Теперь мне казалось, что господин Быков не окажется трудным объектом. По-видимому, это действительно заурядный неудачник, не склонный проявлять инициативу и слабо адаптирующийся в непривычной среде. И я надеялась, что он будет вполне управляем.
Я села в машину и отправилась домой. Дождь по-прежнему сыпался на город, погружая его в бесконечные сумерки. В такую погоду казалось, что солнце никогда уже не появится, и хотелось как можно скорее убраться с промокших серых улиц в тепло квартиры, зажечь все огни и, может быть, даже камин и приготовить аппетитный ужин.
Всю эту программу я намеревалась выполнить, тем более что телячья печенка наверняка уже дошла до кондиции. А потом мне предстояло собрать чемодан и подумать о завтрашнем знакомстве. То есть подумать не в абстрактном смысле, а просчитать возможные варианты встречи с Валентином Сергеевичем Быковым.
Глава 2
К утру дождь прекратился, тучи слегка разошлись, но вид города остался почти таким же унылым — ему по-прежнему не хватало немного солнца.
Я подъехала к аэропорту за час, надеясь опередить господина Быкова и определить свою тактику по отношению к нему как можно раньше. Мои расчеты строились на том, что мужчины приезжают на вокзалы, в аэропорты и прочие ответственные места в последнюю минуту. Тем более следовало ожидать этого от такого малоинициативного субъекта, как Быков.
Но здесь мне был преподнесен первый урок. Едва я остановила машину на площади перед аэровокзалом, как сразу же увидела своего будущего знакомого. Он стоял на автобусной остановке — хотя автобус, привезший его, уже развернулся и катил в обратную сторону. Таким образом, господин Быков открыл для меня такую черту своего характера, как осмотрительность. Бежать сломя голову за улетающим самолетом он, во всяком случае, не собирался.
По сравнению с фотографией Валентин Сергеевич немного изменился, и не в лучшую сторону. Он еще больше полысел, но уже не был так тщательно пострижен. Его лицо заметно осунулось, под глазами появились мешки. Поношенный синий плащ был ему маловат, отчего фигура Валентина Сергеевича казалась располневшей и расплывшейся. Что осталось неизменным, так это безвкусный галстук, туго стягивающий воротничок чистой, но плохо выглаженной рубашки. Вообще весь Быков казался помятым, неухоженным и несчастным.
Последнее совершенно недвусмысленно отражалось у него на лице и особенно во взгляде, которым Валентин Сергеевич безуспешно пытался заглянуть в глаза юной девушки, которая стояла рядом с ним на остановке, но демонстративно старалась смотреть в сторону.
По схожести линии подбородка, вяловатым губам и манере двигаться я угадала в ней дочь Валентина Сергеевича. Она явно провожала папочку в далекие края, но, по-видимому, инициатива в этом мероприятии исходила все-таки от отъезжающей стороны, потому что на пухлом лице девушки-подростка ничего, кроме недовольства, прочесть было невозможно. Очевидно, необходимость рано встать и тащиться через весь город в продуваемый всеми ветрами аэропорт воспринималась дочерью как личное оскорбление. Отцовская сентиментальность была ей несвойственна. У меня даже возникло подозрение, что отец обеспечил себе проводы за определенную мзду, и все равно на бурные проявления чувств ему рассчитывать не приходилось.
Девушка была одета гораздо лучше папаши — в новенькую дутую куртку попугайской расцветки и облегающие джинсы ценой около сорока долларов.
Искательно заглядывая своему чаду в глаза, Быков что-то несколько раз пытался сказать — наверное, завязывая разговор по душам. Но надутая девица только односложно бурчала в ответ и украдкой поглядывала на часы над фасадом аэровокзала, должно быть, проклиная отца за предусмотрительность и раннее прибытие.
Эта семейная «идиллия» выглядела печально, но была мне на руку. Особенно удачным показалось то обстоятельство, что Валентина Сергеевича не пришла провожать жена. После такого афронта мужчины очень склонны находить утешение у посторонних женщин. А то, что мужчины нуждаются в утешении ничуть не меньше слабого пола, известно мне давно.
Во всяком случае, теперь можно не опасаться потерять Быкова из виду — кричащая куртка его дочери была видна за километр. Я смогла спокойно отлучиться на время, чтобы поставить автомобиль на платную стоянку около аэропорта.
Когда я вернулась с чемоданом, парочка все еще стояла на остановке. Но отношения между сторонами находились в прежнем градусе. Дочурка даже еще откровеннее выражала свое нетерпение — наверное, его подстегивало появление очередного рейсового автобуса.
Кажется, отец все-таки понял всю бессмысленность попыток в последние минуты восстановить то, что разрушалось годами, и решил возвратить дочери свободу. С кривой улыбкой он сказал ей что-то, кивая на подходящий автобус. Девица недоверчиво покосилась на Валентина Сергеевича, но, поняв, что он не шутит, заметно ожила. А далее ее оживление шло по нарастающей, потому что Быков, как я и предвидела, судорожно полез во внутренний карман и протянул дочери какую-то купюру. Вид у него при этом был очень смущенный.
