занять привратные башни, посадить у бойниц лучников и бить сверху всякого, вознамерившегося закрыть ворота. Минут тридцать точно можно продержаться. Этого вполне достаточно, чтобы войско вошло в город.
Возможно, Духареву именно так и придется поступить. Но если его миссия удастся — захватывать ворота не придется. Их Святославу откроют сами преславские жители.
Духарев диву давался, насколько просто всё получилось. Въехали в Преславу, как в родной Киев. А дальше? Сотня всадников — это не купец с полудюжиной слуг. Надо где-то разместиться. Причем так, чтобы не вызвать подозрения. У Духарева в Преславе был дом. Хороший дом, с конюшнями и прочими служебными помещениями. Строго говоря, дом этот принадлежал не Сергею, а его братцу Мышате. Но слуги Духарева знали, впустили бы старшего брата хозяина без звука. А что потом? Известно же, что Духарев — воевода русов. Русы — враги. Когда вражеский воевода, причем не один, а с сотней воинов, открыто появляется во вражеском городе, это может вызвать нежелательные эксцессы. При всём нынешнем безвластии в столице имелись стража, гарнизон, дворцовый гарнизон, офицеры, этими войсками командующие, плюс городская старшина, ополчение... Пусть каждый духаревский гридь стоит пяти стражников, но если кто-то из преславских командиров пожелает воеводу упразднить, у него есть очень серьезные шансы на успех.
Другой вариант — сразу двинуть в резиденцию патриарха. Но и тут могут возникнуть те же проблемы. Пусть формально Духарев — посол Святослава. Но в город он проник не как посол, а как лазутчик. А если договориться с патриархом не получится? Тогда прощай, аварийный план захвата ворот изнутри. Вопрос будет стоять так: удастся ли Сергею со товарищи выехать из города столь же легко, как въехали?
Выход предложил бывший опцион Дементий. Выход настолько дерзкий, что Духарев сразу понял: должно получиться.
Они ехали бок о бок по уводящей от ворот улочке, когда Дементий прервал размышления воеводы словами:
— Куда едем? Во дворец?
— Во дворец? Зачем? — Сергею потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное.
— Если мы катафракты царя Петра, значит, жить должны в царских казармах, — спокойно, будто само собой разумевшееся, произнес опцион.
— И нас вот так запросто пустят во дворец? — усомнился Духарев.
— А почему нас должны не пустить? — удивился Дементий. — Сейчас по Булгарии таких отрядов, как наш, небось десятки бродят.
— Но мы же не булгары.
— Ну и что? Готов поставить динарий, что в царской гвардии половина чужеземцев.
— Ну ладно, впустят нас во дворец, а дальше что?
— Предоставь это мне, — уверенно ответил опцион. — И не забудь про динарий.
— Гривна, — сказал Духарев. — Если всё устроишь.
Дементий ухмыльнулся.
— Пожалуй, я не вернусь к Калокиру, — заметил он. — Тебе служить выгоднее. Возьмешь меня десятником, воевода?
— Возьму, — обещал Духарев. — Если всё устроишь.
На территорию царского дворца попасть оказалось еще проще, чем в город.
— Откуда? — спросил стражник, когда, распихав конями сновавшую туда-сюда публику, русы подъехали к воротам.
Вопрос был задан из чистого любопытства. Стражник даже не удосужился от стены отклеиться.
— Из-под Доростола, — честно ответил Дементий.
— Ну и как там, под Доростолом?
— Мы уходили — стоял.
— А я слыхал — сдали Доростол.
— Может, и сдали, — не стал спорить Дементий и въехал внутрь.
Найти свободную казарму тоже оказалось несложно — пустовала большая часть помещений.
Во дворце Дементий ориентировался прекрасно.
— Главное — держитесь спокойно и уверенно, — сказал он. — С остальным я разберусь.
И ушел.
— Не предаст? — на всякий случай спросил Велим.
— Нет, — ответил Духарев.
Больше вопросов не было. Ждать русы умели. Спокойствия и уверенности в каждом — на троих хватило бы. Даже такие молодые шустрые гридни, как Йонах, умели при необходимости ждать и помалкивать. Впрочем, самых шустрых Духарев отправил в конюшни — к лошадям.
Дементий отсутствовал около часа и явился в сопровождении толстого и важного человечка с письменными принадлежностями. Человечек старательно пересчитал всех, записал Духарева, представившегося опционом Константином, помощником Дементия. И ушел.
Дементий остался.
— Был у старшего, — сообщил он. — Поставили нас на довольствие. Два дня отдыха, потом в караул, как все. Я спорить не стал — это обычный порядок. Я правильно поступил?
— Правильно.
— А теперь хорошо бы пожрать раздобыть, — подал голос Велим. — И лошадям овса.
— Всё будет, — сказал Дементий. — Обедать пойдем по распорядку, а за овсом — хоть сейчас. Я же сказал — нас на довольствие поставили.
