— Потому, что я, оказавшись в Карасеве, веду непримиримую борьбу со злом и многим это не нравится, — ответил отец Василий грустным голосом. — Не знаю, успею ли я окончить дела, которые начал, противление зла слишком велико, однако я не отступлюсь, сколько бы на меня ни нападали.
— А на вас не в первый раз нападают? — спросила я.
— За неделю третье покушение, — пояснил священник. — Поздно вечером возвращался домой, и на улице на меня напал какой-то сумасшедший, хотел зарезать. Я отразил удар машинально. Едва не сломал нападавшему руку. Слава Богу, тот вскочил и убежал, но буквально через два дня меня чуть не сбила машина. Шофер специально ехал на меня, заскочил прямо на тротуар, задел забор, на который я запрыгнул, и если бы не моя реакция и умения, полученные на войне, то мы бы сейчас с вами, Евгения, не разговаривали.
— Это уже серьезно, — заметила я и поинтересовалась: — Отец Василий, а вы в милицию заявляли?
— Да, но там сослались на случайности, — вздохнул священник. — Шофер, дескать, не справился с управлением, наскочил, испугался и побыстрее уехал, чтоб не нарываться на скандал. Однако я точно знаю, что это не случайности. Мужчина, что напал на меня, до этого целый день следил за мной издали. Я его заметил, но не придал большого значения.
— Отец Василий, если милиция не может вас защитить, то почему бы вам не нанять телохранителя? — осторожно поинтересовалась я.
Священник от души рассмеялся:
— Как вы, Евгения, до такого додумались? Представляю глаза настоятеля отца Афанасия, когда я ему доложу, что нанял телохранителя. В голове не укладывается.
— Не пойму, что тут такого? — пожала я плечами. — Вот у папы целая куча телохранителей, хоть он и католик, ну и что?
— Нет, я не могу на это пойти, — покачал головой отец Василий.
— Например, я не только охраняю клиента, но и веду расследование, — поспешно сказала я. — Разве вы не хотите, чтоб я узнала, кто на вас покушался? У меня есть возможности, средства, связи и достаточно большой опыт, чтоб сделать это. Установление истины — разве грех? Я могу вычислить этих людей и передать в руки милиции, чтобы их изолировали от общества.
— Тюрьма их не исправит, — задумчиво возразил отец Василий.
— Тюрьма нет, но при таких учреждениях везде служат священники, и они помогут им прийти к богу, если у них возникнет желание, — убежденно сказала я.
— В ваших словах есть доля истины, — согласился священник. — Эти юнцы не ведают, что творят, и принесут окружающим много зла, если их не остановить. Вы их найдете, а я призову к покаянию, и если это не поможет, то придется действительно их изолировать. Только вы не должны никого убивать. Ничто не оправдывает убийства человека.
— Именно так я и собиралась действовать, — с готовностью кивнула я. — Меня вообще можно назвать пацифисткой. Я из КГБ ушла, так как не желала участвовать в убийствах.
— Видите, а вы говорите случайность! — воодушевляясь, воскликнул отец Василий. — Мне нужна была помощь, и Бог послал вас. Вместе мы сможем сдвинуть дело с мертвой точки. У меня мечта — создать центр реабилитации для бывших осужденных и бомжей, чтобы они могли адаптироваться к нормальной жизни. При посильном вспоможении отца настоятеля я работаю над этим, но путь тернист, много противников, людей непонимающих, и еще эти нападения… Они выбили меня из колеи. Если меня убьют, то кто продолжит мое дело?
— Конечно же, — воскликнула я, — у нас все получится. Я помогу вам разобраться с организаторами покушений, а вы продолжите со своим центром реабилитации.
— Да благословит вас Господь, Евгения, за ваше доброе сердце, — с жаром произнес отец Василий и перекрестился.
Мы как раз подъехали к массивным деревянным воротам старинного белокаменного храма. Я затормозила и, заглушив двигатель, произнесла будничным тоном:
— Раз вы согласны, тогда обсудим условия контракта. За свою работу я беру две тысячи в сутки.
— О, Евгения, извините, я посчитал, что вы предлагаете мне безвозмездную помощь, — погрустнел священник. — Таких денег мне нипочем не найти.
Мне, глядя на него, стало как-то неловко, будто я вымогательница какая. Непохоже было, что отец Василий лукавит. Ряса на нем была самая простая. Крест хоть и серебряный, но, видать, очень старый и достался ему, вероятно, от кого-то из прежних священников. Из украшений только советские часы «Луч» с кожаным потертым ремешком.
К лицу жаркой волною прилила кровь.
— Отец Василий, поймите, все, чем я пользуюсь при защите клиента, стоит денег, и немалых, тот же бензин для машины, за день столько, бывает, наездишь. — Я говорила, а он лишь молча смотрел на меня печальными глазами, кивая. — Подслушка от тысячи до нескольких десятков тысяч, — продолжала я и, не выдержав его взгляда, попросила: — Не смотрите на меня так. Я просто физически не могу позволить работать забесплатно. Я с голода умру.
