А может, два? Это при моей-то должностенке, да еще в системе образования. Так?.. Наверняка, тут дело не чисто, думаете вы. И нельзя ли этот миллион, а может два, обратить в доход государства. Преступник думает так же. Он желает слупить с меня миллион. Правда, в свою пользу. И тоже пугает. Но в отличие от вас поступает честнее, не хитрит и не набивается в союзники. Он так и говорит: я собираясь тебя ограбить.
Алексей рассмеялся.
-- Ваш ответ, Иван Андреевич, я знаю заранее. Миллиона у вас нет, так?
-- Вот именно. И никогда не было.
-- Дело в том,-- продолжал Алексей,-- что на данном историческом отрезке заработать миллион честным путем невозможно. Нет законодательной базы. Любой миллион, тем более два, оказавшись в частных руках, имеют криминальное происхождение. Спекуляция, бандитизм, наркотики, махинации с валютой и тому подобное. Вы меня понимаете. Стало быть, честный человек с миллионом в кармане -- абсолютным нонсенс. Поэтому на честный ответ с вашей стороны я и не рассчитывал. Особенно в том случае, если бы миллион у вас, действительно, имелся. А то, что вы скажете, и что в конечном счете сказали, я знал без вас.
Некоторое время оба молчали. Было ясно, что черта под дискуссией подведена. Наконец, Глухов сказал:
-- Ладно, прокурор. Хватит воду в ступе толочь. Спрашивай, что надо. И разбегаемся.
-- Вопрос тот же самый. Почему вы не обратились к нам сразу?
-- Вначале не придал значения, да и сейчас... Хотя далеко зашел гад.
-- До этого случая вам угрожали?
-- Обещал пришить всех троих. В случае неуплаты. Или в случае, если надумаю обратиться в милицию.
-- Вас это остановило?
-- Я же сказал: не придавал значения.
-- Преступник сообщался с вами письменно? Или по телефону?
-- Две записки. Вторая там, в пакете. Он ее к голове на гвоздь приколотил.
Алексей выглянул из машины:
-- Вадим Абрамович! Записку нашли?
Через минуту подошел Дьяконов. На руках у него были надеты резиновые перчатки. Подал следователю перемазанную, в подозрительных пятнах четвертушку бумаги. Пояснил.
-- В пакете валялась, на дне.
На четвертушке крупными печатными буквами, веройтно, шариковой ручкой было написано:
ИВАН ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ У ТЕБЯ ОСТАЛОСЬ ТРИ ДНИ НА ОЧЕРЕДИ ТВОЙ ДОЧ
Вез знаков препинания и прописных букв, с ошибками. Но неграмотный текст вполне мог оказаться имитацией.
-- Что-то еще?
Дьяконов с сомнением пожал плечами.
-- На срезе шеи налипли частицы какого-то вещества. Надо сделать смыв. И тоже на экспертизу. Кстати,-- он просунул голову в машину к Глухову.-- У вас дома дырокол имеется?
-- Чего нет, того нет.
-- Угу. Кусочки бумаги на шее -- от дырокола.
-- Бумага та же? -- Алексея ткнул пальцем в записку.
-- Трудно сказать. Хотя дырокол, как будто, с изъяном. С индивидуальными признаками, пригодными для идентификации.
Переговорив с Дьяконовым, Алексей снова обернулся к Глухову. Тот молчал, глядя отеутствующими глазами в окно. Ои настолько ушел в свои мысли, что Алексею пришлось дважды повторить свой вопрос.
-- Первая записка?.. Валяется где-то, в столе. Небось, ваши орлы уже нашарили.
-- Конверт сохранился?
-- Лежала в почтовом ящике. Без конверта.
-- Что в записке?
-- Как я должен отдать миллион.-- Глухов усмехнулся.
-- Ну-ка, ну-ка?
-- Я должен повесить в окне, на кухне, красную тряпку. Знак. И ждать дальнейших указаний.
