https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/bez-gidromassazha/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Машке не хотелось выползать из нагретого спальника, и она пробормотала:
- Уходи, Евтимов, все равно не пущу. Я-а, - она зевнула, - обиделась.
Царапанье повторилось ещё несколько раз, а потом раздалось легкое потрескивание. Машка поняла, что там, снаружи, нащупали на скате крыши давнишнюю дырку с обугленными краями и зацепили, пытаясь разорвать линялую ткань. Моментально высвободившись из дремоты, но не из одеяла, она заорала уже в полный голос:
- Совсем оборзел спьяну! Сам же платить потом будешь. Не рви, сейчас открою! Открою, сказала!
В этот миг с протяжным громким треском палаточный скат был распластан сверху донизу, и в растянутой треугольной дыре на фоне редких звезд возник незнакомый силуэт. Засветились красным стеклистые воронки зрачков. Голова наклонилась. Тяжелая коса упала внутрь.
Машка почувствовала на щеке сырой жгут жестких волос, ощутила их плесневелый запах и тут же разглядела желтый оскал иссохшего рта.
С душераздирающим воплем она забарахталась - одеяло, заботливо подоткнутое под спальный мешок, не позволило выпрямить руки и оттолкнуть чудовищную гостью. Боль в шее, вспоротой острыми когтями, пронзила насквозь рыхлое, судорожно извивающееся тело, принудила закатить меркнущие глаза и зайтись в последнем клокочущем крике. Она уже не увидела, куак из прорванной артерии брызнула вверх тонкая затяжная струйка, мгновенно залив пергаментные плоские щеки мумии. Последним ощущением было - горячий соленый дождик, омывший сведенное агонией лицо...
* * *
Едва не проспав свою остановку, торопливо выкинули на низкий дощатый перрончик комья рюкзаков, спрыгнули сами с вагонной площадки, под которой уже заскулили, вращаясь, колеса. Елькин с Козулиным обогнули облупленное здание станции, протиснулись в складчатые двери маленького автобуса. В салоне сидело несколько человек, что соответствовало замыслу: не хотелось, чтобы на их поход обратили внимание. Слезли не возле деревни, а попросили шофера высадить у поворота, на пару километров дальше. Долго шли по голому взрытому полю. Увесистые, неудобно уложенные рюкзаки резали лямками непривычные плечи, терли поясницы, но зато и согревали, так что у кромки леса парни были мокрехоньки.
Уже совсем развиднелось, когда выбрались в обход болотца к устью лога, заросшего ивняком, прячущим в корнях бесшумный, медленный ручей. Пробираться через гущу веток, оступаясь в промоины, огибая непроходимые места по скользкому, сырому склону, оказалось совсем непросто, и Елькин с Козулиным порядком вымотались, пока достигли широкой котловины, поросшей березняком. Со всех сторон её охватывал стоялый лес с разлапистыми выворотными, стискивающими в черных корнях огромные комья глины, и трухлявыми березовыми стволами в ломких берестяных трубах, готовыми рухнуть от первого толчка.
Перекурив, слегка замерзнув в потных свитерах, пожевали всухомятку хлеба с плавлеными сырками и дешевыми рыбными консервами. Поплутав в поисках пещеры, неожиданно натолкнулись на небольшую продолговатую поляну, где стояли три палатки. Противный запах горелого и мокрого распространялся от угасшего кострища. Тут же стояли и валялись пустые стаканы, кружки, эмалированные миски с остатками еды.
- Эй, люди! - крикнул Елькин. - Выходи строиться, колбасу без талонов дают!
Козулин приуныл: их опередили - пещеру облазили, пенки сняли, ночь балдели, сейчас дрыхнут в палатках, как пожарные лошади.
Крыша палатки по ту сторону кострища зияла длинной вертикальной дырой с обвисшими внутрь краями. Перед входом валялся комом спальный мешок, темный от напитавшей его сырости.
Елькин заглянул в одну из палаток. Там стояли окантованные металлическим уголком ящики, чемоданы, из длинного чехла торчали какие-то алюминиевые трубки. Еще дальше виднелись большие круглые банки, в каких перевозят кинофильмы. Он отряхнул ладони, сплюнул:
- Киношники, едрена кочерыжка. Лопнула мошна - пропали денежки.
Козулин сунулся в другую палатку: одеяла, рюкзаки... Настроение испортилось окончательно. Терзало обидное ощущение, что его крепко надули. Словно на всю стипендию накупил билетов "Спринта", уверенный, что именно в этой пачке "Волга", а там фига с маком. Он огляделся - свистнуть бы у них что-нибудь, пусть не радуются, что Козулина нагрели. Тут Елькин показал найденную у костра початую бутылку "Пшеничной", поплескал.
- А вот мы их без опохмелки оставим!
- Ну ты садист! - радостно откликнулся Славка, подхватывая с земли граненый стакан, протер край о рукав куртки.
Закусывать не стали, просто подышали разинутыми ртами и, подхватив рюкзаки, потопали по свежепроторенной тропке, мимоходом припечатав грязными сапогами широкий лоскут мятого полиэтилена.
