Лучковский Евгений Аркадьевич
И прочие опасности !
Евгений Аркадьевич ЛУЧКОВСКИЙ
"И ПРОЧИЕ ОПАСНОСТИ!"
Рассказ
Этот день для Эдуарда Баранчука начался исключительно неудачно. На работу он проспал и потому, наскоро умывшись, сунул в рот огромный кусок колбасы и стал запрыгивать в брюки. Одновременно он еще натягивал свитер, но слегка запутался в нем. Ботинки Эдуард шнуровать не стал и, схватив куртку, ринулся в коридор, на ходу проверяя, на месте ли пропуск, права и запасные, "свои ключи" от замка зажигания и багажника. Пренебрежительное отношение к обувной фурнитуре не замедлило сказаться самым фатальным образом: в темном коридоре он наступил на шнурок, зацепил висящую на гвозде раскладушку, та в свою очередь сбила велосипед и самопроизвольно разложилась, перегородив все. Эдик промчался по этим хрустящим и звякающим предметам, вылетел на лестничную площадку. Там стояла полуглухая соседская испуганная бабушка, у ног ее жался испуганный пинчер.
- Поспешишь - людей насмешишь, - сказала бабушка.
"Только не нашего начальника колонны", - подумал Эдик, но, поскольку отвечать было нечем, поздороваться тоже - второй кусок колбасы раздувал его щеки, - он просто кивнул и поспешно прошествовал мимо.
Такси попалось сразу, лишь только он вылетел из подъезда. Эдик вскинул руку и, бросив взгляд на номер, машинально отметил: наше. Водитель, приспустив стекло, ткнул пальцем в трафарет возврата и устало сообщил:
- В парк.
Эдуард кивнул. Он сел рядом с водителем, слегка уязвленный тем, что его не узнали, не признали в нем своего, несмотря на кожаную куртку явно шоферского вида. Подтягивая поочередно то левую, то правую ногу, он стал шнуровать ботинки.
Водитель с интересом покосился. Потом хмыкнул. Потом подмигнул:
- Силен!
- Что? - спросил Эдик.
- С какого этажа прыгать пришлось? - снова подмигивая, осведомился водитель.
- Не понял юмора, - холодно пробурчал Эдик.
- Ладно, ладно... - с примирительным пониманием ухмыльнулся таксист.
Они подъехали к воротам парка. Машина остановилась.
- Приехали, - таксист щелкнул тумблером таксометра, зафиксировал его в положении "касса". На счетчике было девяносто восемь копеек.
- А если мне дальше ехать? - сказал Эдик.
- Вот и ехай, - жизнерадостно улыбнулся водитель, - а мне баиньки пора.
- Отказ в передвижении, - констатировал Эдик. - Где у вас тут директор парка?
Водитель нахмурился. Эдик притворно вздохнул и полез в карман:
- Ладно. Сдачи не надо, - съязвил Баранчук и широким жестом положил на торпеду новенький хрустящий рубль. Потом вышел из машины, негромко, по-водительски притворил дверцу и трусцой припустил к воротам.
...Дальше - еще хуже. Диспетчер не подписал путевку: оказалось, в парке ввели новшество - предрейсовый медицинский осмотр.
Впрочем, осмотр, как выяснилось, был обычной формальностью. Просто в кабинете инженера по безопасности движения сидела хмурая девушка в белом халате и измеряла шоферам давление. Она никак не реагировала на шутки таксистов, не отличавшиеся большим изяществом.
На осмотре Эдик потерял минут пятнадцать - была очередь. У окошка диспетчера тоже толпился народ, и от нечего делать, заняв очередь и медленно двигаясь вдоль переборки, Баранчук стал перечитывать объявление "Органы внутренних дел разыскивают" и так далее. В парке у диспетчерской постоянно висело что-нибудь подобное, но за все недолгие месяцы работы Эдик ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из шоферов непосредственно принимал участие в поимке преступника.
