Норк Алекс
Подует ветер
Алекс Норк
ПОДУЕТ ВЕТЕР
День шел к концу.
Точнее, наступало то прекрасное время, когда сентябрьское солнце, проваливаясь за горизонт, еще освещает все вокруг и нежно щиплет землю розовыми и золотистыми лучиками.
Конец рабочего дня, самый конец, когда не грех всерьез подумать, что будешь делать вечером.
Фрэнк Гамильтон как раз собирался определиться на этот счет, но помешал звонок дежурного по управлению:
- Господин лейтенант, прошу прощения, тут парень к нам на пополнение прибыл. Пропустить его к вам или прогнать к чертям до завтрашнего утра?
- Не надо гнать, Гарри, - узнав сотрудника по голосу ответил Гамильтон, - пусть поднимется.
Честно говоря, он уже успел забыть об этом пополнении. Маленький город - маленькие проблемы.
На патрулировании улиц должны быть две машины с двумя полицейскими в каждой. И трое - в управлении, в резерве. Вот и вся их сменная вахта.
После того, как проводили на пенсию очередного работника, потерянную единицу попросту замещали за счет резерва. И успели к этому за четыре недели привыкнуть. Тем более, что событий было совсем не много - несколько магазинных краж, да неожиданный визит десятка рокеров на грязных мотоциклах. Воришек, как обычно, найти не удалось, а рокеров, по утверждению городской газеты, начальник полицейского управления, то есть он, Фрэнк Гамильтон, самолично выгнал пинками за пределы города. Обычное журналистское вранье, конечно, никого он не пинал и не бил, но впрочем, действительно в той истории можно было вести себя и покорректней. В который раз Фрэнк подумал, что слишком подвержен провинциальным манерам, к которым привык с пеленок, прожив в этом городе от самого рождения до тридцати пяти лет.
- Можно? - в дверь просунулась черная с мелкими завитушками голова.
- Можно.
Появилась вся фигура - длинная и тонкая, с той самой головой наверху и с очень большими подвижными глазами. Новенькая форма, в руках документы курсанта-выпускника полицейской школы.
- Садитесь.
- Спасибо, сэр, я постою.
- Я сказал, садитесь.
Гамильтон просмотрел направление, потом аттестат.
- А это что за письмо?
- Это лично вам, от начальника нашего курса.
Лейтенант с некоторым удивлением взял конверт:
- Боже правый, так вас учил мой приятель по полицейской академии? А я и не знал, что он ушел на преподавательскую работу.
- Да, сэр, отличный педагог. Мы очень любили друг друга, поэтому он написал вам обо мне.
- Вы любили своего начальника? Это очень трогательно. И он вас, значит, тоже?
- Конечно, сэр.
Гамильтон начал читать и вскоре с улыбкой произнес:
- Что ж, очень приятно узнать, что у него в жизни все так хорошо складывается.
- Двое прекрасных малюток, сэр! - радостно вставил прибывший.
- Да, про малюток я прочитал. Теперь про вас, хм, вот: "Прости за такой подарок. Мозги у парня явно набекрень, но хуже всего, что он постоянно пускает их в ход".
Лейтенант коротко взглянул на сидящего напротив новичка, физиономия которого сразу приобрела крайне недоуменное выражение.
- "Глаз с него нельзя спускать ни на минуту", - продолжил он, - "и по возможности не выпускать из здания полиции на улицу - так для всех безопаснее будет".
- Там так и написано, сэр?
- Ну вот, - Гамильтон протянул ему листок, зажав в пальцах верхний краешек.
Тот несколько секунд вглядывался в текст, потом, встряхнувшись, объявил:
- Но это ведь не все! Посмотрите, сэр, чем письмо заканчивается!
- "С большим приветом, надеюсь, что посетишь нас ..."
- Нет, чуть выше.
- "Впрочем, это не самый худший экземпляр из того, что в этом году у нас было", ... н-да.
- Вот видите, сэр! - почти победно провозгласил новичок.
- Вижу... Жить пока будете в гостинице, тут, на соседней улице. А завтра приступите к работе.
Он нажал кнопку на пульте:
- Майкл, зайди, пожалуйста.
Почти тут же дверь отворилась и в кабинет вошел сержант, лет сорока пяти, крепкий, коренастый и абсолютно лысый.
- Это сержант Фолби, - указывая на него новичку проговорил Гамильтон. - А это, Майкл, твой новый подопечный.
- Дик Терье, - бодро вскакивая, представился тот, - э, точнее Ричард.
- Хорошо, Ричард, - хлопая его по плечу произнес сержант, когда ему приступать к работе, шеф?
- Я не хочу, чтобы он зря болтался. Пусть завтра же с утра отправляется с тобой на патрулирование.
- О'кей.
На лице Дика Терье появилось новое выражение, и без того большие с бело-мраморными белками глаза раскрылись еще шире.
- Прошу прощения, господин лейтенант, мне в голову пришла блестящая идея!
- Только одна, Дик? - флегматично переспросил тот, одновременно приводя в порядок галстук и приготавливаясь все-таки завершить сегодняшний рабочий день.
