Разбрызгивал воду, намывая картошку в раковине. Гремел стаканом и тарелками, расставляя все это на общем столе. Затем он бежал в магазин, приносил заветную бутылку водки и, причесавшись перед осколком зеркала в полутемном коридоре, усаживался за стол. Свою комнату в такие моменты он упорно игнорировал. Общество, видите ли, ему было нужно. То, как это самое общество относится к его посиделкам, его совершенно не волновало.
Но самое интересное начиналось потом. Когда бывала выпита добрая половина бутылки, Володя шел, качаясь, к себе в комнату. Доставал из-за шкафа видавшую виды балалайку и, усевшись поудобнее, начинал петь…
Ксюшу в такие минуты не раз посещали мысли о самоубийстве. И, как она подозревала, в этом желании она была не одинока.
И все же… И все же это ужасное, козлино-петушиное пение, если издаваемые алкоголиком звуки можно было так назвать, было ничто в сравнении с его злобой и ненавистью, в которых он топил своих соседей, отказавших ему в очередном денежном пособии. Оскалив рот, Володя потоками изрыгал на окружающих потоки брани, раз за разом превосходя самого себя в искусстве сквернословия. Хлипкие двери, за которыми обитатели коммуналки пытались скрыться от Володиного гнева, не могли спасти от его оглушительного рева, поэтому каждый должен был выслушивать постороннее мнение о себе как о личности.
Ксюша поначалу недоумевала по поводу такой покорности со стороны жильцов. Существовали же, в конце концов, соответствующие органы, воспитательные учреждения. О чем она и не преминула однажды заикнуться своей ближайшей соседке, занимающей двенадцатиметровку слева от нее.
— Э-эх, милочка, — качнула седеющими буклями старая женщина. — Пытались… Но после того как вытащили его из петли, решили оставить все как есть. Человек же, не животное…
Сейчас этот самый человек стоял у порога Ксюшиной комнаты и гвоздил кулаком в дверь.
— Ксюха, дай полтинник! — вновь повторил Володя, заинтригованный ее молчанием. — Я знаю — ты дома…
Как он успел отследить ее возвращение, будучи где-то на шабашке, для Ксюши оставалось загадкой. Она свесила ноги с дивана, надернула тапочки и, на ходу взвешивая все «за» и «против», двинулась к двери.
— Ну?! — скрестила она руки перед грудью и угрожающе уставилась на соседа. — Чего орешь?! Чего нужно?!
— А то ты не слышала! — Наглости и бесцеремонности Володи можно было только позавидовать. — Гони полтинник. Со мной послезавтра рассчитаются, так что я верну.
— Да ты что?! — Ксюша насмешливо изогнула бровь, решив все же немного его помучить.
— Ты это… — Сосед облизнул пересохшие губы и оперся трясущейся рукой о притолоку. — Хорош выделываться. Плохо мне…
Повнимательнее присмотревшись к нему, Ксюша поняла, что он не врет. Лицо одутловатое, синюшного оттенка. Губы потрескались. Глаза все в мелкой сетке кровеносных сосудов.
— Да-а-а, — качнула она головой. — Когда-нибудь где-нибудь загнешься, и все…
— А, черт с ним со всем, — повеселев, бесшабашно махнул он рукой, сразу уловив перемену в ее настроении. — Что моя жизнь? За нее копейку никто не даст. Вот ты-то! Вот кто изумляет!..
— Чего?! — Остановившись, едва переступив порог, Ксюша резко развернулась и во все глаза уставилась на разговорившегося вдруг ни с того ни с сего Володю. — С каких это пор моя скромная персона стала тебя интересовать?.
— Уж скажешь — скромная! — осклабился Володя, переступая порог ее комнаты и плотно прикрывая дверь за собой. — Я ведь про тебя почти все знаю. И про то, кем ты была раньше. Не раз случалось в твоем ателье подрабатывать. Только ты тогда была птицей другого полета. Такое быдло, как я, не замечала. И помню, на какой крутой тачке раскатывала. А уж про то, какие мужики вокруг тебя крутились, вообще разговор особый.