...Этот портрет висел уже дней десять. Он был рисованный и являл собой образ довольно приятного молодого человека, чем-то напоминающий его двоюродного брата из Серпухова. В первый раз Эдик даже вздрогнул: это было на прошлой неделе, после смены, когда он ночью сдавал путевку и деньги. "Надо же, - тогда еще подумал Эдик, - ну просто копия Борьки... Вот так попадется на улице - и возьмут".
Сейчас эта мысль его рассмешила. "Хорошо бы", - почти злорадно подумал он. Баранчук не любил своего двоюродного брата, не любил беспричинно, подспудно, может быть, потому, что рос один, без родителей, всего добивался сам. Борьке же легко давались и институт, и деньги, и девушки, шел он по жизни победно, принимая успех как нечто обыденное, даже порой тяготящее. В общем, на взгляд Эдика, пустой щеголь.
Впереди было еще человек пять-шесть, и Баранчук снова обратил свой взгляд на портрет. Текст с этой точки не просматривался, но он помнил его наизусть: "...рост выше среднего, волосы темно-русые, зачесанные на пробор, нос прямой, расширенный книзу, зубы ровные, белые...". "Ничего себе, приметочки, - усмехнулся про себя Баранчук, - таких тысячи, если не больше. Хорошо бы поинтересоваться у того, кто это писал: как быть с пробором, если тот в кепке, - попросить снять? А для полного опознания еще сказать, чтоб улыбнулся: дескать, в самом ли деле "зубы ровные, белые"?
Диспетчер подписал путевку, но сверху начертал: "Два заказа".
Эдик было возразил:
- И так опаздываю, план не наберу. - Он даже голос повысил.
Но диспетчер только поморщился:
- План не наберешь? А ты летай...
- А ГАИ? - ехидно спросил Эдик.
Диспетчер и не моргнул:
- А ты над ГАИ летай. Следующий!
Вокруг расхохотались, и спор с начальством закончился.
Во дворе он столкнулся с утренним таксистом. Баранчук хотел было обойти его, но тот загородил дорогу. Водитель улыбался совершенно по-доброму, без подвоха.
- Эй, мастер, сдачу-то возьми, - он повертел в пальцах новенький, вероятно, тот самый, хрустящий рубль и с наслаждением затолкал его в нагрудный карман Эдиковой куртки. - Ишь ты, молодежь, смена наша...
Добежав до своей машины, Эдик вспомнил, что накануне торопился и не вымыл "Волгу": уж больно много народу было на мойку. Он в задумчивости потрогал пальцем крыло, махнул рукой и кинулся за руль. Двигатель взревел, мгновенно набрав обороты. Так, прогазовывая, но на малой скорости, словно бы сдерживая рвущуюся вперед машину, он подкатил к воротам и тормознул, подчиняясь жезлу дяди Васи, известного под кличкой Апостол.
- Путевку, вьюнош, - потребовал дядя Вася.
Баранчук протянул путевку, по-прежнему прогазовывая и давая понять, что теряет драгоценное время. Однако дядя Вася в путевку и не заглянул. Он сунул ее в карман и указал слегка подрагивающим коричневым перстом в сторону мойки, не унизив свой величественный жест ни единым словом. Пришлось бы Эдику ехать "мыться", но в это время, мрачно ступая, к машине подошел ночной механик Жора, бывший гонщик, человек добродушного и одновременно крутого нрава. Жора пользовался в парке авторитетом, но не по должности, а по чему-то такому, чего Баранчук еще и не понимал. Жора кряхтя загрузился в машину и уставился в лобовое стекло. Это значило, что его нужно везти к рынку в пивной зал. Ночной механик не выбирал Эдика, просто его машина стояла в воротах первой.
- Чего стоим? - с медным отливом пророкотал Жора. И голос у него был подходящий, под стать облику. Эдик молча кивнул на Апостола.
- Так машина грязная, - неуверенно сказал дядя Вася.
- А с чего ей быть чистой? - слегка удивился Жора. - На ней же ездют...