- Да! Меня ведь никто еще не знает в этом городе, так?
Оба полицейских сделали легкие кивки головами.
- Значит я могу внедриться в местную мафию! - с жаром продолжил он.- А легенду мы можем сейчас придумать. Лучше всего - будто я освободился из тюрьмы и ищу дружков на свободе ... А? Ну как?
- Неплохо, Ричард, совсем неплохо. - Гамильтон уже открыл стенной шкаф и начал надевать пиджак. - В первой части идея просто блестящая.
- Благодарю вас, сэр!
- И если заменить твою полицейскую форму на грязную рубаху и тертые джинсы, - поддакнул сержант, - на счет тюрьмы никто не усомнится. Но мафии у нас в городе нет, сынок, вот ведь беда-то.
- Нет?
Фолби удрученно замотал головой. Гамильтон тоже выдал скорбную гримасу.
- Тогда какие-то преступные группировки?
- Очень сожалею, - вполне серьезно произнес лейтенант, - но этого у нас тоже пока что нет.
- Тогда в чем же ваша главная задача, сэр?
- Главная задача? - Оба полицейских переглянулись, уже с трудом выдерживая серьезные выражения на лицах. - Главная задача в том, чтобы не допускать преступлений со стороны работников полиции.
- Ну да, - подтверждающе закивал сержант, - а какая ж еще?
Парень с ошарашенным видом посмотрел на обоих, пытаясь понять серьезность сказанного, но, нисколько в этом не преуспев, почувствовал себя расстроенным.
Гамильтон, тем временем, подошел к дверям, сделал прощальный жест рукой и вышел из кабинета. Фолби похлопал мощной лапой по плечу растерянного новичка и тоже подтолкнул его к выходу:
- Ну, что ты глаза растопырил? Пошли, и нам пора.
* * *
Лейтенант привык не спеша прогуливаться после работы. Вернее, эта привычка сложилась у него в последние два года, после развода, который счастливо совпал с его назначением на должность начальника полицейского управления города. Сейчас бы, впрочем, он даже признал их развод еще более удачным событием, чем скачок по служебной лестнице. Три года странной, угнетавшей обоих супружеской жизни. Двух совершенно ненужных друг другу людей, простое общение которых ежедневно требовало взаимных усилий. И никаких ссор, измен - просто все время было тягостно и грустно. А когда это вдруг закончилось, она сразу уехала из города, хотя к тому не было никаких причин. Фрэнк только позже понял несомненную правоту ее поступка - надо было совсем освободиться друг от друга, знать, что можно спокойно идти по улицам и не бояться встретиться.
Он очень любил свои недолгие одинокие прогулки вечером, а в последнее время ощущал в них постоянную потребность и понимал, почему.
В конце концов, ему придется покинуть этот город. Где он родился, вырос и, кроме нескольких лет учебы в академии, провел все взрослые годы.
Жизнь глубже и сильнее привязанностей. Она бьет невидимыми крыльями и рано или поздно уносит человека в неведомое, как взрослое тело птицы уносит прочь маленькое, любящее свое гнездышко сердце. Этому бесполезно противиться. Пройдет год или немного больше, и он уедет в большой город, в стихию, уже предопределенную ему жизненным законом. Потом, оттуда, память будет много раз возвращать его в такой как сегодня вечер, потому что душа всегда остается детской и просится домой.
И еще одно стало частью его неторопливых раздумий.
Энн.
Энн Тьюберг.
Их знакомство, как и все в этом городе, началось бесконечно давно.
Выпускные торжества в местной школе. Тогда единственной в городе.
Они стояли в ряд в актовом зале перед родителями и учителями, а их директор произносил последние прощальные и напутственные слова. Когда он закончил, и все зааплодировали, на сцену как горох посыпались малыши, шести-семилетняя городская поросль, которой еще предстояло осенью перешагнуть этот порог. У каждого в руках - цветы и книга. Фрэнк стоял с края, и малышня, двигаясь с другой стороны стремительным ручейком, налетала на неодаренные жертвы. Вот и рядом с его соседом Эдди Бартоком появился клоп и уже начал протягивать маленькие ручонки, но неожиданно остановился, и решительно перейдя к Фрэнку, протянул подарки ему. Кто-то в зале заметил этот пассаж и расхохотался. Фрэнк тоже засмеялся, а Барток, получая подарок уже от другого клопа, состроил комичную обиженную гримасу. Потом малыши, вложив в их руки свои крошечные лапы, радостно и нестройно запели. К счастью, только два куплета, и Фрэнк, воспитанный дома на классической музыке и не терпевший самоделок, с удовольствием поблагодарил своего крошечного патрона за краткость, а тот, приподняв стриженную пепельную головку, смотрел на него большими серыми глазами. Потом ручеек потек назад и маленькая фигурка, перед тем как скрыться, снова посмотрела на него долгим светлым взглядом.
- А между прочим, оно - девица,- тыкая в ту сторону пальцем проговорил Эдд. - Ты пользуешься успехом, старик, поздравляю.