Девчонка вспыхнула, схватила деньги двумя пальчиками и, уже ничуть не фальшивя, чмокнула папу в опавшую щеку. Он, кажется, умилился. Дочка помахала ему ладошкой и с огромным облегчением запрыгнула в салон автобуса. Быков махнул ей в ответ и жалко улыбнулся. А затем, как бы встряхнувшись, поднял с асфальта потрепанный чемодан, повернулся и решительно зашагал к аэровокзалу.
Я подгадала так, чтобы в дверь мы вошли одновременно. Валентин Сергеевич был грустен и погружен в свои невеселые мысли, но, к чести его скажу, на мое присутствие все-таки среагировал. Затормозив с разгону, он сосредоточенно извинился и несколько неуклюже распахнул передо мной дверь. Я ответила благодарной улыбкой — более продолжительной, чем того требовала простая вежливость.
Он отреагировал не сразу — понадобилось время, чтобы до него дошла эта простая, но неоднозначная мысль: ему улыбается молодая привлекательная женщина. Сначала Валентин Сергеевич лишь одарил меня растерянным, почти загнанным взглядом и поспешно посторонился, уступая мне дорогу. Однако, хоть и с пятисекундной задержкой, мужское начало все-таки сработало в нем, и, когда я вошла в вокзал, с преувеличенной натугой волоча свой изящный чемоданчик, Валентин Сергеевич рискнул догнать меня и, запинаясь, предложил свою помощь в переноске грузов.
Таким образом, он уже начал угадывать мои желания. За это я отблагодарила его еще одной ослепительной улыбкой и пролепетала, опуская глаза:
— Ну, если это не слишком вас затруднит, я была бы очень признательна…
Теперь начал улыбаться и Быков — в глазах его зажегся робкий интерес. Он даже попытался расправить плечи и втянуть живот. Решительным жестом он отобрал у меня чемодан.
Здесь Валентина Сергеевича ожидал небольшой сюрприз. Дело в том, что замки моего чемодана были не заперты — я просто придерживала крышку пальцем, что было совсем не трудно, поскольку никакой особенной тяжести в моем багаже не было. И как только Быков подхватил мой чемодан и сделал первый шаг по направлению к окошечку регистрации, крышка откинулась, и все содержимое чемодана вывалилась на пол. Валентин Сергеевич опешил. Он с ужасом смотрел на рассыпавшиеся по грязному полу предметы женского туалета, таинственные флакончики, благоухающие неземными ароматами, и прочую мишуру и медленно наливался краской.
— Ах я растяпа! — воскликнула я весело. — Опять не заперла как следует замки! — И тут же, присев на корточки, принялась собирать свой гардероб.
Бедный Валентин Сергеевич преодолел замешательство и поспешно пришел мне на помощь. Мы вдвоем укладывали в чемодан вещи, а Быков без конца бормотал одну и ту же фразу: «Как неудобно получилось, простите!»
— Вы тут нисколько не виноваты! — искренне заявила я, успокаивающе прикасаясь к его плечу. — Все моя спешка и вечная несобранность! Вы же знаете, какие мы, женщины!
Апелляция к его знанию женщин заметно приободрила Валентина Сергеевича. Он успокоился, слегка раскрепостился, и даже движения его сделались более сноровистыми и уверенными. Но главное, он стал посматривать на меня с неприкрытым интересом.
В два счета мы собрали чемодан и вдвоем заперли замки. Убедившись, что конфуз не повторится, Быков уверенно отобрал у меня чемодан и вознамерился нести его дальше, хотя и убедился, что он не является такой уж непосильной обузой.
— Право, может, не стоит? — жеманно произнесла я. — Я и так уже доставила вам столько хлопот.
— Ну что вы! Должен же я оправдать ваше доверие, — шутливо ответил Валентин Сергеевич. — Вы не должны лишать меня возможности реабилитироваться.
Я ответила ему в том же духе, и так, обмениваясь полушутливыми фразами, мы прошли регистрацию. Далее наступил самый критический момент.
— Летите в Москву? — поинтересовалась я.
— Пока да, — добродушно ответил Быков, оказавшись в этом не таким уж простодушным, как можно было предположить на первый взгляд. — Вы тоже?
— Ой, а я лечу вообще на край света! — восторженно сообщила я. — Боюсь страшно! Но, может быть, мы пока присядем?
Окончательно завладев инициативой, я усадила Валентина Сергеевича на свободное место в зале ожидания и расположилась рядом. Он был немного смущен моим вниманием, но чувствовалось, что это внимание ему льстит.
— Так, значит, вы летите на край света? — переспросил он, бросая на меня заинтересованный взгляд и тут же отводя глаза в сторону.