-- А вы повесьте.
-- Поздно, прокурор! Теперь ваши дознаватеди бегают по подъездам и каждого спрашивают: вы тут не видели на днях подозрительного гражданина? Он зашел в девяносто вторую квартиру к Глухову. Под мышкой держал отрезанную голову. Вон... взгляни.
Он кивнул в сторону дороги, через поле. Там, на обочине, собралась кучка лщдей. В одном из них Алексей разглядел понятого, дежурного вахтера из соседних гаражей. Тот что-то говорил и часто тыкал рукой в сторону милицейских машин возле свалки, на одной из которых безмолвно вращалась синяя мигалка.
-- Да, реклама солидная,-- согласился Алексея.
-- И миллион жалко отдавать,-- мрачно съязвил Глухов.
-- Иван Андреевич, поскольку миллиона у вас нет и не было, то шантажировать вас не имеет никакого смысла. Однако вам угрожают, в том числе действием. У вас есть соображений на этот счет? Скажем, друзья-хохмачи? Враги? Или знакомые психи? Обиженная и оскорбленная женщине?
-- Женщина... ха! -- Глухов рассмеялся, хрипло, надреснуто.
-- Напрасно недооцениваете,-- Алексея пожал пдечами.-Недавно допрашивал, из совхоза "Северный" обвиняемая. Пришла баба домой после вечерней дойки. Вхожу, говорит, во двор и слышу -- на сеновале хихикают. У меня, говорит, сердце от злости зашлось, насилу на ногах устояла. Походила по двору, будто ничего не знаю, а потом -- к лестнице на сеновал. Вытащила из угла ржавую борону. И зубьями вверх опрокинула. Сама ушла в магазин. Когда вернулась, во дворе толпа народу собралась. Мужа с одной конторской дамой с зубьев снимают. Он первый впотьмах на борону спрыгнул и закричал. Любовница перепугалась, хотела убежать. И тоже на зубья спрыгнула. Нога насквозь у обоих. Жаль, говорит, соседи помешали, я бы топором посекла их тут же, на бороне.
-- Вы с олигофренами, кажется, имели дело? -- перебил Глухов.
-- Учащийся контингент?
-- Они самые. Единственный способ привести эту публижу в чувство -- поголовная кастрация. Все остальное пустая трата времени.
-- У вас есть основания кого-то подозревать?
-- Два разбойных нападения, не считая мелочей. Это как? Основание?
-- Лично на вас?
-- Главным образом.
-- Значит, на других из вашего коллектива тоже нападали? В двух словах -- об обстоятельствах?
-- Какие там обстоятельства! Первый раз напали возле подъезда. Похоже, поджидали. Человека три или четыре, темно было. Лиц тем более не разглядел. Но просчитались ребятки. Им бы по куску арматуры взять, а они... В общем, не получилось. Я и сам люблю помахаться. Ей богу, даже удовольствие подучил.
-- Понятно, и когда это произошло?
-- Сейчас скажу. Сегодня восемнадцатое? В конце прошлого месяца дело было, двадцать третьего. Ровно неделю спустя -второй случай. Мы с Охорзиным возвращались.
"Эте который Киряй Киряич," -- вспомнил Алексей из показаний эспэтэушников.
-- Тоже ввечеру было. Идем не спеша, разговариваем. Вдруг мимо носа кирпич... вернее, половина. Это на улице Шмидта произошло, возле новостройки. Судя по траектории, кирпич саданули из окна. Сверху-вниз.
-- Квартиры проверили?
-- Да. Но Охорзин со мной не пошел. Даже у подъезда отказался стоять. Короче, олигофрены смылись, пока я из подъезда в подъезд по этажам бегал. Правда, лежбище нашел. В углу матрад, бутылки под ногами катаются. И табаком воняет... не выветрилось еще. Мочиться и срать ходили в соседнюю комнату.