Оно, ... Энн Тьюберг, двадцатипятилетняя женщина с коротко остриженными светлыми с пепельным оттенком волосами, чуть вздернутым носиком и большими серыми глазами.
В старших классах она училась далеко отсюда в колледже при известном университете, потом заканчивала сам университет, и Фрэнк увидел ее снова лишь года три назад в супермаркете, который, как и некоторые другие торговые заведения города, принадлежал ее отцу. Энн очень скоро стала управляющим этого магазина и, судя по всему, прекрасно справлялась. Злые языки утверждали, что мистер Тьюберг завалил родную дочь работой, и ей некогда вздохнуть.
Ее любили - его недолюбливали. И хотя в действительности отношения между отцом и дочерью были самыми теплыми, схожего в их характерах действительно было мало.
Тьюберг, что называется, мягким нравом не отличался. Служащие его откровенно боялись, и ездить на людях он хорошо умел. Платил неплохо, но и выгонял без церемоний, а в маленьком городе терять работу было опасно. Фрэнку, который с детства не выносил, когда обстоятельства используют против человека, Тьюберг был малосимпатичен, хотя тот всегда старался продемонстрировать ему любезность и дружеские отношения.
Энн, кажется, ни разу в жизни не вспылила и не злилась ни на кого всерьез. И очень мало интересовалась тем, что любят почти все женщины: побрякушек она не носила, косметикой не пользовалась и всем нарядам предпочитала спортивного фасона одежду.
Гамильтон увидел ее три года назад и не то чтобы сразу узнал, а почувствовал что-то очень знакомое. Они несколько секунд смотрели друг на друга, а потом она, слегка покраснев, пожала плечами и произнесла:
- Ну да, это я.
Тут Фрэнк сразу же все вспомнил: "Знаете, - ответил он, подаренная вами книга стоит на полке и постоянно попадается мне на глаза, а пели вы, ... ну очень безобразно".
"А мне вы тогда понравились как раз по этой причине". Фрэнк удивленно поднял брови. - "Да, да. Я же видела, как вас от нашей песни с души воротит. Значит душа есть, человек душевный. А это - такая редкость в наше время".
Она всегда так шутила - серьезно без всякой улыбки, глядя в упор большими серыми глазами.
Года два они обменивались приветствиями и короткими разговорами и только в последнее время стали иногда встречаться, посещая вечером ресторанчики или кафе. И Фрэнку очень нравилось, что в их нерегулярных встречах не было ничего обязательного, и нравилось даже, что вниманием Энн пытаются завладеть другие, хотя ухлестывания Эдди Бартока, как и все его поведение, вызывало легкую брезгливость. Эдд, конечно, неисправимая скотина, и, видимо, это врожденное свойство, сколько Фрэнк помнил Бартока с ранних детских лет.
Двигаясь к центру города, он мог спокойно поразмыслить зайти или нет за Энн, чтобы провести с ней вечер. Или поужинать одному у телевизора, а потом часа два спокойно почитать или послушать музыку. В последнее время он стал совмещать эти два занятия - возраст напоминал о себе - тридцать пять лет - время зрелости, а что он успел узнать об этом мире? Почти ничего.
Фрэнк вспомнил вдруг, что ведь сегодня среда - день, когда он звонит маме и сестре за две тысячи миль отсюда. И оба его маленьких племянника желают непременно с ним поговорить, поэтому мама всегда намекает, что лучше бы звонить пораньше. Вот сегодня он точно не опоздает.
Через несколько минут Гамильтон подошел к углу своей улицы и уже хотел повернуть, но какая-то странная фигура преградила ему дорогу. Он сделал шаг в сторону, чтобы разойтись и услышал негромкий голос:
- Простите, сэр, вы ведь Фрэнк ... Фрэнк Гамильтон, правда?
- Святая правда. - Он окинул взглядом худощавого, чуть выше среднего роста незнакомца: - Мне надо перекреститься?
- Я, может быть, зря тебя побеспокоил Фрэнк, ... просто шел мимо ... и сразу тебя узнал, а меня ты наверное не помнишь? Конечно, столько ведь времени прошло.
Кажется что-то знакомое в голосе.
Гамильтон вгляделся в лицо - длинное, скуластое. Короткая стрижка, выпуклый лоб. Большой тонкогубый рот с грустным полуулыбчивым выражением, и то же выражение в глазах.
- Гильберт?! Господи, Гильберт! Это ты! - Гамильтон схватил его большие чуть влажные руки.
- Фрэнк, ты меня узнал, ... я рад, я тут совсем недавно, ... ходил по улицам ...
- Очень рад тебя видеть, Гильберт!
- Спасибо, Фрэнк.
- Слушай, давай зайдем ко мне, поговорим обо всем.
- Нет, Фрэнк, спасибо, мне неловко тебя затруднять.
- Да ну, прекрати! А впрочем, мы можем вместе поужинать. Идет? Я только заскочу домой и переоденусь. Подождешь меня десять минут?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2