— И все-таки хорошо, что я приехала, — заметила Катя после паузы: — Давно бы мне надо сюда — не знала я, что тут все так запущено.
— Ничего не запущено, — Марьяна затянулась. Курила она, как индеец, — невозмутимо и живописно. — Все как раз понемногу расчищается. Приходит в норму.
— Он хоть с дочкой-то встречается? С Верочкой?
— Кто?
— Твой бывший муж. Максим.
— Нет.
— Что, ни разу? За полгода?
— Ни разу. У нее день рождения был, так и то не приехал. Водителя своего прислал с игрушкой. Куклу Барби ей подарил и азбуку говорящую на батарейках.
— А у него что, теперь и водитель свой есть?
— А как же? Есть. Начальнику управления по чину полагается.
Катя скривила губы — ах, начальнику, ага. Удивительное дело, некоторые мужчины прямо рождаются начальниками. Словно некто неизвестный, но очень плодовитый откладывает такие личинки-яички, из которых вылупляются одинаковые номенклатурные куколки среднего и старшего начальствующего состава. Макс Киселев вылупился из личинки начальником ГИБДД Щеголевского отдела внутренних дел. В то время, правда, у него еще не было персонального водителя. Он колесил по району за рулем раздолбанных милицейских «Жигулей» с мигалкой. И вскоре родной район со всеми его красотами показался ему тесен и мал — Киселев ушел на два года на высшие квалификационные курсы в Академию МВД. После успешного окончания его сразу двинули на повышение, но уже не в автоинспекцию, а в новую, недавно организованную Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков. И там он быстро занял место начальника управления.
Однако не Марьяне выпал жребий радоваться его молниеносному карьерному росту. После шести лет совершенно счастливого на первый взгляд, дружного брака Киселев неожиданно для всех ушел от Марьяны к другой. Она была студенткой пятого курса Финансового института, в свободное от лекций время снималась в рекламе шампуней, а ее отец, по слухам, владел в Подмосковье фабрикой, производящей эти самые шампуни.
— А с квартирой у вас как вопрос решился? — спросила Катя. — Квартиру же вам вместе тогда дали.
— Квартира до сих пор служебной считается, отделовской. Он, — произнося это слово, Марьяна еще сильнее затянулась сигаретой, — мне ее вроде бы великодушно оставил. Точнее, разделить не мог, потому и оставил. Чтобы квартира стала моей, приватизированной, мне надо здесь, в следствии, отпахать еще три года. Уйти куда-то, даже, например, в главк, я не могу. Сейчас живем с Верочкой на одну мою бедную-несчастную зарплату. Хорошо еще родители, мой отец что-то подбрасывает — девчушке моей на фрукты, на игрушки, а то бы… Да, я забыла — он, конечно, как истый джентльмен, не забывает об алиментах. Отстегивает. Но я его денег не беру. Каждый раз отсылаю ему назад переводом.
— И он их принимает? — с любопытством спросила Катя.
— Нет. Он мне их переводом же возвращает. Так вот и общаемся.
— Может быть, тебе стоит ему позвонить, объясниться?
— Мне? Ему звонить? — Марьяна побледнела. — Да ты что?
— Ну, все-таки вы столько были вместе. И… и ведь вы так сильно любили друг друга. Без обмана. Я же видела. Он так тебя добивался, и ты тоже…
— Что я? Хочешь сказать — я дурой была, идиоткой, самкой безмозглой?
— Ты, пожалуйста, на меня не кричи.
— Я не на тебя кричу, я на себя кричу. За то, что тряпкой была все эти наши шесть совместных лет. Безвольной тряпкой. Поцелует меня, обнимет — и готово дело, растаяла, все простить готова. Среди ночи домой является, говорит, на работе задержался — а я ничего, я верю! Хотя какая, к черту, работа? Мы же в одном отделе служили, я про все авралы, про все ЧП знала. А тут и аврала нет, а он где-то до двух часов кантуется. И в выходные тоже — раз и слиняет. Опять вроде бы на работу. Операция «Трасса» у него, видите ли, в самом разгаре. А я с Веркой в зоопарк тащусь белых медведей смотреть… И все верю, все верю ему. А когда в Москве в академии учился, вообще… Ты думаешь, я его виню? Я себя виню в сто раз больше. Ведь я видела, когда он за мной бегал, — бабник он, бабник страшный, но,.. Все думала-я такая неотразимая, необыкновенная, уж я-то удержу его, привяжу к себе. Смогу, раз смогла так увлечь. А он… он просто охотник по натуре. Охотник на баб. И подлый предатель, — Марьяна смяла сигарету в пепельнице. — И предательства я ему никогда не прощу. Ты знаешь, он после академии полгода в Чечне был. Сам вызвался, добровольно.
— В Чечне? Ну, он трусом никогда не слыл.
— Трусость для будущей генеральской карьеры губительна — отсюда и вывод соответствующий. Он когда туда отправлялся, я его к поезду провожать пошла. И эта туда явилась, пассия его, представляешь? Он только-только жить с ней начал. Там я ее впервые и увидела. И поняла, что на тот момент уже она ему жена, подруга боевая, а не я. И знаешь, что я тогда подумала?