Тропа вывела к округлому провалу, над которым возвышалось трехногое сооружение из свежих березовых стволов. С вершины треноги свисало на скрученной стальной проволоке желобчатое колесо блока. В паре бревен, лежащих поперек пещерного провала, блестели головки вколоченных скальных крючьев. К ним карабинами крепилась узкая лесенка из стального тросика с далеко расставленными трубчатыми перекладинками. Тут же висел страховочный конец. Но и здесь - никого.
Небо окончательно заволокло, воздух наполнила мерзкая холодная морось. Славка Козулин, повеселевший, немного охмелелый, пихнул в карман куртки пачку стеариновых свечей, надел на руку ременную петлю аккумуляторного фонаря. Таким же фонарем сверху посветил Санька Елькин, глядя, как приятель спускается в карстовый колодец. Луч рассеивался, не освещая дна.
Сцепленные вместе две десятиметровые лесенки едва касались высокого конуса из земли и разного лесного мусора, насыпавшегося сверху. Козулин сбросил веревочную петлю, которой обвязывал себя для страховки, медленно спустился по мягкому, съезжающему под ногой склону. Зажег свечу, прилепил на камень. В луче фонаря увидел глину, испещренную рубчатыми следами сапог, втоптанные окурки, клочки бумаги и засвеченной кинопленки. Ему нисколько не было страшно в этом сыром мраке. Недавнее присутствие людей делало пещеру обжитой и безопасной. Правда, их самих здесь тоже не оказалось, очевидно, ещё с вечера все отправились в деревню, там заночевали, а теперь ждут открытия магазина, чтобы затариться горючим. Что ж, это давало часика три на обшаривание подземелья, и, чем черт не шутит, появлялся шанс что-нибудь найти.
Когда огонь свечи стал едва виден, он зажег вторую, поставив таким образом ещё один маячок. Заглянул в какой-то боковой коридор, быстро сузившийся до непролазной щели, зря вывозив куртку в известковой сметане. В другом коридоре, выстланном светлым мелким песком, нашел полуистлевший обрывок ткани с осыпающимся бисерным узором. Это уже было кое-что, теперь следовало ожидать большего.
Козулин громко комментировал все увиденное, щедро расцвечивая речь матерками. Громкий разговор скрашивал одиночество подземной прогулки. Славка внимательно глядел под ноги, не валяется ли, случаем, кусочек золотишка. Но валялись только грязные кости. Их Славка пинал.
Грот неожиданно сделался тесен и раздвоился - ходы явно шли под уклон. Козулин поставил на перекрестке третью свечу и двинулся вправо. Через два десятка шагов коридор развернулся в небольшой грот. И здесь Славка вздрогнул, заткнувшись на полуслове. Упираясь вытянутыми руками в стену, боком к нему, чуть сгорбившись, стоял мертвец.
Усмиряя сердцебиение, Козулин поводил фонарем, прощупал лучом закоулки грота, но больше ничего интересного не увидел. Он снова осветил покойника, подошел ближе.
- Мужик, ты так до инфаркта доведешь в натуре!
То, что это останки мужчины, он понял сразу, хотя толстый жгут тускло-черных волос, оплетенный тонкими ремешками, сползал по сутулой спине, напоминая женскую косу. Славка подошел ближе.
- Э, да ты богатенький, Буратинка! Придется пожертвовать в детский фонд имени Козулина.
Он подсветил снизу иссохшее тело, увидел на груди среди связки бусин и звериных клыков тонкие кружочки монет в черной патине окисленного серебра. Славка натянул брезентовые рукавицы, прикоснулся, осязая под ветхой кожаной одеждой круто искривленные ребра. Брезгливое чувство заставило отдернуть руку, но он преодолел себя и повел ладонью по плоской грудине, весело приговаривая:
- Как ты похудел, дорогой, весь штакетник наружу!
Под бусами сквозь одежды он нащупал плоский овал величиной с ладонь, туда рельефно вписывалась какая-то фигурка.
- А ты ещё и жадина, вон куда железяку курканул. Нехорошо, дедуля, ой как нехорошо...
Козулин подбадривал себя натужным балагурством, храбрился, ощущая тем не менее тоскливое, сосущее чувство оторванности от всего мира. Он был подавлен неживой тишиной и нависшей каменной массой. Но бессознательно понимал, что стоит чуть поддаться одиночеству, страху, и они сомнут его, обратят в постыдное бегство. Страх следовало преодолеть, тогда он уйдет, рассеется в невидимую пыль. Поэтому Славка приблизил отражатель фонаря вплотную к высушенному лицу мертвеца, разглядывая его в упор, и долго вглядывался в грубые черты, привыкая.
