Вариация удара - коленом снизу - практически вообще никогда не дает эффекта (если не в кино). Для успеха нужна долголетняя тренировка, а кроме того подготовка позиции во время схватки - да чтоб ноги у противника были врозь, да чтоб он стоял близко, да чтоб был расслаблен и так далее, так далее, система которую может построить и реализовать только профессиональный специалист рукопашного боя. Но... В данный описываемый момент удар Олега Михайловича - прошел. Везуха, не более того.
Толстяк удивленно охнул, перегнулся в поясе и тут же жирной мордой своей дважды наткнулся на остренький, но очень жесткий кулачок Олега Михайловича. Уточним - не мордой, а первый раз носом, а второй - глазом. Из носа брызнула кровь, а глаз пронзила такая боль, что гигант рухнул на мокрый тротуар и по щенячьи заскулил.
Олег Михайлович перешагнул через поверженного врага, и, понимая, что вот теперь - то победа достигнута окончательная и необратимая - пошагал домой.
глава 5
Утром положенного, восьмого дня врач превилигированной больницы Сергей Петрович позвонил сам и сдержанно сообщил, что анализы - надо повторить. Всем троим. Он ничего не обьяснял, положил трубку и Вадим понял - это приговор.
Голубев и Олег Михайлович другого мнения не имели.
Все было кончено, рассуждать было не о чем и они вновь сьездили в больницу, проделали повторную сдачу крови из вены.
Напряженное лицо молчаливой медсестры показалось им крайне недобрым знаком. На осторожные вопросы она давала уклончивые ответы, того типа, что её дело - лишь кровь высасывать, а за лабораторию она не отвечает и ничего не знает. Сергея Петровича - не застали. Очевидно, тот прятался перед решающим разговором.
День, как на зло, выдался солнечным, но они ничего не замечали, когда вышли из больницы. Уселись в "ниссан" Вадима, закурили и молчали, тупо глядя на улицу. Олег Михайлович заметил вяло.
- Не будем себя хоронить раньше времени... Вы не учитываете всеобщего российского бардака - Да? - рассеяно спросил Вадим.
- Могли перепутать анализы... Пьяная медсестра разбила ящик с пробирками... Девченка в лаборатории потеряла записи...
- В ТАКОЙ больнице? За живые деньги? - криво улыбнулся Вадим. - Не льсти себя дурацкими надеждами. Скорее всего, нам крышка. Всем троим.
- Ну, если ты так полагаешь... То умирай! А я ещё живой!
- Полно, дед. - прервал его Вадим. - Околеть тоже надо достойно. Даже если жил так себе.
Они снова замолчали, с трудом справляясь с неприязнью друг к другу. Присутствие близкого человека не спасало, каждому хотелось забраться в свою нору, чтоб в одиночку пережить последний удар.
- Вот ведь ещё что. - проговорил Голубев. - Весь наш "курятник" тоже заражен. Всем четверым тоже конец. Это наверняка.
Олег Михайлович рассердился и заголосил петушиным тенором.
- Пока топор не опустился, мы ещё живы, ребята! Вы уж так скисли, будто в гробиках себя увидели! Так что, и прощального бала не устроим! Клуба своего, как положено, не закроем?!
- Устроим бал. - кисло улыбнулся Вадим. - В субботу - бал . А потом все разом и решим. И с "курятником" и...
Он примолк и остальные поняли, что решать, собственно говоря, уже было нечего.
- Кого куда подвезти? - спросил Вадим, включив мотор.
Через десять минут они разошлись у станции метро - каждый в свою сторону.
...Голубев прямо из больницы направился в лицей и положил на стол завление по увольнению, обьяснив его вздорной причиной - уезжает на постоянноле жительство в Америку воссоедениться с женой.
Директриса лицея Надежда Викторовна внешне высказала сожаление по поводу утраты лицеем молодого педагога, но видно было, что в душе она этим обстоятельством удовлетворена. Коллектив педагогов становился без Голубева более единодушными и сплоченным. Но от прощального совета она все же не сумела удержаться.
- Высокая нравственность и мораль нужны, Андрей Александрович, не только педагогу.
Совет был слишком общим и далеко неоригинальным, а потому Голубев ответил мягко.
- Позвольте и мне слова прощания. Времена старух, Надежда Викторовна, которые рычали на молодежь, когда та целовалась на улицах и в метро миновали. Не потому, что старухи поумнели, а просто на них все плевать хотели. Да и боятся ныне старушки беззубый рот разевать, сдачи получить можно.
Реакция директора оказалась совершенно неожиданной.
- Да, - ответила она печально. - Всем нынче плевать на молодежь, а следовательно, и на будущее страны. Все погибнем под ударами мировой буржуазии.
- Причиныв гибели будут другие. - вспомнил о своих бедах Голубев, но пояснять ничего не стал.
По настоящему огорчил уход Голубева только Диму Степанкова.