— Марьяна, довольно, давай не будем.
— Нет, я хочу, чтобы ты знала. Я подумала: а вдруг так случится, что он не вернется. И как это будет хорошо. Как справедливо.
— Это несправедливо, Марьяна.
— Нет, справедливо. По отношению к нашему ребенку справедливо. Потому что пусть лучше моя Верка вырастет с мыслью, что ее отец погиб как герой, чем она будет знать, что он бросил ее, предал ради какой-то смазливой сучки!
— Марьяна, ты…
— Я его ненавижу, понимаешь? До дрожи, физически ненавижу. Я их всех ненавижу. Они все одним миром мазаны. Думаешь, твой Вадька другой?
— Он… Он другой, — сказала Катя.
— Ха! Свежо предание. Где он сейчас, ну где?
— В отпуск уехал.
— Вот так-то. В отпуск, без тебя.
— Да они с Серегой Мещерским в горы отправились на Иссык-Куль с группой. Экстремальный туризм.
— Это он тебе так говорит.
— Ну уж нет, я сама знаю.
— Ладно, — усмехнулась Марьяна. — Спи, пока спится, смотри сны розовые. Я это так, к слову. За другими примерами тоже недалеко ходить. Вот ты про этого хмыря спрашиваешь.
— Про какого хмыря? — насторожилась Катя.
— Да про Авдюкова — потерпевшего. Думаешь, он там, в двухместном люксе, один был? А ведь у него жена, дочь взрослая.
Марьяна достала из ящика стола тоненькую папку уголовного дела с еще не подшитыми документами.
— На, читай, вникай.
Катя просмотрела бумаги — постановление о возбуждении уголовного дела, протокол осмотра места происшествия, объяснение некой гражданки Мизиной, горничной отеля «Парус», список сотрудников дежурной смены второго корпуса, постановление о назначении химической экспертизы. Взгляд Кати наткнулся на описание предмета, отправляемого на экспертизу: «бутылка 0,5 литра из-под минеральной воды „Серебряный ключ“ с остатками неустановленной жидкости с резким запахом».
— Что же все-таки произошло в ту ночь в «Парусе»? — спросила она, стараясь поставить точку в той, прежней, такой болезненной для Марьяны теме. — Отчего умер этот Авдюков? Расскажи мне все по порядку, что ты сама там видела.
— Я дежурила сутки. После праздников, как всегда, — сумасшедший дом, ты же знаешь, — Марьяна брезгливо поморщилась. — Разбираться надо было со всем этим зверинцем, с теми, кого за выходные задержали. Я из ИВС до вечера не выходила, потом то в прокуратуру, то к судье на всех парах за санкцией на арест. Домой меня во втором часу ночи на дежурной машине отвезли. А в полшестого уже подняли. Из-за телефонограммы. Патологоанатом приехал — его наш дежурный тоже поднял по тревоге. Посовещались мы с ним — он у нас дедуля-пенсионер, сорок лет стажа, собаку съел в таких делах. Отправился сразу в морг, тело осматривать. Ну а я с оперативниками поехала в «Парус».
Встретил нас начальник тамошней охраны — его из дома вызвали. Сначала непонимание полное разыгрывал: мол, в чем дело, мы ничего не знаем, ничего криминального, просто клиенту плохо стало — эпилептический припадок. Тут мое начальство дражайшее примчалось — дежурный всех под ружье поставил. Потерпевший оказался человеком в области не последним — отсюда и переполох. Пропустили нас на территорию «Паруса». Повели в главный корпус, в двести второй номер, который снимал Авдюков. И знаешь, — Марьяна прищурилась, — я, когда там по коридору шла, уже чувствовала — что-то не так, нечисто. Напуганные какие-то все до смерти.
На этаже в ту ночь было занято всего три номера — клиенты уже разъехаться успели. А эти, которые остались, они не спали — в такую рань и не спали, понимаешь? Дамочка ко мне там пожилая подошла, оказалось, что это жена Оловянского — артиста, ну наверняка помнишь его — сколько фильмов было с ним старых. Сам-то он парализованный, в инвалидном кресле, а жена — такая разговорчивая старушка. «Вы не представляете себе, — сказала она мне, — что мы тут пережили, как мы все испугались. Эти жуткие крики, словно из ада. У меня кровь в жилах застыла, когда я услышала, как он кричит». Горничная Мизина, дежурившая в ту ночь по этажу, тоже словно не в себе была от испуга, тряслась, как овца. В общем, налицо у всех полный шок от происшедшего.
— А в номере что было? — спросила Катя.
— В номере был хаос полнейший. Оно и понятно — врачи, «Скорая». Они ему первую помощь на месте пытались оказать, потом на носилки погрузили. Когда мы с экспертом туда вошли — свет горел, постель была скомкана, одежда разбросана тут и там. В ванной на полу мокрые полотенца — видимо, там принимали душ перед сном. В шкафу только мужские вещи — этот Авдюков приехал отдыхать на два дня с полным багажом. В гостиной на журнальном столе валялся его бумажник, визитки, ключи от машины. Деньги целы — весьма крупная сумма была в бумажнике. И часы его были целы — золотые, швейцарские. Он, видно, как их снял перед сном и на столик положил, так они там и лежали. В гостиной на ковре были следы рвоты. Потом горничная Мизина показала, что нашла Авдюкова лежащим именно на полу.
