Гуннару с отрезанным носом. Ведь они безжалостны.
Она побледнела и стала мысленно отсчитывать назад дни. К счастью, ее месячные, как приливы и отливы, всегда были регулярными.
– Как долго нам еще добираться до Миклагарда?
– Еще три дня по Днепру, потом десять дней по Черному морю до Золотого Рога. При хорошей погоде не больше двух недель.
– Если ребенок зачат, я уже буду к тому времени знать об этом, – сказала она.
– Тогда пообещай мне одно. – Бьорн поцеловал внутреннюю сторону ее запястья. – Если будет ребенок, ты мне об этом скажешь. Мир гораздо больше, чем ты можешь себе представить. У нас еще есть возможность убежать так далеко, что нас никто не найдет.
– Но, сердце мое, ты же лишишься чести. Север будет навсегда закрыт для тебя. – Рика с готовностью приняла, что она никогда больше не увидит фьорда, и это обстоятельство камнем лежало у нее на сердце. Но она не хотела, чтобы Бьорн испытывал то же самое, остался без корней, с той же мучительной тоской внутри. – Согнефьорд и твой род, земля и люди, все, что тебе дорого… будет для тебя потеряно. Как я могу позволить тебе пожертвовать ради меня своей клятвой?
– Я готов был погибнуть вслед за тобой в реке. Разве ты не поняла, как мало для меня значат все эти вещи в сравнении с тем, что я могу потерять тебя? – «Валькирия» приближалась. Бьорну даже показалось, что он слышит голос дяди, выкрикивающего команды.
– А что будет с моим братом?
«А что будет со мной? Что будет с нами?» – Бьорну хотелось хорошенько ее встряхнуть, обругать, но он понимал, что этот спор им проигран. Она убеждена, что единственный ее путь – тот, в который ее загнал Гуннар, и в этом она непоколебима. Их дни любви были даром богов… или проклятием, которое будет мучить его всю оставшуюся жизнь. Он ни в чем не был уверен, но готов принять эту женщину на любых условиях.
– Так или иначе, я не дам отправить Кетила в Уппсалу, – пообещал он. – А теперь, Рика, поклянись нашей любовью, что скажешь мне, если будет ребенок. Если ты забеременела, это все изменит.
– Клянусь. Я скажу тебе, когда узнаю, – пообещала она.
– Тогда я буду молиться богам, чтобы эта маленькая новая жизнь, которую мы пытались создать, уже существовала в тебе. – Бьорн нежно поцеловал ее. Он встал и устало поплелся встречать приближающуюся «Валькирию». Сложив перед ртом ладони лодочкой, он громко позвал дядю.
– Я тоже молюсь об этом, – услышал он позади себя шепот Рики.
Глава 28
Изумление при виде спасшихся Рики и Бьорна было невероятным. Орнольф заявил, что, услышав голос племянника и увидев его с Рикой на острове, решил, будто перед ним призраки. После того как найденная парочка переплыла Днепр и присоединилась к остальным путешественникам, им потребовалось несколько дней, чтобы привыкнуть к этому. Даже Йоранд поначалу вздрагивал, когда Бьорн клал ему руку на плечо. Он вроде как побаивался, что перед ним не живой капитан, а его тень, явившаяся забрать его с собой в Хель.
Торвальд был просто счастлив, что Рика вернулась – все равно, настоящая или нет, хотя она продолжала держаться с ним холодно. Не удивилась только Хельга.
– В конце концов, – объявила старуха, – она уже не первый раз обманывает воду.
Хельга знала, что Бьорн с Рикой настоящие, но заметила, что ее молодая хозяйка и брат ярла после падения в Аэфор очень изменили свои отношения. Если в первой половине пути она часто замечала их нежные взгляды, то теперь они старались не смущать друг друга и избегали прямых контактов.
«Оно и к лучшему», – решила старая повитуха. Нет ничего хорошего в том, чтобы желать того, чем не можешь обладать.
Бьорн довольно много рассказывал Рике о великом городе Миклагарде, но несмотря на его цветистые описания, она оказалась совершенно не готова к встрече со столицей Византийской империи. Он говорил ей об Айя-Софии, соборе Святой Софии, Премудрости Божией, с ее поразительным куполом, но она представить себе не могла, какое это чудо… пока не увидела.
Утреннее солнце золотило изгибы белого мрамора. Гигантский свод высоко венчал кольцо арочных окон. Он словно целиком был спущен с небес и не желал опускаться ниже, до уровня ничтожных людишек.
Великий город на полуострове, врезающемся в Мраморное море, раскинулся на семи холмах. Он был эхом Рима, славу которого основатель города Константин стремился затмить и вытеснить. Весь горизонт был утыкан бесчисленными шпилями и колоннами, и на каждой из них была статуя. Рика подумала, что все это похоже на какое-то поселение гигантов, замороженных на высоких постаментах.
От Босфора они свернули на север и вошли в Золотой Рог, глубоководный порт Константинополя. Рика стояла на носу «Валькирии», и Бьорн присоединился к ней. Он старался, чтобы это выглядело естественно, но от ее близости сердце его забилось сильнее. Когда судно слегка накренилось и Рика покачнулась, он положил руку ей чуть ниже спины, чтобы она удержалась на ногах. Она слегка склонилась к нему.
– Что-то неладно? – спросил он.
– Просто все это как-то подавляет, – объяснила Рика, позволив взгляду лишь на миг задержаться на его лице. – Этот город такой откровенно богатый… Наверное, на него часто совершают набеги?
– Миклагард хорошо защищен, – ответил он и свободной рукой указал на высокую стену, поднимавшуюся из воды. – А со стороны суши его окружает тройное кольцо стен, каждая из которых почти в двадцать раз превышает человеческий рост. Причем стена такая толстая, что никакой таран ее не пробьет.