Вытащив из ящика комода полсотни, Ксюша сунула ее в протянутую руку Володи и с плохо скрытой злостью процедила:
— А теперь вали отсюда…
— Чего ты? — начал он пятиться к двери. — Чего я тебе плохого-то сказал?
— Я сказала — топай! — не выдержав, рявкнула она. — Разговорился тут!..
Вот тут, конечно, Ксюша дала маху. Ведь знала же, что Володя не любит, когда на него повышают голос, и тем не менее позволила себе грубость, подвигнув его на новые откровения.
— Разговорился, значит?! — змеем зашипел он, машинально пряча деньги в карман замызганных брюк. — По-твоему, со мной уже и поговорить нельзя?! Нечисть я для тебя, так, что ли?!
— Начинается… — обреченно вздохнула Ксюша и рухнула на диван, тут же повернувшись лицом к стене. — Иди, Володя, с богом…
И опять она допустила очередной просчет, поскольку Володя был завзятым атеистом. Минут пятнадцать Ксюша слушала лекцию об опиуме для темных слоев населения и про то, куда и кто должен идти с ее так называемым богом. Устав стоять, сосед оседлал один из стульев и, перемежая свою речь красочными непечатными выражениями, принялся разглагольствовать о нравах и падении всех современных верующих, постепенно съезжая с этой темы на тему ее, Ксюшиного, падения.
— Вот ты мной брезгуешь, — брызгал слюной не на шутку разволновавшийся Володя. — А сама?! Сама-то ты кто сейчас?! Шлюхой, конечно, я тебя назвать не могу, потому как ни разу не заметил тебя с кобелями, а вот опустившейся бабой — это да, это пожалуйста. С такой высоты упасть так низко! Ладно бы пила, это понятно… А так ведь трезвая, негулящая, а все равно пропащая… Арбузами торгует! Ха-ха… Кому ни скажи, обсмеются.
— Ты посмеялся? — Ксюша повернула голову, слегка приподнялась на локте и тяжелым взглядом так и пригвоздила соседа к стулу. — Чего ты хочешь?..
— Я… — Поначалу он даже растерялся, но, правда, ненадолго. — Я хочу понять…
— Понять? — Ксюшины брови насмешливо приподнялись. — Понять… Мне бы и самой это не помешало. Только нечего мне тебе сказать, Володечка. Нечего… Понимаешь?
— Не совсем. — Он тряхнул давно не стриженной головой и уставил на нее внимательный взгляд мутных глаз. — Я вот, конечно, спившийся, опустившийся человек. Моральная и нравственная сторона медали для меня давно перестала существовать, но ведь есть и еще кое-что…
— Что? — Ксюшу невольно заинтересовал этот своеобразный диалог, и она окончательно поднялась с подушек. — Ты о деньгах?
— Да…
Володя сорвался с места. Подошел к тонюсенькой двери. Приоткрыл ее и, повертев головой в разные стороны на предмет присутствия любопытствующих, вновь плотно прикрыл.
— Я вот что тебе хочу сказать, Ксюха, — громким шепотом начал он, вновь возвращаясь на свое место. — Я там поговорил кое с кем, покумекал и кое-что понял…
— Ну-ну. — Она постаралась погасить улыбку, невольно вызванную заговорщическим видом соседа.
— Смейся, смейся, — мгновенно среагировал он. — Только вот какая картина получается: ты обеспеченная женщина, даже больше, чем обеспеченная, а прозябаешь в нищете. Несправедливо…
— Это откуда же у меня такое богатство? — совершенно искренне удивилась она, подбирая под себя ноги. — Ты, часом, сегодня уже не опохмелился?