— Знаете, как сказано в Библии по этому поводу? — медленно произнес отец Василий. — Это Иисус Христос сказал: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создателя мира, ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и напоили; был странником, и вы приняли Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих, то сделали Мне». Иными словами, находясь среди людей, Евгения, которым вы протянули руку помощи, вы не умрете с голоду, и каждый нормальный человек окажет вам помощь, если вы в ней будете нуждаться. Жажда помогать ближнему заложена Богом в каждом, так как это одно из проявлений любви. В настоящее время многие просто подавляют в себе это под гнетом общества, где проявление добродетелей считается слабостью. Но если человека подтолкнуть…
— Все, я согласна, — прервала я его. — Вы выиграли. Я помогу вам, однако без денег это будет намного труднее и опаснее.
— Я не играл с вами, Евгения, — спокойно возразил отец Василий. — А согласились вы потому, что в душе очень хороший человек и интуитивно чувствуете, где правда, а где ложь. Вы же не прошли мимо, когда увидели, что на меня напали. Могли ведь просто вызвать по телефону милицию и идти дальше. Вместо этого вы рисковали жизнью ради совершенно незнакомого человека.
— Милиция бы не успела, — ответила я, насупившись. — Да и не так уж я и жизнью-то рисковала.
— Не умаляйте своих заслуг, — покачал головой отец Василий. — Ложная скромность тоже порок.
— Вот такая я порочная, и подумайте, стоит ли со мной связываться, — пробормотала я, понимая, что крупно влипла. Никогда, даже в страшном сне, я не думала, что стану работать забесплатно.
— Кстати, о пороках. Евгения Максимовна, когда была ваша последняя евхаристия? — спросил отец Василий неожиданно.
— Как вы сказали, евхаристия? — переспросила я, не решаясь соврать. — Дайте-ка подумать. Евхаристия, евхаристия… Понимаете, я так много работаю и не могу делать это так часто, как хотелось бы. Было бы время, я бы каждый день…
— Евхаристия — это таинство причастия, — пояснил отец Василий на всякий случай. — Когда вы это делали в последний раз, месяц назад, год назад или два года?
— Да никогда, — со стыдом призналась я.
— Вы что, некрещеная? — воскликнул отец Василий.
— Нет, меня мама окрестила в детстве, — ответила я.
Отец Василий воздел глаза к небу и перекрестился, потом произнес:
— Значит, в детстве один раз было. Советую прийти в храм завтра на литургию исповедоваться и причаститься, а затем я вас благословлю на выполнение миссии. Каждое дело следует начинать с благословения. И на будущее знайте, причащаться надо как можно чаще, на каждый пост, а если возникают препятствия этому, то хотя бы не реже одного раза в год.
— Хорошо, ясно, — кивнула я, ничего не обещая. — Меня вот несколько беспокоит исповедь. Я служила в разведывательно-диверсионном подразделении КГБ и давала кучу подписок о неразглашении. Сейчас своим клиентам я тоже обещала сохранять обстоятельства дел в тайне и не нарушу своего обещания. Так о чем мне тогда рассказывать на исповеди?
— О чем и я рассказывал в свое время, приехав из Чечни, — ответил отец Василий. — Главное, признать свои грехи, осознать свою виновность перед Господом. И пообещать, что, исправив свою жизнь и примирившись с людьми, вы будете надеяться на милосердие Божие. Вы, Евгения, ведь покинули свое подразделение и стали, по сути говоря, помогать людям. Пусть пока методы ваши не совсем богоугодные, но вы же стараетесь не причинять людям напрасных страданий. Бог видит ваше усердие. Крестик носите, Евгения?
— Нет, что-то не получается, цепочка все время рвется, — пожаловалась я и обреченно призналась, что потеряла крестик в одной из драк, когда меня сбросили с пристани в воду. Новый купить по сию пору не удосужилась.
Отец Василий только успевал осуждающе кивать головой:
— Плохо, Евгения, очень плохо, что у вас даже креста нет. Однако не тревожьтесь, мы это быстро поправим. С завтрашнего дня у вас начнется новая, наполненная Его светом жизнь. Я сам это познал, когда пришел в храм к Богу.
— Хорошо бы, — поддакнула я.
Мы условились встретиться завтра, перед утренней службой, чтобы я успела исповедоваться, а позже, во время литургии причаститься. Вечером мне было велено ни есть, ни пить (так называемый евхаристический пост), и с непонятной радостью я согласилась. Не знаю, повлияло бы на это решение знание того, что тетя Мила напекла пирогов, или нет, но дома меня ждал неприятный сюрприз — эти самые пироги.
Запах я почувствовала еще в коридоре, и по спине побежали мурашки от осознания произошедшего. Какая чудовищная несправедливость! Первый раз в жизни решила попоститься, и на тебе.