Видимо, он встал с кровати и пытался добраться до двери, позвать на помощь, но не успел. Упал.
— А дверь номера, значит, была открыта? — удивленно спросила Катя.
— Выходит, что открыта.
— Обычно в гостиницах клиенты на ночь дверь номера запирают на ключ. Тем более когда на столе оставлены золотые часы и бумажник с деньгами.
— Там было и еще кое-что странное, — усмехнулась Марьяна. — Не только эта не запертая на ключ дверь. Мы проверили по базе данных отеля — Авдюков заказал номер на себя и на некую гражданку Олейникову. Как позже выяснилось — это не кто иная, как его личная секретарша. С этой Олейниковой они и проводили в «Парусе» время. А на момент того, как горничная обнаружила Авдюкова на полу умирающим, этой самой Олейниковой Юлии в двести втором номере не оказалось. Там не было и ее вещей — по крайней мере, я ни одной женской вещи там не обнаружила.
— А куда же она делась, эта секретарша? — удивленно спросила Катя.
— Это было первое, что мы и пытались выяснить в то утро. Мы допросили охрану на въезде: машину Олейниковой — у нее серебристая «десятка» — видели выезжающей с территории «Паруса» примерно около часа ночи.
— Вы ее отыскали? Допросили?
— Пока нет.
— Почему?
— Потому что для допроса мне необходимо дождаться точных данных химической экспертизы, — ответила Марьяна, — а она будет готова лишь сегодня после обеда.
— Ты там что-то нашла, в номере, да? Что-то необычное? — спросила Катя. — Эта бутылка — что в ней такое было? Яд?
— Что было, что было… Я бы ее, наверное, не нашла, если бы под кровать не заглянула. Бутылка случайно или не случайно закатилась глубоко к стене. С виду — самая обычная пластиковая бутылка с этикеткой. На самом дне — остаток в несколько капель прозрачной жидкости. И резкий запах, который просто нельзя не узнать.
— Бутылка была открыта? А пробку от нее ты нашла?
— Пробка лежала на тумбочке рядом с кроватью. Там такой мельхиоровый подносик стоял, початая бутылка шампанского, бутылка коньяка, пустой фужер — в нем пробка и лежала. А бутылка из-под минеральной воды «Серебряный ключ» валялась под кроватью. И знаешь, чем из нее разило?
— Чем? — тихо спросила Катя.
— Уксусной кислотой, — ответила Марьяна. — Я, конечно, не эксперт, но это, без всякого сомнения, была точно она. Кислота.
— Отпечатки пальцев на бутылке были?
— Конечно, были. Причем свежие.
— Чьи?
— Потерпевшего Авдюкова. Катя посмотрела на Марьяну.
Тут в кабинете резко и настойчиво зазвонил телефон — красный, внутренней связи.
— Да, я слушаю. Да, я помню, когда истекает срок задержания. — Марьяна разговаривала с кем-то крикливым и раздраженным голосом. — Я буду добиваться содержания под стражей до суда. Да, я уже созвонилась с судьей. Извините, но о своих прямых обязанностях я никогда не забываю, это не в моих правилах. Начальник разоряется, — пояснила она Кате гораздо более мирным тоном. — Это по делу этого Мамонтова, которого ты видела. У него в десять вечера срок задержания истекает.
Кате после всего услышанного было не до какого-то там чудака с «ирокезом» на башке. Поэтому она спросила чисто машинально, целиком поглощенная мыслями о зловещей бутылке:
— А что он такого натворил?
— Человека чуть не замочил, вот что. Злостное хулиганство, покушение на убийство и в результате огнестрельное ранение. Сукин сын, еще врет, изворачивается. — Глаза Марьяны презрительно сверкнули. — Дантеса из себя разыгрывает. Ты извини — мне надо с его допросом закончить. Посиди здесь, пока я с ним разберусь, ладно? Потом пообедаем у меня, а там и результаты экспертизы будут готовы. От них и будем отталкиваться. Решать, что делать дальше.
Меньше всего Кате хотелось сейчас обрывать тоненькую, хрупкую ниточку, потянувшуюся из «Паруса» в этот тесный сумрачный кабинет. Отвлекаться на каких-то там дурацких хулиганов сейчас просто грешно! Но Марьяна была следователем и самой себе не принадлежала. Помимо дела, так интересовавшего Катю, у нее были в производстве и другие уголовные дела. И они не могли ждать. С этим приходилось мириться, как с досадными издержками. И когда конвоир снова вернул в кабинет хмурого обладателя «ирокеза», Катя восприняла это как неизбежное зло.
Она и представить себе не могла, чем обернется для нее это неожиданное знакомство с подследственным Василием Мамонтовым.
1 2 3 4 5 6 7