Тот стукнул себя кулаком в грудь, да так, что внутри у него что-то жалобно всхлипнуло, выкатил на нее глаза и твердо изрек:
— Трезв, как никогда!
— Тогда весь твой базар — это следствие необратимого процесса, — печально вздохнула Ксюша и с заметным холодком в голосе предложила: — Иди, Володюшка. Иди, дорогой. Грех смеяться над больным человеком.
— Я ведь тебе могу помочь… — вкрадчиво произнес Володя и пытливо уставился на нее. — Я кое-что знаю об этой стерве…
— О какой? — Против воли плечи у Ксюши напряглись.
— О той, которая акции потихоньку скупила, пока ты в коме валялась. И ателье твое к рукам прибрала, да еще и про магазинчики не забыла. Сколько их у тебя там насчитывалось? Три?..
— Два, — уточнила она машинально, покусывая нижнюю губу. — Что же ты о ней знаешь? Извини, неправильно поставлен вопрос. Что ты о ней знаешь такого, чего не знаю я?..
— А теперь я перехожу к основной части своего повествования, — сосед оживился и даже потер руки. — Как только ты появилась здесь, я сразу заинтересовался тобой…
— Тронута! — фыркнула Ксюша, перебивая его на полуслове.
— Так вот, — поморщился он. — Я начал копать… Таким, как я, всегда проще доискаться. Потому как на нас никто не обращает внимания. Думаешь, Шерлок Холмс дураком был, маскируясь под оборванцев? Не-ет! Он понимал, что так меньше всего внимания привлечет.
— Ну-ну… — поощрила его Ксюша, невольно заинтригованная сим сумбурным вступлением. — Что же ты узнал?
— Я узнал, что у этой девочки долгов больше, чем дырок в дуршлаге…
— Что?!
— Я знал, что ты удивишься. Так вот. Долгов, значит, у нее выше крыши. К тому же все эти акции скупала она не для себя. И в кресле директорском сидит она сейчас просто так, как часть обстановки.
— А кто же стоит за ней?
— А вот этого я пока не знаю. — Володя встал и, потоптавшись немного, двинулся к двери. — Но не сегодня завтра у меня встреча с одним человеком. Он обещал мне помочь. Тут ведь какое дело, Ксюха…
— Деньги… — выдохнула она и с пониманием кивнула головой. — Но…
— Да не столько деньги, сколько… — Он окинул ее долгим внимательным взглядом. — Тут ведь главное — хочешь ли ты всего этого?..
А вот на этот вопрос она не могла ответить даже самой себе. Вроде бы и да — интересно. Взыграло немного любопытство, разбуженное тихим шелестящим голосом Володи. А с другого бока посмотреть — зачем ей все это? Ради чего? Вернее — ради кого?..
— Сделай это для себя… — тихо промолвил Володя, поразив ее в самое сердце своей проницательностью. — Сделай это в память о той, которая жила раньше в тебе и которую ты так усиленно хоронишь…
Глава 3
— Как дела, дорогая? — Макс откинулся на диванную подушку, вывернув под немыслимым углом шею, и внимательно разглядывал заплаканное лицо своей супруги. — Та-а-ак… Ты опять была у этой сумасшедшей!
— Она не сумасшедшая, — слабо запротестовала Милочка, на ходу снимая обувь и усаживаясь в кресло. — Она просто устала…
— От кого? — иронично поднял он бровь. — От самой себя? Или от собственных бредней заядлой феминистки?
