Марина Серова
Продавец цветов


Телохранитель Евгения Охотникова Ц




Марина Серова
Продавец цветов


* * *

На этот раз моя интуиция меня подвела. Или, можно даже сказать, подставила. Причем самым неприглядным образом. Выработанная за много лет способность предвидеть и ощущать опасность в данной конкретной ситуации проснулась с опозданием в целую секунду. И это была не просто секунда, а секунда с очень маленьким, совершенно незаметным при других обстоятельствах хвостиком. Но в такой обстановке не замечать и пренебрежительно относиться к подобным «хвостам» — было расточительной и абсолютно непозволительной роскошью. Потому что на этот раз, возможно, именно этого «хвостика» мне и не хватило.
Обычно для меня чувство опасности зримо и осязаемо почти физически. Точно так же, как и кулак, которым бьют по лицу, или завораживающая черная бездна направленного на тебя в упор автоматного ствола. Однако несколько минут назад внутренний крик предостережения практически слился с оглушающей болью удара. Багровое пламя зловещим отблеском вспыхнуло в моих глазах, и сразу же вслед за этим сознание глубоко и внезапно, как ныряльщик в пучину, погрузилось в непроглядную тьму…
С момента удара и до того времени, когда сознание пульсирующими болезненными толчками начало медленно возвращаться ко мне, прошло, судя по всему, не меньше пяти или шести минут. Веки, налитые тяжестью, будто расплавленным свинцом, придавили глаза и никак не желали приподняться. После нескольких безуспешных усилий справиться с ними я окончательно бросила эти бесплодные попытки. Навалившаяся на тело усталость была не только сильнее, чем желание прийти в себя, но и настойчиво толкала снова упасть на самое дно колодца спасительного беспамятства.
Не знаю, били ли вас когда-нибудь по голове резиновой дубинкой, деревянной битой или на худой конец обрезком железной трубы. Уверена, что это были далеко не самые лучшие и приятные воспоминания в вашей жизни. За время весьма специфического обучения в одном закрытом учебном заведении мне не однажды приходилось видеть, а иногда и испытывать, как говорится, на собственной шкуре множество способов «отключения» человека. И этот способ, несмотря на всю свою ужасную грубость и первобытную простоту, сработал очень эффективно и безотказно.
Я почувствовала себя частным сыщиком одного из расплодившихся, как грибы после летнего дождя, дешевых и нудных детективных телесериалов. Только там и почему-то исключительно именно эту категорию лиц бьют чем-то тяжелым по голове. При этом они чувствуют, как «вокруг них сомкнулась чернота». Или как «сознание постепенно покидало меня». Иногда они видят, как «молния сверкнула перед глазами» или же, наоборот, «померк свет». Я всегда удивлялась и откровенно завидовала прямо-таки железобетонной прочности их черепов.
В книгах и кинофильмах человек после удара, выражаясь языком экспертов-криминалистов, «твердым предметом с ограниченной поверхностью» теряет сознание, а когда приходит в себя, чувствует лишь легкое головокружение. В остальном же все в норме. Просто на каком-то отрезке времени главный герой бездействует, предоставляя тем самым остальным персонажам совершить необходимые по сюжету действия. А потом с потрясающей легкостью приходит в себя и очень быстро наверстывает упущенное.
Моя нынешняя работа была близка и сродни работе частного детектива. Я была бодигардом, или телохранителем, и поэтому знала не понаслышке, что череп, даже самый крепкий, как у всех этих виртуальных теледетективов, — весьма уязвимая часть у любого человека. Если вас ударят по голове гаечным ключом, бутылкой, молотком, дубинкой или обычным стулом, вам вряд ли удастся заснуть спокойным сном — в девяносто девяти случаях из ста вы забудетесь в тяжелом беспамятстве.
А когда придете в себя, ваша голова будет буквально раскалываться на части. Волосы лишь слегка ослабят, но ни в коей мере не остановят удар, который рассечет кожу и вскроет вам черепную коробку. Если повезет, то полученное сотрясение мозга окажется не очень сильным. Если же вам повезет дважды, то кровь не потечет по лицу, по шее и под одежду, а быстро запечется болезненной бугристой коростой на месте недавнего удара. Затем вы начнете щуриться на свет и чувствовать от него совершенно невыносимую боль. Вы даже не сможете определить болевую точку, потому что вся голова будет гудеть, трещать и пульсировать.
Но я имела более чем солидную подготовку в области боевых искусств, рукопашного боя и прочих единоборств, что и спасло мою голову, да и меня саму от полной катастрофы. Тело само, на уровне пробужденных долгими изнурительными тренировками древних инстинктов успело слегка, буквально на пару миллиметров, наклонить в сторону голову. В результате резиновая дубинка не проломила мне череп, а, задев ухо, соскользнула вниз и болезненно ударила в плечо. Рука онемела в мгновение ока. Но зато голове удалось уцелеть. Если, конечно, это можно было так назвать.