- Так начальство...
- Плюнь, - прогудел Жора. - Главное - спокойствие, Апостол. Береги нервы смолоду.
Второй аргумент окончательно убедил дядю Васю: он вернул Эдику путевку и опустил на воротах цепь.
Они выехали за ворота, и ощущение легкости и свободы овладело Эдиком, как всегда в начале смены. Он знал, что Жоре очень хочется пива, но был искренне удивлен, когда Жора, доселе мрачно молчавший, вдруг задумчиво произнес какие-то слова, оказавшиеся впоследствии стихами. Слова были такие:
Р-ревут мотор-р-ры!
Глушители поют аккор-р-рд!
Жора закончил декламацию и щелкнул ногтем по газете, которую держал в руках.
- Здесь напечатано, - сообщил он.
- Твои? - искренне удивился Эдик.
- А что, нравятся? - усмехнулся Жора.
Баранчук дипломатично пожал плечами и вежливо промолчал.
- Не мои, - сказал Жора. - Нашего водителя из третьей колонны.
- А что за газета? - просто так спросил Баранчук.
- Да не газета это, - поучительно прогудел Жора, - а наша многотиражка. Леща в нее завернул, вот и читаю.
У входа в пивзал утренняя толпа почтительно приветствовала Жору.
Эдик постоял немного, потом сообразил: какой же здесь пассажир? Он медленно двинулся вдоль рынка, зорко выглядывая людей на тротуарах и соображая, куда бы податься. "Сливки" ранней работы уже были сняты, вокзальный разбор шел к концу, оставался центр с его случайными превратностями, магазинами, приезжим людом. "В центр, - решил Эдик, но, проезжая мимо ворот рынка, все же остановился, - возьму чего-нибудь такого, когда еще сюда попадешь..."
Через пять минут он вернулся с кульком яблок, а в машине уже сидел пассажир - Жора, невозмутимый и терпеливый. "Не запер я ее, что ли? подумал Эдик с горечью. - Теперь катай его..."
Впрочем, в парке не было замка, крючка, задвижки, вообще чего-нибудь такого, чего бы Жора не открыл.
Они тронулись в путь.
- Ты не подумай, Жора, я могу и бесплатно, - сказал Эдик, вспомнив злополучный рубль. - Меня самого сегодня бесплатно подвезли...
- Нет, - покачал головой механик, - тебе бесплатно еще рано. Вот станешь мастером, заведешь дела...
- У меня дел не будет, Жора.
Жора усмехнулся:
- Будут... Не захочешь, а будут. Это, брат, такси... Нервы, риск, деньги. Знаешь, кто в этом городе больше всех рискует? Милиция да таксисты.
Жора помолчал, Эдик его не расспрашивал.
- Ну, милиция, ей на роду написано, у них работа такая. А у нас? Выходит, тоже такая...
Тут Эдик не выдержал:
- Сравнил тоже... Такая! Где мельница, а где вода.
Жора закурил, развернулся к молодому водителю, облокотился поудобнее. Нелегкое это дело - передавать опыт.
- Вот ты, Эдуард, к примеру, ночью работаешь?
- Ну, работаю...
- Вот, представь: садятся к тебе двое мужиков. Чтобы водкой пахло ни-ни... Сажаешь ведь?
- Ну, сажаю...
Жора с видимым наслаждением затянулся:
- Один садится вперед, другой - сзади. Маршрут - дачный поселок Солнечный. Километров эдак двадцать за кольцевую, однако в пределах, допустимых инструкцией, везти обязан. Везешь?
- Ну, везу...
- А я не везу! - и Жора одним элегантным движением с силой выщелкивает окурок в ветровичок - навстречу потоку воздуха. - А я не везу, - продолжает он, - потому что чувствую: не тот это пассажир. И не повезу ни за какие деньги. А то ведь как может быть? Тот, что сзади, приготовил удавочку из тонкой лески. А передний, рядом с тобой, тоже не зря: перехватит руль в случае чего и машину остановит. Заехали в темное место, р-раз - и кранты. А все из-за чего? - с горечью заканчивает он. - В кассе-то больше тридцатки не наберется - копейки... А вообще-то, в такси всякое может быть. Ты в диспетчерской объявление видел? Вот они и надеются на наш острый глаз: где только за день не побываешь, с кем не столкнешься... Тормози здесь! Тут мне недалеко...