Плотная кожа, серо-коричневая, в ярком свете казавшаяся бархатной, облегала крупный остов головы. Высохшие, сплюснутые уши прижаты, вдавлены в череп. Крепкие желтые зубы, словно вытесняя друг дружку, вкривь и вкось торчали в черных деснах безгубого рта. Приплюснутый широкий нос провалился, выворотив ноздри, обметанные изнутри то ли серой пылью, то ли плесенью. В глубине глазных впадин тускло блестели, подобно старому, мелко потресканному фаянсу, желтоватые шарики, прихваченные сверху и снизу густо сморщенной кожицей век. Шарики были поменьше тех, которыми играют в настольный теннис, но казались такими же легкими, тонкостенными, как бы полыми, и Козулин подумал, что если попробовать вынуть один из них, то он сразу рассыплется. И ещё Козулин подумал, что человеческий глаз почти на сто процентов состоит из воды и должен высыхать почти без остатка, как плевок. Сравнение с плевком показалось ему удачным и даже захотелось плюнуть в глаз мумии, залепить зрачок, в чьей глубине отражалась раскаленная докрасна нить фонарной лампочки.
Он похлопал по карманам в поисках складного ножа, вспомнил, что тот остался в рюкзаке. Тогда попробовал руками в брезентовых рукавицах разорвать кожаную рубаху, но она не поддавалась, только с шелестом, словно сухой песок, осыпался мелкий стеклярус.
Шальная мысль пришла в голову - подтащить находку к выходу, крикнуть Елькину, чтобы сбросил нож, и попутно продемонстрировать свою смелость. Он с веселым остервенением взвалил на спину труп, оказавшийся тяжелее, нежели можно было ожидать, поместив вытянутые руки себе на плечи и придерживая их чуть выше узловатых локтей, даже сквозь жесткие рукавицы чувствуя, что вдоль костей в просторных рукавах протянуты округло-твердые, закаменелые мускулы.
Фонарь болтался, прихваченный к запястью ремнем, оттягивая руку, и желтое световое пятно маятником ходило по глине. Козулин видел, куда ступает, а направление держал на утлый огонек свечи. В нос шибали застарелые запахи плесневелой кожи, гнили и ещё чего-то, напоминающего тухлую вонь торфяной жижи. Славка балдел от своего кощунства, уверенный, что поступает абсолютно верно, как подобает настоящему мужчине, способному вцепиться в скользкий хвост фортуны и взять её за глотку. На ходу соображал, как распорядится добычей: монеты толкнет вместе с бусами, в комплекте, какому-нибудь богатому собирателю древностей, а вот блямбу из-за пазухи, буде окажется золотой, следует сдавать осторожно, лучше найти покупателя на рынке среди "восточных людей"...
Так он шагал, стараясь не думать о мертвой вогулке, ноги которой волоклись по глине, цепляясь за камни и раскиданные кости. Шерстяную "менингитку" Козулин натянул ниже ушей, чтобы не так чувствовалось прикосновение твердой, как деревяшка, головы. Он дошел до колодца, где брезжил падавший сверху дневной свет. Здесь коптил свечной огарок с накренившимся фитилем. Славка стал подыматься к лесенке, оскальзываясь на прелых слежавшихся листьях. Он уже порядочно намаялся, подустал и решил наконец свалить неудобный груз.
Сперва он не мог сообразить, почему не в состоянии сбросить с плеч костлявые руки. Перехватил поудобнее фонарь, подсветил и закричал срывающимся, неожиданно визгливым голосом:
- Сашка! Помоги!
Он побрел вверх по листвяно-земляной куче, шатаясь, пытаясь разомкнуть железные удушающие объятия мертвеца. Но тонкие твердые предплечья не подавались, все плотнее входя ему под челюсть, сдавливая горло. Петля страховочной веревки свисала рядом с лестницей, надо было только добраться до нее, а там Сашка спасет, вытащит из этого кошмара. Козулин попытался ухватиться рукой, но подвернулась ступня, его повело вниз по рыхлому склону, разворачивая боком, и в петлю попала голова мумии.
- Сашка! - истошно завыл он. - Тащи, Сашка!
Они покатились в грот, веревка резко натянулась, выворотив голову мертвеца вбок. В то же мгновение Славка сквозь дикую боль в горле почувствовал, как хрустнул кадык.
- Я не хочу! - отчаянно выкрикнул он из последних сил. Но ему это только показалось - на самом деле заклокотала в раздавленном горле кровь, выплеснулась изо рта и ноздрей горячей алой пеной...
* * *
Холодная морось перешла в частое накрапывание, а потом в мелкий противный дождь, похоже, зарядивший надолго. Сашка Елькин сбегал в сторону палаток, приволок ранее замеченный широкий кусок полиэтилена, сел на рюкзаки, накрылся пленкой и заскучал. Он мог подолгу валять дурака, заниматься ерундой, чирикать с девчонками и творить массу иных бесполезных дел, но просто быть один на один с самим собой и своими мыслями не умел. Вот прихватили бы магнитофон или приемник, включил бы музыку и слушал. А так?.. Поэтому он курил. Не спеша, пуская колечки и струйки дыма, следя, как они смешиваются под пленочным куполом в синий клубящийся туманец. Изредка поглядывал на часы и удивлялся, что минутная стрелка прошла всего ничего, а он уж истомился, словно сидит, закутанный в мокрую пленку, уже полдня.
1 2 3 4 5


А-П

П-Я