Владислав Крапивин
БЕЛЫЙ ЩЕНОК ИЩЕТ ХОЗЯИНА

Всем мальчишкам с Уктусских гор,
где лес подходит к самым окнам
Свердловска


ПРЯМАЯ СТРЕЛА

Хребет, покрытый сосновым лесом, врезается в город с юга. Он разрубает
на две части самую солнечную окраину. Слева раскинулся новый район
восточных улиц. Справа белеет многоэтажный поселок химкомбината.
Горы небольшие. Но все-таки это горы. Есть там и острые каменные
зубцы, и гранитные обрывы, хоть встречаются они не часто. Зато много
круглых вершин, на которые могут подняться даже совсем маленькие
мальчишки. На одной из самых высоких гор сосны расступаются и
открывают поляну. Здесь, в метелках высокой травы, среди глазастых
ромашек греются под солнцем валуны, похожие на спящих слонят. Сухой
зеленовато-серый мох покрывает спины слонят узорчатыми чешуйками.
Если взойти на эту вершину да еще подняться на самый большой валун, то
можно увидеть, как горы плавными волнами уходят к юго-западу. Волны,
сначала темно-зеленые, вдали окутываются синевой и, наконец, сливаются
на горизонте с морем совершенно синего леса.
Это если смотреть на юг...
А если повернешься к северу, то сквозь поредевший лес у подножия
зеленых склонов увидишь дома под цветными крышами, и ленточку
асфальта, и синий троллейбус на этой ленточке... Там лежит поселок.
Стрелогорск.
Это имя дали ему не зря. Сам хребет называется странно и красиво -
Прямая Стрела. Так назвали его древние жители гор, смелые всадники в
острых лисьих шапках, с луками, выгнутыми, как маленькие коромысла.
Говорят, по берегам ручья, который бежит вдоль западного склона, рос
удивительный кустарник с прямыми и крепкими ветками. Всадники делали
из этих веток стрелы.
Стрелогорску тесно внизу. Некоторые улицы уже заползают на горы,
подобрались к самому лесу.
На самой высокой улице, на той, за которой уже поднимается березовый
подлесок, как раз и живут герои этой повести. Вообще там живет много
людей: рабочие с химкомбината и фабрики <Металлист>, почтальоны,
учителя, шофер дядя Саша, лейтенант милиции Сережа, мальчишки и
пенсионер Гурьян Кириллович.
О Гурьяне Кирилловиче стоит рассказать подробнее потому, что мы с ним
еще встретимся. Мальчишки не любят этого почтенного человека. Называют
его не иначе, как Курьян Курилыч. Впрочем, чаще зовут его просто
Курилычем. А все из-за того, что Гурьян Кириллович каждый день
рассказывает соседям, будто бросил курить. Ему вредно курить. У него
гипертония и больное сердце. Поговорив о гипертонии и больном сердце,
Курилыч обязательно попросит папироску - последнюю, будь она проклята.
И уйдет, тяжело покачивая животом, подхваченным снизу прочным ремнем.
Лицо у Курилыча мясистое и красное, будто он каждый день трет его
спелой свеклой. Мальчишкам это не нравится. Они говорят, что у
инвалидов не бывает таких здоровых мор... то есть лиц. Не ценят они и
мужества Курилыча. Ведь он, несмотря на больное сердце, копается
целыми днями на своем огороде, в малиннике или среди кустов
крыжовника. А то еще возьмется дрова колоть. Кубометров пять за один
прием наколет и в поленницу сложит. Жизнью рискует человек, а
мальчишки смеются. И всякие обидные слова говорят. Придумали даже, что
свою инвалидную мотоколяску Гурьян Кириллович приобрел незаконным
путем. Мол, у него две ноги, и коляска не нужна. Не соображают, что
грузному человеку, да еще с таким животом, трудно пешком ходить...
В Стрелогорске смешались деревянные старые домики и новые здания из
крупных панелей. Поэтому рядом с домом Курилыча поднимается
трехэтажный корпус. Новый, светло-розовый, с большими веселыми окнами.
Здесь-то и живут враги почтенного владельца мотоколяски... Впрочем,
хватит о нем. Речь главным образом пойдет о мальчишках.


ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО. ХУДОЖНИК ВОВКА
РИСУЕТ С НАТУРЫ

- Боря-а! Бори-и-ска!
Слышишь? Нам повезло. Сейчас мы и познакомимся с главным героем
повести. Борискина мать зачем-то зовет сына. Она открыла окно и с
третьего этажа своим певучим голосом взывает:
- Борис! Ну, где ты, наконец?!
А правда, где он? Ага, вот...
Знакомство придется начинать не совсем обычно. На середине двора стоит
коричневый <москвич>. Из-под <москвича> торчат четыре ноги. Две ноги -
в желтых туфлях сорок третьего размера и узких синих штанах, две
другие - в старых маленьких сандалиях и в разных царапинах. Особенно
интересна одна царапина, украшающая левую ногу. Длинная,
зигзагообразная, словно молния.
После каждого крика нога с царапиной-молнией досадливо дрыгается.
Значит, она принадлежит Борису. И, значит, Борис помогает шоферу.
Ноги, конечно, не голова. Но и по ним судить о человеке можно.
Царапины говорят о том, что человек презирает гладкие дороги. Левая
сандалия с протертой насквозь подошвой доказывает, что ее хозяин любит
скорость: ведь левой ногой толкаются, когда мчатся на самокате. На
правой ноге обувь просит каши. Подошва оторвалась. Все знают, что сами
подошвы отрываются редко. А вот если садануть как следует по мячу...
- Бориска! Уголек! Долго мне ждать?!
Две ноги начинают выползать из-под машины. Появляются на солнце
вымазанные автолом колени. Потом вельветовые штаны, загорелый живот и
сбитая на грудь рубашка в красную и желтую клеточку.
И вот он на ногах.
Ты думал, что Бориска черный, как цыганенок? Ничего подобного. Волосы
у него не светлые, но и не темные, а самые обыкновенные. А почему же
тогда все зовут его Угольком? Может быть, из-за глаз? Они у Бориски и
вправду словно блестящие угли. Но ведь ему девять лет. А когда
человеку девять лет, кого интересуют его глаза? Просто фамилия такая у
Бориски - Угольков. Потому и дали это прозвище. И Угольком его зовут
гораздо чаще, чем настоящим именем.
Он стоит посреди асфальтового двора, щурясь от солнца и прикусив
нижнюю губу. Прикусил губу он от досады: так и не дали ему помочь дяде
Саше до конца.
- Уголек! - закричала мама. - Появился, слава богу! Ну-ка скажи, куда
ты дел ручку от мясорубки?
- Хорошенькое дело, - обиделся он. - Я ее и не видел.
- А где веревка для белья? Тоже не видел? Кто учил Вьюна через нее
прыгать?
- Это была другая веревка! - крикнул Уголек. - Маленькая! - Он не стал
уточнять, что маленькая веревка была проводом от электроутюга. - А про
большую я не знаю...
Певучесть окончательно исчезла в мамином голосе.
- Вы посмотрите! Он ничего не знает!.. А кто Гурьяну Кириллычу пистоны
в замок сунул, тоже не знаешь, да? А он почему-то знает!
- Какие пистоны? - сказал Уголек и стал разглядывать палец, который
вылез из правой сандалии.
- Вот приди домой! Узнаешь, какие! - рассердилась мама.
Она обязательно сердилась, если не могла что-нибудь найти или если у
нее что-нибудь не получалось. Тогда Угольку вспоминались все грехи, и
ему попадало. Бывало даже, что не совсем справедливо попадало...
От упоминания о пистонах вполне могло испортиться настроение. И оно
уже начало портиться. Угольку не захотелось возвращаться под машину.
Уголек грустно задумался. Он вздохнул и повернул голову, чтобы
почесать плечо о подбородок.
И тогда он увидел Белого Щенка.