-- По времени последовательность вроде просматривается. Но этого маловато, как вы думаете?
-- Чего маловато?
-- Маловато, если мы хотим увязать шантаж с этими двумя эпизодами, разнопорядковые вещи.
-- А миллион?! -- рявкнул Глухов.-- Дурацкая цифра! Предел мечтаний подрастающего идиота. Насмотрятся телерадиобредятины, и с ножом на большую дорогу.
-- Убедительно, но, увы, не факт.
-- Голова смущает? Изуродовали?
-- Голова тоже. Смущает способ доставки ее на дом.
-- Ерунда,-- отмахнулся Глухов.-- Если ключ изготовять, в два счета сообразят. У меня самого два ключа... вот они, а я почти все кабинетн в училище ими запираю. Универсальные. У олигофренов, кстати, отобрал.
-- И когда, вы полагаете, голову пронесли?
-- Позавчера. Меня сутки не было дома. Надеюсь, алиби не придется доказывать?
Алексей кивнул.
-- Когда утром позавчера уходил, головы не было.
-- А собака?
-- Собака у тещи пропадала. А вчера с утра и до полудня, до нашего прихода, караулила квартиру. Не выпускал.
-- Супруга с дочерью были, кажется, в отъезде?
-- Были.
-- Ну, хорошо.-- Алексей дал подписать протокол и захдопнул папку.-- В ближайшие день-два вы мне понадобитесь. Где вас удобнее найти?
-- По рабочему телефону. Если куда-то уйду, Зинаида доложит.
-- Иван Андреевич, если не возражаете, еще вопрос. Не для протокола. Вы, как я понял, года три не дослужили?
-- Верно. Три года. Теперь таким, как я, досрочникам, пенсию начисляют со дня увольнения в запас.
-- Сами подали?
-- Сам! Ввиду полной и окончательной победы! -- Глухов вдруг хохотнул и крепко ударял себя кулаком по колену.-Военно-промишленный комплекс, дорогой прокурор, наголову разгромил собственную страну. Ни одна чужая армия такого разору нанести не способна.
Он выбрался из машины.
-- Бывай, прокурор,-- и двинулся через поле в сторону тракта.
Глава 3.
Когда Алексей вошел в кабинет иачальника РОВД, подполковник Савиных и его заместитель, словно по команде, обратили в его сторону любопытные, прощупывающие взгляды. Он понял, что о возможном назначении его на должность прокурора района этим людям вполне известно, хотя решение с ними никто не согласовывал. В лучшем случае поставили в известность. Сейчас оба терялось в тревожых догадках, поскольку причины подобного назначения представлялись им абсолютно невразумительными.
Внимание начальства было столь явннм, что остальные присутствующие тоже начали оборачиваться в его сторону. Сидящий у окна Крук, следователь облпрокуратуры по особо важным делам, со скрапом развернулся на стуле и уставился на вошедшего сонными, неподвижными глазами. Желая снять грозящую стать неловкой паузу, Алексей взглянул на часы.
-- Я опоздал?
-- Начнем, пожалуй,-- не отвечая прямо на вопрос, буркнул подполковник. Перевел взгляд на дверь.-- Кто там в коридоре? Пусть заходят.
Оперуполномоченный Ибрагимов бесшумно скользнул в коридор.
-- Итак, слово за вами, Евгений Генрихович. Прошу.
Крук шевельнулся, давая понять, что слышит, но продолжал пребывать в полудремотном состоянии. Наконец, когда все расселись, он заговорил, медленно роняя слова:
-- К великому моему сожалению, оба раза я не участвовал в осмотре места происшествия. Ни в случае убийства следователя прокуратуры Шуляка, полгода тому назад. Ни в случае убийства Вениамина Гавриловича Хлыбова, вашего районного прокурора. К великому моему сожалению, дело Шуляжа попало ко мне из третьих рук, что, сами понимаете, не способствует успеху расследования. Кроме того, у меня масса претензий по методам ведения следственной и оперативно-розыскной работы, как в том, так и в другом случае. Что я имею в виду? Прежде всего поражает непрофессионализм. Вопиющий.