«Сделаю его сотником, — подумал Духарев. — Никак не меньше. Толковый парень».
Знать бы, что всё будет так просто, можно было бы и тысячу с собой взять. Эх! Войти в Преславу с тысячей — и столица стала бы русской без всяких переговоров. Хотя лучше все-таки договориться.
Вечером Духарев, взяв с собой Дементия и еще нескольких дружинников-христиан, отправился в преславский собор, на богослужение.
Собор был полон, ибо, во-первых, служил сам патриарх, во-вторых, ничто так не обращает мысли человека к Богу, как предчувствие грядущих бед.
К Духареву с товарищами, вернее, к их доспехам, преславцы отнеслись с уважением — пропустили поближе к алтарю.
Служба велась на булгарском языке, и на Сергея будто чем-то родным пахнуло.
Духарев давно не был в церкви. С Киева. Впрочем, он и в Киеве бывал в храме только по большим праздникам и то лишь из уважения к жене. Но в Киеве прочно обосновались византийские попы. Эти служили на греческом и на латыни. По-чужому. А здесь, когда услышал: «Отче наш иже еси на небесех...» — до самого сердца пробрало. А думалось, что забыл.
Отстоял — как на облаке. Даже запамятовал, зачем пришел.
Опомнился, когда всё закончилось. Осталась лишь сладкая пустота в голове и груди да терпкий вкус вина — на языке.
Опомнился. Огляделся. Свои были рядом, глядели выжидающе. Духарев сделал знак: следуйте за мной, и двинулся в выходу.
Успел в самый последний момент. Патриарх уже сел в возок. Духарев заметил, что кузов его не крепился жестко на раме, а был подвешен на цепях — патриарх любил комфорт. Когда Духарев бесцеремонно сунулся внутрь возка, то обнаружил еще большую роскошь: шелковую обивку, подушки. И, естественно, самого патриарха.
Нахальное вторжение, естественно, не привело патриарха в восторг, а его свита даже выразила желание Духарева из возка выкинуть.
Но Дементий злобно рявкнул:
— Приказ кесаря!
И патриаршья стража отступила.
Дальше — легче. Удачно, что в возке патриарх был один. И он с первых слов сообразил, что к чему. Более того, узнал Духарева, которого видел на аудиенции у кесаря Петра.
Через минуту воевода враждебной армии, публично благословленный высшим иерархом булгарской церкви, стоял посреди улицы, а роскошный возок патриарха, сопровождаемый свитой и охраной, катил прочь.
Первый этап «обмена верительными грамотами» прошел успешно. Встреча была назначена.
Патриарх булгарский согласился принять тайного посланца Святослава, однако — с великой осторожностью. Потребовал, чтоб прибыл тот ночью, без охраны, самое большее — с двумя спутниками. И не на патриарший двор, а в дом, принадлежавший кому-то из патриарших родичей. Духарев согласился.
С собой взял Дементия и Звана. Последнего выбрал из прочих гридней потому, что сообразителен, и потому, что христианин. Еще в Киеве Звана крестили и нарекли Елпидифором. Впрочем, для всех, кроме священника, он так и остался Званом.
В ночной Преславе было неспокойно. В узеньких переулках роились тени. Поступи ночной стражи не было слышно, зато время от времени ночь прорезал чей-нибудь вопль. Однажды такие вопли раздались совсем близко — как раз на улочке, в которую русы собирались сворачивать. Дементий замешкался, но Духарев велел ехать.
Когда они свернули, крики уже стихли. Зловещие тени копошились на мостозой. При появлении всадников тени замерли, а потом дружно кинулись в атаку. Надо полагать, не разглядели, с кем имеют дело. А может, и разглядели, но позарились на коней. Нынче в Преславе за ледащую лошаденку давали, как в прежние времена — за кровного жеребца. В любом случае, преславские тати сделали неправильный выбор. Двоим-троим повезло — удалось убежать. Остальным — нет. Зван хотел спешиться — помочь жертвам разбоя, но Духарев удержал. Нынче не до благотворительности. Если миссия воеводы окажется успешной, то Святославовы гридни отучат ночных разбойничков озоровать на подконтрольной Киеву территории. Духарев сам за этим проследит, потому что в любой войне страшнее всего не битвы, пусть самые кровопролитные, а вот такой беспредел, неизбежно войной порождаемый. Когда на дорогах — изувеченные трупы, до которых никому нет дела, кроме волков и одичавших собак. Когда потерявшие родителей дети грызутся из-за куска лепешки и жарят человечину на углях сгоревших изб.
Патриарху булгарскому тоже недешево обошелся минувший год. Когда Духарев видел его в последний раз на приеме у кесаря, глава булгарской Церкви был куда толще и румяней.
— Дни кесаря Петра сочтены, — не стал таить правды патриарх. — Но у него есть законные сыновья. И скоро они будут здесь. Не Божье это дело — отдавать булгарский престол язычнику.