...Очередь двигалась быстро. Когда Баранчук оказался первым и, как всегда, не то чтобы с замиранием сердца, а с каким-то волнующим интересом ожидал "своего" пассажира, к нему подошла совершенно обыкновенная старушка. Она не села в машину, а, шустро семеня, обогнула ее и робко прикоснулась к дверце, не говоря ни слова и глядя как-то жалобно и таинственно.
- Мне что - подвинуться, бабушка? - вежливо спросил Эдуард.
Тогда старушка, просунув голову в салон и источая какой-то щемящий домашний запах, жарко зашептала:
- А не откажешь, сынок?
- Смотря чего, - осторожно ответил Эдик. - За руль не пущу.
- Мне телевизор купить... - по-прежнему виновато и просительно зашептала старушка. - Ты уж не откажи, сынок. Дело-то оно ведь такое, редкое...
- Бабушка, я ведь телевизорами не торгую, у меня свой поломанный. Вам в магазин надо...
- А зачем мне твой? Я и говорю, в магазине... - она робко прикоснулась к его плечу. - Дочка у меня замуж выходит...
По дороге в универмаг бабушка лопотала без умолку, и была в ее старушечьей болтовне какая-то уютная умиротворенность, тихая основательность старых людей, не привыкших к легким деньгам.
- Ты уж похлопочи, сынок, в магазине-то, выбери хороший. Но недорогой... Я в ентих телевизорах не разбираюсь, хотя слыхала, правду ль, нет говорят, есть такие - подороже дома будут... Так мне такой не надо. Ты недорогой выбери, только хороший, чтоб показывал... Дочка-то сюда переехала, теперь городская. А дома у нас в деревне, ну, совсем дешевые стали...
В магазине они пробыли минут сорок. Эдуард загонял продавцов, заставляя их выкатывать из подсобки и включать один телевизор за другим. Он был придирчив и взыскателен. То ему не нравился оттенок светящегося экрана, то тембр звучания, то неудовлетворительный предел качества настройки, а то и просто едва видимая царапина на полировке. Продавцы ему не перечили: эмблема такси на фуражке авторитетно свидетельствовала о хваткой бывалости этого человека. Бабушка жалась рядом с ним и за все долгое время закупочного процесса не проронила ни слова.
Наконец Эдуард выбрал телевизор, и продавцы облегченно вздохнули. Одной рукой оберегая старуху от толчеи, другой уцепив запакованный приемник второго класса, Баранчук наконец-то выбрался на улицу и торжествующе улыбнулся. У его машины стоял милиционер.
- Ваша машина, водитель? - зловеще спросил он.
Эдуард хотел уже было слегка нагрубить, но опыт подсказывал, что этого делать не надо, и потому он изобразил на лице испуг и пролепетал:
- Ну, моя...
Милиционер с гневной горечью улыбнулся.
- А я уже и уходил, - сообщил он, - потом вернулся. Сейчас хотел опять уйти, но, нет, думаю, дождусь, посмотрю, кто ж это за наглец такой...
- А чего бегать-то? - не выдержал Эдик, но, перехватив сокрушительный взгляд инспектора, виновато добавил: - Машина-то моя, куда я от нее денусь...
- Удостоверение на право вождения, товарищ водитель?
Эдик протянул права.
- Чистый, - глядя талон на просвет, усмехнулся инспектор.
- Чистый, - кивнул Баранчук.
Но когда младший лейтенант достал компостер, у Эдика дрогнуло сердце. Ему вдруг стало ужасно жалко свой новый талон. Он и не заметил, как произнес:
1 2 3