— Женя, привет! Я испекла твои любимые яблочные пироги! — выскочила из кухни тетя Мила. — Как у тебя дела?
— Пока не вошла, были терпимо, — буркнула я, снимая туфли.
В моей голове в этот момент крутилась бесконечно повторяющаяся фраза: «У меня железная воля. У меня железная воля. Да не совратят меня яблочные пироги».
— Ой, Женя, ты не представляешь. Пироги удались невероятно. Я попробовала кусочек и не поверила себе, — улыбаясь, сообщила тетя. — Тесто такое воздушное, мягкое. Так и тает во рту. А начинка — это невозможно описать! Надо попробовать. Я сейчас тебе отрежу кусочек.
— Нет, — выдохнула я.
Из прихожей, мимо обалдевшей тети, я пробежала в свою комнату, упала на постель и зарылась лицом в мягкое пушистое покрывало.
Тетя зашла в комнату следом и с тревогой спросила:
— Женя, ты не заболела? Раньше ты бы никогда не отказалась от пирогов. Я ведь не только с яблоками испекла, но и с малиной, смородиной, вишней. Знаешь, как с мороженой вишней мучилась: косточки вынимала, она вся раскисла, я туда крахмала добавила с сахаром, потом дрожала, что пирог потечет в духовке, но получилось отменно.
— Уходи, — простонала я в покрывало, закрывая уши ладонями.
Тетя присела на край кровати, заботливо склонилась надо мной, отняла от ушей руки и спросила:
— Ну, что случилось, Женя? Расскажи мне, а то у меня сейчас сердце разорвется. Клиент отказался платить, да?
— Нет, он заплатил, я даже нашла нового клиента и согласилась на контракт, он священник, — сказала я дрогнувшим голосом, подняв на тетю глаза.
— Священник! — Тетины брови удивленно подались вверх. — У них что, тоже бывают какие-то проблемы? Я думала, они только молятся целыми днями. Этот, наверное, сказочно богат, и кто-то ему позавидовал.
— Нет, он не богат, — возразила я сквозь зубы. — Я ухитрилась найти бедного священника, он даже не может заплатить мне за работу.
— Не может быть! — изумилась тетя Мила. — Ты что же, будешь работать бесплатно?
— Да, он меня попросил, и я не смогла отказать, — буркнула я и села рядом с тетей. — Понимаешь, мне показалось, что, если я не соглашусь, его точно пристукнут. Он выбрал путь непротивления насилию. Ему какие-то подонки нож к горлу, а он рассуждает вместо того, чтобы врезать. Раньше, прикинь, этот священник был спецназовцем, служил в Чечне.
— Думаю, что ты поступила правильно, — серьезно сказала тетя, погладив меня по голове. — Всех денег не заработаешь. Если человеку нужна помощь и ты можешь ему помочь, то надо сделать это. Если он бедный, значит, подлинный. А то вон как некоторые, только карманы набивать — утопают в золоте. Ты из-за денег расстроилась?
— Нет, прошлый клиент хорошо заплатил, можно легко перетерпеть, дело в другом, — ответила я и рассказала про предстоящее причастие. — Я обещала ему поститься. А если я обещаю, то выполняю свои обещания, не могу иначе. Ты же, тетя, вечно, как наготовишь вкуснятины. Обычно я спокойно отношусь к еде, но сегодня магнитная буря, что ли. От одного запаха слюнки текут. Ничего, и не такое терпела, справлюсь.
— Это все потому, что нельзя, — осмыслив, сказала тетя. — Я пойду, уберу пироги в шкаф и закрою кухню, чтобы ты не мучилась.
Когда она ушла, я встала, переоделась в спортивное трико, майку и, проделав комплекс дыхательных упражнений, перешла к отжиманиям, сначала на кулаках, потом на пальцах, а в заключение — на внешних сторонах ладоней. Пять подходов по сто раз здорово отвлекли меня от мыслей о еде. Да, с тетей голодать одно мучение. То ли дело тренировки кандидатов в «Сигму» — отобрали после выпуска студенток, выбросили в пустыню, и голодай сколько душе угодно. Воды кругом ни капли. За полярным кругом тоже голодать нетрудно. Животных минимум, под рукой только ягель, а он аппетит не очень пробуждает. А как мы голодали на каменистом атолле в океане! Была буря, как-то пытались собрать дождевую воду, пришлось выжимать ее из одежды. Только на третий день удалось подбить камнем случайно залетевшую чайку. Пробовали ловить рыбу. Когда у некоторых из кандидатов начала ехать крыша, нас все же забрали оттуда.
Повиснув на турнике, я решила думать о тухлой рыбе. Однако аппетит это не убавляло. За годы службы брезгливость во мне начисто уничтожили.
— Женя, ты не могла бы потише скрипеть своим турником, все-таки поздно уже, почти одиннадцать, — попросила тетя Мила, заглядывая в комнату. В глазах ее таилось беспокойство и смущение.
1 2 3 4