— Ну что очухался, старый козел? — донесся до меня как-то странно приглушенный мужской голос.
Было такое впечатление, что у меня в ушах плотные ватные затычки. Голос звучал без злобы, обыденно и даже немного лениво. Словно его обладатель был чрезвычайно утомлен суетой земной жизни и лишь добродушно мирился с фактом собственного существования и наличием вокруг себя других особей, представлявших род человеческий.
— Ну-у, ты это напрасно молчишь, — протянул тот же голос и затем, судя по звуку и запаху, глубоко затянулся сигаретой. — Подумай сам — кому ты делаешь хуже? Может, мне? Нет… А может, Утюгу? Уверяю тебя — нет… Хуже ты делаешь только себе, — добавил он.
Но обращались явно не ко мне.
— Я ничего не знаю, — сдавленно прохрипел чей-то знакомый голос.
— А вот обманывать нехорошо, — назидательно, словно библейский пророк, несущий свет истины заблудшей пастве, ответил тот же человек. — Совсем нехорошо… И я этого о-очень не люблю.
К этому времени я уже начала более четко различать доносившиеся до меня звуки. Одновременно манера речи говорившего все больше и больше стала напоминать мне поповскую привычку значительным тоном изрекать избитые фразы и откровенные банальности. Так говорят только люди, искренне считающие, что все окружающие являются сплошным дерьмом, в то время как они сами — просто щедрый подарок, дарованный господом этому миру.
— Ну о-очень не люблю, — повторил говоривший после секундной паузы. — Знаешь, ведь я могу и устать — мое ангельское терпение не безгранично. Мои уши уже откровенно пухнут от твоей лапши. Еще немного, и Утюг сделает с тобой что-нибудь ужасное. Правда, Утюг?
— Да что ты с ним цацкаешься?! Да я ему сейчас всю рожу по стенке размажу!! — нервно произнес истошный, местами срывающийся на визг голос, принадлежавший, судя по контексту, Утюгу.
— Ну что? Слышал?
— Я не знаю ничего, — почти зарыдал очень знакомый, но все еще не узнанный мною голос.
— Ну, надо же какой ты упрямый! Ладно… Утюг! Сделай с ним что-нибудь ужасное.
Налитые свинцовой тяжестью веки наконец слегка разлепились, и расплывчатое солнце через завесу густых ресниц сразу же атаковало мои глаза острыми иглами лучей. Ощущения медленно возвращались ко мне. Тело стало подавать сначала робкие, а затем все более явственные сигналы о себе. Я сидела на стуле с подлокотниками. Мои руки были крепко к этим подлокотникам привязаны. А ослепившее в первый момент меня солнце на самом деле оказалось обычным окном городской квартиры.
— На-а!! Получай, падла!! — внезапно ударил по ушам истеричный вопль Утюга.
Вслед за этим последовали звуки нескольких глухих ударов. Видимо, разъяренный Утюг, не отличавшийся излишней сдержанностью, отчаянно пинал чье-то тело, захлебываясь собственной злобой и упиваясь абсолютной безнаказанностью. При этом удары сопровождались визгливым аккомпанементом, как будто его поджаривали на вертеле или неожиданно всадили тонкое шило в мягкое место пониже спины.
— Ну хватит, хватит, Утюг, — лениво скомандовал голос первого. — Ты его так до смерти забьешь. А он пока еще ничего нам не сказал.
Обладатель ленивого голоса явно играл здесь первую скрипку. Повинуясь его небрежно роняемым словам, Утюг остановился и тяжко запыхтел. Я наконец обрела способность более-менее четко различать сквозь опущенные ресницы предметы и обстановку вокруг меня.
Насколько позволял мне видеть открывшийся обзор, я находилась в довольно большой и неплохо обставленной комнате. Почти напротив меня располагался большой шкаф-купе с зеркальной поверхностью, что создавало иллюзию дополнительного пространства и позволяло мне видеть стену позади меня. Но, кроме замысловатого рисунка обоев и нескольких небольших пейзажей, затиснутых в аккуратные лаковые рамки, увидеть что-либо еще у меня не получилось. Справа от меня находилось мягкое кресло с деревянными подлокотниками, украшенными затейливой резьбой.
На кресле, полуразвалившись, восседал длинный конопатый тип лет тридцати, с усами и с выражением бесконечной усталости на лице. Он курил маленькую дорогую сигару, золотой ободок которой периодически поблескивал в лучах света из окна, словно драгоценный самородок. От сигары распространялся терпкий дым. За неимением пепельницы пепел стряхивался прямо на ковровое покрытие.