В двадцати шагах от Уголька тянулся забор, опутанный вверху колючей
проволокой. Его построил Курилыч, чтобы отгородить свои грядки,
парники и малинник от шумного и опасного двора соседей. Новых досок он
не нашел, забор получился кривой и разношерстный. И вот на сером и
скучном заборе кто-то нарисовал мелом Щенка.
Щенок был веселый. Он припадал на передние лапы, улыбался и тявкал.
Правое ухо у Щенка торчало, как стрелка, а кончик левого загибался
вниз.
Уголек подходил к забору медленно, широко раскрыв свои большие черные
глаза. Будто оказалось перед ним невиданное чудо. Щенок смотрел на
него с забора и улыбался, словно звал поиграть.
- Ты как сюда попал? - спросил Уголек. - Тебя кто нарисовал?
Но собаки, нарисованные на заборе, не умеют разговаривать. Щенок
улыбался и молчал. Уголек тоже заулыбался и протянул к забору ладонь.
Рука сама потянулась, словно хотела погладить Щенка. Но как погладишь,
если под ладонью только шершавые доски...
- Уголек, здравствуй! А я на дачу еду.
Бориска оторвал глаза от Щенка. Дядя Саша вылез из-под машины и теперь
заталкивал в багажник огромный рыжий чемодан. Рядом стоял приятель
Уголька Вовка Ларионов, Вовка-художник. Несмотря на жару, он был в
длинных бархатных штанах и такой же куртке, похожей на колокол.
Говорят, это обычный костюм художников. Сверху Вовку накрывала
широченная войлочная шляпа, которую в прошлом году он привез из Сочи.
Счастливо блестя круглыми очками, Вовка повторил:
- Мы на дачу едем.
Уголек молчал. Подумаешь, на дачу едет! Какой интерес ехать на дачу в
августе? И вообще, зачем дача, когда лес в двух шагах от дома, где
живут Уголек и Вовка.
Уголек снова глянул на забор.
- Слушай, Вов, не знаешь, кто его нарисовал?
- Щенка? Я, - сказал Вовка так спокойно, словно речь шла о
какой-нибудь обыкновенной обезьяне или, скажем, крокодиле.
- Ух, Вовка, - выдохнул Уголек, - замирая от проснувшейся надежды. -
Ты просто так рисовал, из головы, или срисовывал?
- Я всегда рисую с натуры, - солидно сказал Вовка. - Утром я вышел
подышать свежим воздухом. Ты, конечно, еще дрыхнул... Я вышел, а он
сидит. Потом стал какой-то щепкой играть, развеселился. У калитки, где
лужа. Я посмотрел и набросал для разминки... Ничего?
- А где он сейчас? Вовка! Где? - отчаянным голосом спросил Уголек.
- Ушел, - развел руками Вовка и снова между прочим кивнул на рисунок:
- Ну как?
- Ушел. Эх ты...
Вовка, видя, что Уголек воздерживается от оценки его произведения,
надул губы.
- Славная псина, - грустно сказал Уголек. - Чья же она?
- Может быть, ничья. Ведь без ошейника.
- Правда! Вдруг ничья? Может, потерялась...
Полыхнув нарядным цветастым платьем, к машине проплыла Вовкина мать.
- Вовочка, мы едем.
- Ну, пока, - сказал Вовка-художник.
- Ты не знаешь, как его звать?-глупо спросил Уголек у захлопнувшейся
дверцы.
Машина выпустила синий дымок и укатила со двора.