— Да! Ужасно далеко, — кивнула я. — Знаете, наверное, глупо разговаривать, не представившись друг другу. Меня зовут Юлией. А вас?
В нем произошла короткая внутренняя борьба: обстоятельства призывали быть легкомысленнее и проще, но все-таки он выбрал более солидный вариант и назвался по имени-отчеству.
— У вас красивое имя, — заявила я, глядя Быкову прямо в глаза. — И оно вам очень идет.
Это утверждение окончательно вогнало его в краску. Наверняка он привык к своему имени так же, как к своему нелепому плащу, и не задумывался об эстетическом аспекте столь обыденных вещей. Я как бы открыла ему глаза.
— Ну что вы, — попытался слабо сопротивляться Валентин Сергеевич. — Обычное имя. По правде сказать, мне оно никогда не нравилось… Вот ваше имя действительно… Юлия… От него пахнет летом! — выдал он в заключение неловкий комплимент.
— Это вас удивит, — соврала я, — но мне мое имя не нравится. Смешно, правда? Людям всегда кажется, что их в чем-то обделили, а на самом деле все в порядке. Вот, например, я всегда была уверена, что у меня некрасивый нос. Одно время я даже всерьез подумывала о пластической операции…
Быков посмотрел на меня с неподдельным изумлением, в его глазах мелькнула тревога за судьбу моего носа. В этом я его понимала — нос у меня маленький, прямой и абсолютно не нуждается в изменениях, а страшную историю о возможном оперативном вмешательстве я придумала специально для Валентина Сергеевича.
— По-моему, у вас прекрасный носик, — обеспокоенно заметил он. — Вы сделаете непоправимую ошибку, если…
— Уже не сделаю, — вздохнув, ответила я. — Один очень авторитетный человек меня отговорил… Вернее, он страшно меня отругал!
— Ваш муж? — спросил Быков, и в подтексте этого вопроса я ощутила некоторое напряжение, которое можно было расценить как зародыш ревности.
— Я не замужем, — легко ответила я. — И, боюсь, мне это не грозит. Все говорят, что у меня невыносимый характер. Я слишком романтична, понимаете?
— Но мне романтичность вовсе не кажется недостатком! — с вызовом заявил Валентин Сергеевич. — Напротив, меня всегда привлекали романтические женщины. Наоборот— рассудочность в женщине, вот что меня отпугивает! — Последние слова он произнес с выстраданной горечью.
Я взглянула на него, лукаво прищурив глаз.
— Это вы сейчас так говорите! А доведись вам поближе познакомиться с женщиной моего склада, вы тут же сбежите от нее туда, где вас накормят вкусным борщом и погладят рубашку.
Без сомнения, я задела его больное место. Валентин Сергеевич даже попытался, невероятно скосив глаза, проверить воротничок своей рубашки, но у него, конечно, ничего не получилось. Тогда он, в очередной раз смутившись, попытался переключить мое внимание.
— А вот и нет! В быту я совершенно неприхотлив, — горячо заверил он. — Но чего мне всегда не хватало — это духовного общения. Всегда хотелось иметь рядом настоящего друга, женщину, которая способна видеть хоть чуть-чуть дальше собственного носа.
— Наверное, вам досталось от женщин? — деловито предположила я. — Вероятно, у вас большой опыт?
Валентин Сергеевич застенчиво пожал плечами: врать ему не хотелось, а говорить правду — значило разрушить тот романтический образ, который он начал создавать.
— Одно скажу, — произнес он проникновенно. — Той, о которой я мечтал, мне встретить так и не довелось. А теперь уж, видимо, и надеяться поздно! — заключил он с пафосом, а во взгляде, который он при этом на меня бросил, появилось что-то покорное, почти кроличье.
— Надеяться нужно! — бурно возразила я. — Кто знает, что готовит нам завтрашний день? Может быть, вы как раз завтра и встретите ту, единственную…
В глубине души я очень в этом сомневалась. Разве только в Колумбии отыщется достаточно романтичная креолка. Кстати, можно было уже переходить и к этой щекотливой теме.
— Вот вам пример, — живо проговорила я. — Возьмите меня: не думала, не гадала — вдруг приходит вызов из-за границы. И теперь я лечу… Ни за что не угадаете, куда!
— И куда же? — спросил Валентин Сергеевич ревниво.
— В Колумбию! — торжествующе объявила я.
Глаза у Валентина Сергеевича расширились, и на лице появилось выражение крайнего смятения. По-моему, он почувствовал себя в этот момент человеком, сорвавшим хороший куш в лотерее. Но сказать он ничего не успел, потому что в этот момент объявили посадку.
Как я и полагала, Быков прошел контроль без затруднений. И «рамка» не звенела, когда он, ссутулившись, неловко прошагал под ней, — никакого постороннего металла на Валентине Сергеевиче не было.
1 2 3 4