Утюг вместе с его жертвой находились чуть дальше конопатого, поэтому увидеть их, не повернув головы и тем самым не выдав себя, я не могла.
— Черт!! — вновь завизжал, словно нервная капризная женщина, Утюг. — Бен! Что делать?! Он, кажется, отъехал!
— Совсем? — по-прежнему равнодушно, выпустив густую струю ароматного сигарного дыма и не поведя даже и бровью, спросил конопатый, названный Беном.
— Не-е знаю, — не очень уверенно протянул Утюг.
Судя по всему, кроме неуравновешенной психики, Утюг страдал еще и некоторым недостатком умственных способностей.
— Пощупай ему пульс, — устраиваясь поудобнее в кресле, сказал Бен. — Ну, что? Есть? — поинтересовался он через полминуты.
— Есть.
— Да-а, народец нынче хлипкий пошел, — начал философствовать конопатый Бен, — дашь ему пару раз по морде, а он уже и сказать ничего не может. Оставь его. Пускай очухается. А вроде такой крепкий с виду — другой на его месте давно бы уже раскололся. Да только все туда же — вырубился.
— Бен, — подал голос Утюг. — По-моему, такого мордобоем не возьмешь. Пока терпеть может — будет молчать. А когда не сможет — сразу в аут. Для него другое что-нибудь надо придумать — чтоб и мало не показалось, и чтоб сознание не потерял. Слушай! Может, ему паяльник в задницу вставить? Пока нагреется, может, и поумнеет?
Довольный собственной мыслью, которая явно рисовалась ему верхом остроумия, Утюг радостно заржал.
— Да, не-ет, — вальяжно протянул конопатый, — ты лучше, когда он очухается, дай его тетке свой паяльник попробовать. Тогда-то уж он точно должен сказать.
Эта идея Утюгу понравилась еще больше, чем его собственная. Теткой, судя по всему, была я. Мое сознание и способность правильно воспринимать окружающую реальность к этому времени прояснились уже отчетливо.
Тетка! Что-то горячее моментально поднялось из глубины моей души и, как пена в закипающем котле, подступило к самому горлу. Ну нет уж — теткой пускай называет кого-нибудь другого, но только не меня!
Евгения Охотникова вовсе не тетка, а привлекательная девушка двадцати девяти лет, на которую многие мужчины оборачиваются на улице, рискуя при этом свернуть себе шейные позвонки. К тому же я прекрасно знала, что никакого мужика у меня нет. Те, кого я встречала до сих пор, не были достойны моего внимания.
Но ведь рядом, за пределами моего поля зрения, кроме Утюга, находился кто-то еще. Тот, кого, по словам конопатого Бена, курившего дорогую сигару, мое изнасилование должно было чрезвычайно расстроить. Это мог быть только клиент, или заказчик — можете называть его как хотите, и означало это лишь одно — что я на работе и допустила серьезный промах, который необходимо исправлять, и как можно быстрее.
Мои рассуждения были прерваны приближением Утюга. Его крупное лицо с грубоватыми, как у персонажей американских комиксов, чертами выросло перед моими глазами и заслонило весь обзор. Сквозь опущенные ресницы его кожа казалась темной, отчего он представлялся профессиональным злодеем.
Тяжелое, с вязкими остатками сладковатого перегара, дыхание мутной волной обдало мне лицо. В следующее мгновение липкие и потные ладони с каким-то поросячьим сладострастием прикоснулись к моей груди. Пыхтение Утюга мгновенно стало заметно чаще. От накатившего вожделения кровь прилила к его лицу, придавая ему свекольный оттенок. Еще немного, и из приоткрытого рта должны были потечь сладострастные слюни.
Но мне не удалось узреть данную картину. Потому что в следующее мгновение он, по-прежнему оставив левую руку на моей груди, опустился на корточки, а правой раздвинул мне бедра. В этот момент его голова оказалась чуть выше уровня моих коленей и как раз между ними. Все мышцы моего тела напряглись, как набухшая весенняя почка на ветке дерева. Это длилось не больше секунды, но я почувствовала, как крошечная капелька пота скатилась по спине. Затем мои колени резко разошлись в стороны, а затем с ошеломляющей внезапностью ударили голову Утюга одновременно с двух сторон.
Он вскочил на ноги и схватился ладонями за разбитые уши. Удара он явно не ожидал. На его лице быстро появилась гримаса боли и бесконечное удивление, словно он увидел говорящего дельфина. Кровь отхлынула от его лица.
В другое время и в другой обстановке такого удара мне хватило бы, чтобы отправить противника в хороший нокдаун. Но он оказался худым и жилистым, как электрический кабель, да и моя исходная позиция была далеко не самой удачной, поэтому Утюг не потерял сознание и не упал.
1 2 3