Здания из светлого мрамора ослепительно сияли на солнце, и Рика подняла руку, чтобы защитить глаза. «Валькирия» скользнула мимо императорских доков, где под неумолкающий грохот молотков строились суда для имперского флота.
– А как город защищен с моря? – поинтересовалась Рика.
– Ты ведь видела морскую стену? Ее строго охраняют, так что любой пират дважды подумает, прежде чем лезть на нее. – Бьорн рассеянно постукивал пальцами по выгнутому носу «Валькирии». Богатства Миклагарда манили и будоражили кровь. Он невольно стал соображать, как можно преодолеть эту преграду. Он уже не раз обдумывал это. – Бухту еще защищает и цепь, которую солдаты натягивают поперек входа на уровне воды. Считается, что через нее никто не может проникнуть внутрь.
– А как можно выбраться отсюда? – осведомилась она почти равнодушным тоном.
– Я думаю, что смог бы сделать это даже при натянутой цепи, – уверенно произнес он.
С момента воссоединения с остальным отрядом у них не было никакой возможности поговррить наедине. Каждый день Бьорн украдкой наблюдал за Рикой, надеясь на то, что она забеременела. Но живот ее выглядел плоским, а поинтересоваться этим у него не было возможности.
– А нам надо будет отсюда выбираться? – спросил он, пытаясь дать ей понять истинный смысл вопроса.
Рика посмотрела ему прямо в лицо, и на краткий миг в ее глазах блеснули слезы. Подбородок ее слегка дрожал, и он понял, что ребенка нет. Она смахнула слезу и отвернулась.
– Нет, – тихо откликнулась она. – Нам этого не надо.
Город показался Рике великолепным, но ее поразила его вонь. Она не была к этому готова. Она ожидала, что в гавани и городе будет преобладать запах свежей рыбы, но по мере того как они поднимались по крутой улочке в путаницу переулков и проездов, ей в ноздри все сильнее ударял смрад от гниющих овощей, помоек и фекалий, сочившихся из трещин терракотовых труб, несущих отходы в море. На каждом шагу попадались дома, переполненные бедными людьми.
Они упорно двигались выше, и характер узких улиц постепенно менялся. Все меньше было помоек и отходов на дороге. Их встречал аромат пекущегося хлеба, каких-то незнакомых Рике пряностей и благовоний. Торговцы предлагали зеленые оливки и инжир, вдоль улиц стояли тележки с огромными арбузами и множеством разнообразных фруктов.
Бьорн остановился у прилавка и, поторговавшись с хозяином, купил каравай свежего сладкого хлеба. Он поделил его на равные части и раздал путешественникам. После привычной грубой пищи этот хлеб показался Рике даром богов.
Торговцы громко расхваливали свой товар на множестве языков: арабском, латинском, франкском, персидском, монгольском и, конечно, греческом. Внимание Рики привлекли колоритные черные африканские купцы, одетые в яркие разноцветные наряды. Она не могла оторвать от них взгляда, но продавцы и покупатели тоже с нескрываемым любопытством разглядывали их. Рядом с северянами местные жители выглядели просто карликами. Даже она на многих прохожих могла смотреть буквально сверху вниз.
– Как здесь много людей, – ахнула Рика, разглядывая окрестности.
– Около двухсот пятидесяти тысяч, – уточнил Орнольф. – И не менее пятидесяти тысяч приезжих из разных земель. Весь мир, дети мои, стремится в Миклагард.
Дядя Орнольф широко раскинул руки и глубоко вдохнул, с удовольствием впитывая ароматы рынка. Рика поняла, что если одна часть его души всегда тосковала по дикой красоте фьордов, то другая явно принадлежала этому городу, перекрестку многих дорог.
Рика решила, что скоро уже сможет отличать уроженцев этих мест от заезжих купцов. Греки носили «паллы». Кроме того, у большинства византийцев были аккуратно подстриженные бороды, хотя попадались и абсолютно гладкие лица. Не чисто выбритые, как у Бьорна, а безволосые и нежные, как у нее самой. И голоса у них были высокие, почти как у нее.
– Это евнухи, – объяснил Орнольф, заметив ее удивление. – Византийцы называют их «третьим полом». Оскопленные мужчины. – Он презрительно оттопырил губу. – Почти в каждом богатом доме их не меньше дюжины. Они занимаются обслуживанием, ведут хозяйство. Мы наверняка увидим таких и в доме Абдул-Азиза. У него они сторожат гарем. Понять не могу, как мужчина может позволить так себя искалечить.
– Не думаю, что они сами пошли на это, – заметил Торвальд.
– Вообще-то обычно решение принимают не эти несчастные, – признал Орнольф. – А их родители. Они кастрируют младшего сына, чтобы тот получил пост чиновника или стал слугой влиятельного семейства. Я раньше не рассказывал тебе об этом, Бьорн, но когда я привозил тебя сюда мальчишкой, мне сделали одно очень заманчивое предложение. Это был старый грек-придворный, который хотел купить тебя. Узнав, что ты второй сын в семье, он стал проявлять особую настойчивость. Бьорн мрачно сверкнул глазами.
– Он считал тебя очень хорошеньким мальчиком, – не скрывая ухмылку, заметил Орнольф. – Но я решил, что он заслуживает ножа под ребра, и не стал продавать ему тебя.
– Мудрое решение, дядя, – процедил Бьорн, ткнув Орнольфа в плечо кулаком. – Иначе и ты мог получить нож под ребра.
Орнольф одобрительно хлопнул племянника по плечу. Впрочем, шлепок был такой силы, что кого-нибудь менее крепкого мог сразу уложить наповал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37