СОБАК ВОСПИТЫВАЮТ С ДЕТСТВА.
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ВЬЮНА

Уголек шел домой с опаской. Но мама уже отыскала и ручку от мясорубки,
и веревку. А порванный провод от утюга она еще не видела. Поэтому она
не вспомнила о пистонах, и Уголек не получил ни шлепков, ни
подзатыльника. Мама весело велела ему смыть с себя мазут и садиться
обедать. А сама стала собираться в клуб. Она спешила на занятие
оперной труппы. Мама всегда куда-нибудь спешила: то на работу, то в
вечерний институт, то на репетицию.
- Не хочется есть, - сказал Уголек. Он и думать не хотел о еде. Он
думал о щенке.
Уголек вздохнул и позвал:
- Кис! Вьюн! Иди сюда, морда.
- Бедное животное, - жалобно сказала мама. - Ты, Уголек,
ненормальный...
Но это была неправда. Голова Уголька работала отлично. Он дажезакончил
второй класс без <троек>. <Тройку> вывели только по рисованию. Уголек
не меньше других любил гонять футбол, прыгать с сарая.и лазить за
малиной в огород Курилыча. То есть он был вполне нормальным человеком.
Но у него была страсть: он бредил собаками.
Конечно, есть люди, которые равнодушны к собакам. Есть даже такие
глупцы, которые боятся собак. Эта повесть не для них. Им не понять
человека, в груди которого бьется сердце, полное любви ко всем собакам
на свете: к лохматым городским дворнягам, к мужественным пограничным
псам, к смелым караульщикам овечьих стад, к благородным представителям
охотничьих пород и даже к бесприютным динго - жителям. австралийских
степей.
Конечно, если бы имел Уголек свою собаку, он излил бы любовь на. нее
одну.
Но не было собаки.
В прошлом году, летом. Уголек чуть не стал самым счастливым.
Он шел с мамой в соседний гастроном и у крыльца магазина увидел. пса.
Пес был большой и пегий. Он линял, и шерсть висела клочьями на худых
боках. У него была добрая розовая пасть и чудесные коричневые глаза.
- Ох, какой ты... - выдохнул Уголек. Он медленно поставил на асфальт
сумку с банкой для сметаны. Он сел перед псом на корточки.
- Боря! - воскликнула мама и певуче застонала.
Сидя на корточках. Уголек был ниже собаки. Пес перестал зевать.
Веселыми глазами он посмотрел на Уголька и, поднимая пыль, заколотил
по асфальту тяжелым хвостом.
- Псина. Милая, - сказал Уголек. Он притянул к себе мохнатую голову с
полувисячими ушами и прижал ее к плечу. Милая псина облизала Угольку
ухо. Сердце Уголька от радости запрыгало, словно крышка на кипящем
чайнике.
- О-о, - проговорила мама издалека, потому что боялась собак больше,
чем мышей и скарлатины.- О-о... Не прижимай это чудовище.
Чудовище облизало Угольку второе ухо.
Пока сын обдумывал, какой угол в квартире лучше подойдет для собаки, а
мама выбирала место, чтобы упасть в обморок, на крыльце раздалось
постукивание. Из магазина вышел человек с седой щетиной на подбородке
и деревяшкой вместо левой ноги.
- Балалай, - сипло позвал он.
Балалай бросил Уголька, медленно поднялся и описал вокруг хозяина
ленивую орбиту. Как большая планета вокруг светила. Светило, что-то
бормоча, прятало в кармане зеленое горлышко поллитровки.
Уголек молчал. Но в его черных глазах, наверно, была такая тоска. что
человек решил снизойти до разговора.
- С тобой Балалай не пойдет. Н-не пойдет, - сообщил он, уперев в
Уголька мутноватый взор. - Ты собаку с детства... воспитывай с
дет-ства. Тогда пойдет. Потому что преданность в ней. Вот я последние
штаны... отдам. А собаку н-ни за что...
Видимо, он собрался произнести длинную речь о собачьей преданности, но
мама, оправившись от потрясения, схватила Уголька за локоть и увлекла
от опасного места...
Итак, собаки не было. Был только пожилой кот Вьюн, прозванный так за
то, что в молодости отличался изяществом и грациозностью.
Собачья жизнь не для котов. Коты созданы для того, чтобы по ночам
дурными голосами орать на крышах, днем спать на солнце, утром и
вечером воровать на кухне молоко и рыбу, а в свободное от этих занятий
время изредка ловить мышей.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2