- На кого же ты меня здесь оставляешь, Андрюха? - обидчиво спросил он, заталкивая Голубева в свою лабораторию. - Давай хоть выпьем на прощанье. Я же тут сгибну в одиночку с нашими монстрами. Да тут ещё в дурацкую историю попал, из-за тебя кстати.
- Какую историю? - спросил Голубев, глядя, как Степанков достает из потайных ящиков початую бутылку спирта .
- Да помнишь, как ты эту Галину Карташову при следователе раскручивал? Ну, что у неё кто-то паспорт украл и с её документом анализы на СПИД делал?
- Как же...
- Так вот она по настоящему вбила себе в голову, что её ждут чуть ли не в Олимпийской команде Москвы по лыжам! Девка совсем озверела, учебу забросила, самостоятельно тренируется, бегает, прыгает и мечтает о лаврах чемпионки.
- Ну что ж... Ни архитектором, ни строителем толковым ей не бывать...
- Ей, коротконогому обрубку, и чемпионкой не бывать! - в сердцах сказал Степанков. - Сколько не тренируйся, все одно! Но я-то в историю влип! Она же меня за горло берет, когда я её в команду зачислю и где эта команда, когда начнутся сборы перед соревнованиями!
- Так объясни ей, что все развалилось, соревнований не будет.
- Поздно, - сокрушенно вздохнул Степанков.
- Как поздно?
- Я с ней сплю. Под эту сурдинку.
- С Карташовой?! Ты с ума сошел!
- Получается так. Теперь поздно про это говорить. Влип я, Андрюха, по уши. Девка оказалась прилипчивой, навязчивой, да ещё эти мечты о спортивных лаврах... Гибну, Андрюха, горю голубым огнем.
Голубев открыл было рот, чтоб произнести банальное осуждение, типа того, что нельзя нарушать старого закона - спать там, где работаешь - но тут же сообразил, что, строго говоря, в его, Голубева устах это прозвучит достаточно цинично и фальшиво, хотя Степанков о существование "курятника" не знает.
- Нечего мне тебе советовать, - тоскливо сказал он. - Я сам в этом плане путаюсь. Только один человек из моих друзей с такими проблемами справляется.
- Кто же этот счастливец?
- Вадим Малкин. У того все счастливые - жена счастливая, двое детей, любовницы счастливые, родители и родственники в се при нем сча стливые. Все на него молятся, все его любят и уважают и как ему удается всех так облагодетельствовать только Богу или черту известно.
- Гений. - грустно признал Степанков, разлил спирт по стаканчикам и они выпили его не разбавляя. Потом пытались ещё поговорить, но оказались уже чужими друг другу - Голубев разом отошел от проблем жизни лицея. Простились даже формально не договариваясь о будущих встречах.
...Что же касается "курятника", знавшего своего педагога в несколько ином качестве, то к увольнению Голубева из лицея они отнеслись спокойно. Значительно большее эмоциональное впечатление произвели на них письма, полученные поименно, по почте, в четверг. В каждый именной конверт была вложена карточка выполненная на плотной бумаге, цветной, компьютерной печатью. На карточке значилось.
Драгоценнейшая сударыня!
С чувством глубокой скорби и неизбывной боли руководство достославного теннисного клуба обьявляет о своей катастрофической ликвидации. Кончен бал. погасли свечи, растаяли, как дым, все наши планы.
НО!
Мы не уйдем не простившись с вами, с теми, кто сражался бок о бок с нами, с невзгодами времени. А потому мы устраиваем для всех нами любимых ( а Вы, сударыня, в первую очередь) БАЛ ОБОРВАНЦЕВ! БАЛ ВОРОВ И ПЬЯНИЦ! БАЛ НИЩИХ И ШУТОВ! И, стало быть, форма одежды - самая разнузданная и непристойная! Никаких драгоценностей! Никаких туалетов из Парижа! Ни фраков, н смокингов! Дерюга, лохмотья и - выдумка. фантазия, которые будут отмечены призом!
Празднество имеет место быть в ближайшую субботу по получению Вами, драгоценнейшая, этого горького послания.
Правление Клуба
Люди знающие, во всем этом вычурном образчике эпистолярного жанра без труда угадывали стиль Олега Михайловича и были правы: Вадим бы написал своим гостям приглашение поофицильней и посуше, Голубев - поумней.
Всего было разослано приглашений девяносто трем персонам - членам клуба "Тайм-брэк" и особам к ним приближенным. Среди ожидаемых лиц (любителей тенниса) был один член Государственного Совета Безопасности, пятеро депутатов Госдумы, до дюжины президентов банков, директор крупнейшей авиакомпанию, а остальную шушеру, включая политических лидеров всяких партий и считать за людей постыдно. Приглашались с женами и, ну, скажем интеллигентно - подругами. Уточним - с теми, с кем любители тенниса, сауны и отдыха проводили время под сенью гостеприимного Клуба.