— Великий князь киевский сам возьмет, что посчитает нужным, — возразил Духарев. — Но он не бешеный волк, чтобы без толку лить кровь. Пусть престол достанется сыну кесаря Петра, мой князь не возражает.
— А что — взамен? — без всякой дипломатии, напрямик спросил патриарх.
Наверное, старик устал хитрить. Или понял, что с русским воеводой лучше говорить именно так — без намеков и зкизоков.
— Взамен кесарь признает моего князя отцом и господином, позволит ему и его воинам жить в царском дворце, будет выплачивать ему посильную дань и поддерживать во всех начинаниях, как мирных, так и военных.
— Но ведь тогда кесарем Булгарии будет не сын Петра, а твой князь! — воскликнул патриарх.
— Великий князь, — поправил Духарев. — А кесарем Булгарии будет тот, кого помажет на царство патриах булгарский. Разве нет?
— Нет. Это неприемлемые условия. Твой князь и его воины — во дворце кесаря? Это неприемлемо.
Духарев не стал огорчать патриарха известием, что воины великого князя уже в царском дворце.
— Ваша Святость полагает, — сказал Сергей, — у Булгарии есть лучший выбор?
— Выбор всегда есть.
— Согласен. Но будет ли лучше для Булгарии, если дворец кесаря булгарского будет принадлежать только великому князю Святославу?
— Тогда будет война, — вздохнул патриарх. — И лишь Богу известно, чем она закончится.
— Это верно, — вновь согласился Духарев. — Победить нас можно. Если призвать в союзники ромеев. Собственно, это уже почти произошло. Насколько мне известно, царевичи Борис и Роман уже ведут сюда ромеев. Если они победят, это будет не победа Преславы, а победа Константинополя. И кто бы из сынозей Петра ни взошел на престол, править он будет по указке ромеев.
— Чем христиане-ромеи хуже язычника Святослава?
Духарев посмотрел в глаза патриарха и подумал, что это глаза политика, а не божьего человека. И еще подумал, что тот младше, чем кажется.
— У нас одна речь, святой владыка, — произнес он неторопливо. — Булгарский священник крестил нашу великую княгиню...
— ... Но у нее теперь ромейский исповедник, — перебил патриарх.
— Это временно. Так же, как временным является язычество великого князя киевского. Разве не благо в глазах Господа — крестить Русь?
— Но твой князь — язычник. Он никогда не позволит.
— Почему ты так думаешь, святой владыка? Его сын и наследник Ярополк — христианин. Его жена — христианка. Среди его дружины тоже есть христиане. Я, его доверенный воевода, христианин. Еще вспомни: чуть более века прошло с тех пор, как монах Мефодий крестил вашего царя Бориса.
Сергею вспомнился услышанный несколько лет назад рассказ одного из византийских попов, обретавшихся в Киеве.
То, что булгарского царя крестил византийский монах, пусть даже и булгарин по происхождению, по мнению византийского священника, навсегда ставило булгарскую церковь в зависимость от византийской. Правда, тот же монах не скрыл, что уже через год после крещения булгарский царь переметнулся под крыло Ватикана, с которым уже тогда у византийских патриархов никакой дружбы не было. Впрочем, спустя некоторое время царь отвернулся от Рима и обратился к Константинополю.
И не исполнение обрядов было тому причиной. С позволения Папы Римского в Булгарми церковная служба велась на булгарском языке, хотя Ватикан, в отличие от Константинополя, признавал в качестве языка богослужений исключительно латынь.
Политика. Чистая политика. Но если высший иерарх западной католической церкви — Папа, то высший иерарх восточной — император Византии. Вряд ли булгарский патриарх жаждет кланяться императору Никифору.
— Подумай, святой владыка, — продолжал Духарев. — У нас, считай, один язык, одна азбука... — Тут он немного покривил душой: в окружении Святослава мало кто умел читать и писать. — Если Киев и Преслава объединятся, разве сможет Константинополь повелевать высшим иерархом Булгарии... и Киева?
— А кто поручится, что все будет, как ты сказал, воевода? — спрасил патриарх.
«Клюнул, — подумал Сергей. — Надо дожимать».
— Всё в руках Божьих, — торжественно изрек Духарев и перекрестился, — Если Господу угоден наш союз, нужны ли нам иные поручительства?
— Чего хочет твой князь от меня, воевода? — нахмурив седые брови, спросил патриарх.
— Открой нам ворота Преславы, — сказал Духарев. — Вели прекратить братоубийственную войну.
— Братоубийственную? — Патриарх фыркнул. — С чего ты взял, что пацинаки и угры, разоряющие Булгарию, — наши братья?
— Я имел в виду не печенегов, а нас, русов, — заметил Духарев.
— Язычников!
— Пока — язычников! — с нажимом произнес Духарев. — И потом, святой владыка, разве прекратить войну, уменьшить жертвы — не праведное дело?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8