-- Следователи ваши. Из областной прокуратуры,-- вставамп полковник Савиных, перебирая лежащие на столе бумаги.
-- Знакомясь с материалами дела, я понял так, что к приезду следственной группы место происшествия оцеплено не было. Болтались случайные люди. Не приняты необходимые меры по сохранению и фиксации следов преступления. Первоначальное положение трупов неизвестно. Найдено множество отпечатков, не имеющих отношения к делу. И так далее. В результате, картина получилась искаженной.
-- Беспрецедентный случай в нашей практике,-- развел дуками замначальника Шутов, грузный мужчина с хриплмм, надсаженным голосом.-- Естественно, паника. Самые крутые меры. Переборщили, словом.
-- В случае с Хлыбовым прецедент имелся. Однако все повторилось, до мелочей.
Крук помолчал и, не дождавшись возражений, продолжал разворачивать перед членами оперативно-следственной группы общую невеселую картину. Алексей слушал с возрастающим интересом, хотя все так называемые претензии знал наперед до последнего слова. По редким, настороженным взглядам вокруг он видел, что остальнае члены группы испытывают те же чувства, что и он. Доверия здесь никто ни к кому не питал, тем более к словам. То, что Крук называл "непрофессионализмом", на самом деле было сработано достаточно профессионально под непрофессионализм. Сейчас на его глазах в номенклатурно-бюрократических играх начинался новый этап. Начальство, пусть нехотя, сквозь зубы, но признает допущенные в ходе следствий "ошибки и просчеты". Следующим шагом будут намечены неотложные меры по их исправлению на основе "глубокого анализа". Все это протоколируется и будет подшито с единственном и абсолютно шкурной целью -- обезопасить себя на будущее, если, не приведи господи, когда-нибудь придется держать ответ.
Новый этап может означать одно: следствие по делу окончательно загнано в тупик. Все настолько безнадежно, что любые мероприятия при любой глубине анализа с привлечением следственных работников самой высокой квалификации ни к чему не приведут. Начальство в этом, кажется, уверилось, поэтому не исключено, что для следственной работы будет предоставлена необходимая свобода действий.
Особый интерес у Алексея вызвала фигура самого Крука, который лишь на днях принял к своему производству дело Хлыбова и, похоже, намеревался объединить оба дела в одно. По прежней своей работе в Первомайской районной прокуратуре ему не раз приходилось встречаться с Круком. Похоже, именно ему выпала роль следственного работника самой высокой квалификации, который, возглавляя группу, своими умными, по-немецки скрупулезными действиями при полной и всесторонней поддержке местных органов дознания блестяще докажет в конце концов полную безнадежность этих дел, ибо все возможное и даже невозможное будет сделано. В результате, "непрофессиональные" действия заинтересованных лиц на начальном этапе расследования окажутся полностью реабилитированы и, возможно, забыты.
Любопытно, знает ли Крук о назначенной ему роли? Или "его играют" втемную?
Атмосфера подозрительности и безнадежности особенно сгустилась, когда следственные и оперативные работники по настоянию Крука один за другим стали отчитываться за отработку закрепленных за ними в ходе официального расследования версий. Крук, помимо отчета, предлагал каждому внести собственные предложения или сделать выводы из проделанной ранее работы; двум следователям из соседнего района учинил настоящий допрос, подняв их на ноги, как школьников. Видно было, что Крук таким способом хотел переломить прежнее исполнительское, равнодушное отношение к делу. Но его расчет задеть самолюбия, оскорбить, быть может вызвать огонь на себя и заставить высказать обиды, чтобы в конечном счете извлечь из заварухи рациональное зерно, успеха не имел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41