Гости знали, что руководители "Тайм-брэка" - кривоумны и остры на выдумку, а потому предчувствовали ни какую-нибудь ординарную презентацию (пьянку-халяву), а развлечение искрометное, утонченное, из ряда вон выходящее, но вместе с тем без пошлости и дешевого хамства.
В общежитие Архитектурного лицея первой это приглашение получила Рая Бондарева. Она знала, что почта приходит как правило без десяти минут семь и каждый день спускалась вниз, на вахту, где почтальонша уже разбрасывала конверты по алфавитным ячейкам специальной стойки. Раю она знали в лицо, а потому отпускала постоянные шуточки, лишенные как остроумия так и глубокомыслия: вариант первый - "Небось денег ждешь?", вариант второй "Алиментов от мужа ожидаешь?". Оба варианта существа проблемы не отражали. Денег Рая Бондаревой ждать было неоткуда - родители давно сгорели в бане по пьянке, а тетка , поднявшая на ноги Раю, была ныне инвалидом и при случае Рая сама посылала в городишко Семеновск, (что лежит за Волгой, верстах в полутораста от Нижнего Новгорода) кое-какие перепадавшие ей деньжонки. А писал Рае её одноклассник Борис Цирюльник. Девочки общежития второй год устраивали за этими письмами форменную охоту, отчего Раиса и бегала сранья в почтовому стенду. А письма были калоритны и, если умело их читать, то живот можно было надорвать от смеха. Чего только стоило обычное обращение Цирюльника к Рае: "Привет тебе ясноглазая дивчина от непрощенного тобой козлолюба!" А каков, к примеру заключительный перл: "Прощай, коханая, твой мерзкий козел жует скудную траву Мордовии и мечтает о тебе!". Чтобы уточнить ситуацию, следует сказать, что в данный момент Боря Цирюльник тянул срок в лагерях Мордовии. Заработал же он его при достаточно пикантных обстоятельствах. Пострадал за Большую Любовь, в известной степени, если учесть, что в ночь выпускного бала местной школы по пьяной удали, на спор соблазнил на плотскую любовь белую козу, принадлежавшую сторожихе той же школы. И совершил этот акт под наблюдением и одобрении одноклассников. Однако по времени протрезвления Боря тут же подвергся насмешкам и издевательствам своих собутыльников, моментально получил кличку "Козлиный муж", от отчаяния бросился в драку и нанес серьезное увечье своему однокласснику. Дело дошло до суда и местные судейские два дня заседания пребывали в некоторой растерянности, поскольку не могли сообразить: за что толком надо судить парня - за скотоложество или нанесение побоев с увечьями. Пикантность ситуации усугублялась и тем, что весь городишко знал: Борис Цирюльник уж год как находится в состоянии той же Большой Любви с Раей Бондаревой и к осени намечалась официальная свадьба. Срок он получил по минимуму, но не в том существо вопроса - Цирюльник попросту говоря наслаждался своим позором, упал до предельной глубины своего собственного уничижения, дошел до того, что и человеком себя не считал, вернее положил приблизительно так: только по истечению срока наказания он может вернуться в шеренгу людей достойных, а пока он принимал своеобразное покаяние, что и отражалось в каждом письме к Рае, которую он продолжал самозабвенно любить. И мучил девчонку в каждом письме экзерсизами: "И сегодня, вспоминая как та белая коза трепетала и стонала в тот самый момент, я понимаю, что и себя, и козу, и тебя уровнял, унизил до скотского состояния , а потому, не имею права на жизнь." Или - "Когда я начал это прелюбодеяние, когда я безудержно предался самому низменному пороку, я понял, что теперь начнется мое возрождение, мой путь к Богу и Тебе" Понятно, что мальчик он был неглупый, начитанный, с романтическим складом характера. Но понятно так же и то, что Рая Бондарева (тоже не дура девчонка) в конечном счете, после серии таких писем, дошла до озлобления и полного презрения к своему бывшему жениху. Занятия самобичеванием претили Рае, а тут ещё следует принимать во внимание атмосферу маленького городка, где все друг другу в той или иной мере родственнике. Короче - Рая сбежала в Москву. Но Борис Цирюльник, из Мордовских лагерей, сумел каким-то неведомым способом и тут, в Архитектурном лицее её достать, и бомбардировал письмами с частотой, как минимум, - два в месяц. Первое письмо, ещё год назад перехватила болтушка-хохотушка, сплетница и задира Ленка Винокурова и, хотя по тому времени что она, что Рая уже входили в состав "курятника", но разборка между девочками дошла до серьезной драки. Потом - помирились. Потом - Рая изредка даже сама давала подругам почитать дикие письма своего бывшего жениха, что в конечном счете помогло ей отстранить Б.Цирюльника из своей души полностью. Ныне она к нему ничего, кроме брезгливого презрения не чувствовала. Письма стали приходить реже, но Рая по привычке старалась их перехватить, чтоб они не попадали в руки ехидных подруг.
Сегодня письма от бывшего возлюбленного не было, а приглашение на "Бал оборванцев и воров", как ни странно несколько смутило Раю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37