— Она феминистка?! — Против воли Милочка заулыбалась. — Ты просто плохо знаешь Ксюшу, раз считаешь ее таковой. Мужчины всегда были ее жизнью. Ее страстью, если хочешь. Не успевала она освободиться от одного, как тут же в поле зрения появлялся другой. Причем намного лучше предыдущего…
— Вот, вот! — поднял Макс вверх указательный палец. — Это-то ее и сгубило! Она закопалась в мужиках. Перестала отличать в них хорошее от плохого. А пережив потрясение, заклеймила всех разом. Разве я не прав? Ведь наверняка меня опять мерзавцем обзывала. Говорила, что моя благотворительность — это не результат сочувственного отношения к ее несчастной судьбе, а что-то гадкое и расчетливое…
Милочка опустила головку и с облегчением вздохнула. Множество вопросов, вызванных откровениями подруги, сверлили ее мозг, пока она добиралась домой. Ведь кое-что из того, о чем поведала ей Ксюша, стало для нее неожиданностью. Но Максик, ее любимый милый Максик, сам завел разговор об этом. Быстренько уничтожив все ее сомнения на свой счет.
— Теперь ты понимаешь? — Он внимательно посмотрел ей в глаза. — Как-то мне надо было ее пробудить! Если ваши слезы и уговоры на нее не действовали, то я решил сделать ставку на ее злобу. Как видишь, угрожая, мне удалось ее немного встряхнуть…
— Максик, — восторженно выдохнула Милочка, сложив ладошки у груди. — Ты прелесть! Я так люблю тебя!
Макс скатился с дивана и уже через мгновение покрывал колени супруги торопливыми, жадными поцелуями. Закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, Милочка задыхалась от восторга.
Боже мой! Они почти два года вместе, два долгих года, но до сих пор она не может спокойно реагировать на его ласки. Всякий раз, как он дотрагивался до нее, Мила забывала о мелких недоразумениях, порой возникающих между ними, о бессонных ночах, проведенных в ожидании мужа. И еще много о чем, чего другому она бы никогда не простила.
— Милая… Милая… Какая ты нежная… — жарко шептал он ей, подхватывая на руки и унося в спальню. — Забудь обо всем. Только ты и я…
Когда спустя полчаса Максим поднялся с помятых простыней, она совсем забыла, о чем же еще хотела его спросить. Разомлев от пьянящего восторга, Милочка изо всех сил моргала слипающимися глазами и пыталась сосредоточиться на чем-то очень важном. На чем-то таком, о чем ей непременно нужно было узнать. Но мысли отчаянно путались, переплетаясь с запретно-сладостными, и она, тяжело вздохнув, решила отложить все это на потом.
— Максик, — еле слышно произнесла она, сладко потянувшись, — ты опять уходишь?
— Да, малыш. — Он озабоченно повертел головой в поисках недостающей детали туалета. — Где мой второй носок? Ты не видела?
— Боже мой, какой носок? О чем ты?.. — Она зевнула, прикрыла глаза и уже в полудреме пробормотала: — Я снова одна… Ты опять меня оставляешь…
Глава 4
В воскресенье торговля шла на редкость удачно. Обслуживая очередного покупателя, Ксюша с радостью поглядывала на тающую гору арбузов, подсчитывая про себя дневную выручку — ее работодатель должен остаться доволен.
Но вопреки ожиданиям, Толик с ней даже не поздоровался. Подкатив на грузовой «Газели», он хмуро смерил ликующую Ксению взглядом и коротко приказал:
— Сворачивайся…
— Чего это вдруг? — опешила она не столько от странности приказания, сколько от нелюбезности, явно прозвучавшей в его тоне. — Пять арбузов же всего осталось, я их сейчас за двадцать минут определю. Сегодня за городом фестиваль, вот и скупают их по дороге туда.
— Я сказал, сворачивайся, — процедил он и со злостью принялся кидать непроданный товар в кузов.
Ксюшу это взбесило.
Подумаешь, раскомандовался! Кто он ей вообще? Друг, брат, сват? Вот возьмет сейчас пошлет его куда подальше и отправится домой. И пускай потом Макс рычит на нее и Милка слезу пускает, ей все равно.
Но проявлять свой норов ей не пришлось. Толик ее опередил, захлопнув перед носом дверь кабины.
— Чего это? Даже не подвезешь? — попыталась она улыбнуться, хотя раздражение начало передавливать через край.
1 2 3 4