Для начала, — сказал Росток, повернувшись, и глаза его вспыхнули, — Я хочу, чтобы вы поняли, что есть и вы, и я. Что есть космонавты обеих сторон.
— Профессиональные солдаты, — пробормотал Диас смущенно. Росток ждал. Диас глубже затянулся и, ясно понимая, что говорит не то, все-таки добавил: — Забытые солдаты. Трудно подсчитать, сколько находится на Земле декоративных полков, сколько парней протирает штаны по центрам управления. Эти центры никогда не будут уничтожены. Третья мировая война была более чем достаточной дозой ядерного безумия. Цивилизация, к счастью, уцелела, и жизнь на Земле продлится еще какое-то время. А войну перенесли в космос. Ожили… хм… профессионализм… старые воинские обряды и кодексы. — Он заставил себя поднять глаза. — Какие штампы мне еще перечислить?
— Давайте предположим, что ваша сторона полностью уничтожит наши корабли, — сказал Росток. — Что получится?
— Н-ну… это станет предметом дискуссии… чертовски интересной для любого ученого от политики. Тотальное господство в космосе не означает тотального господства на Земле. Одним движением пальца мы в состоянии уничтожить все восточное полушарие. И в то же время мы не можем этого сделать, так как вы примените тогда кобальтовые бомбы, и от западного полушария тоже ничего не останется. Нам просто некуда будет вернуться. Но эта ситуация невозможна. Космос слишком велик. Так много кораблей, так много крепостей, а сражения длятся подолгу. Ни один флот не сможет до конца уничтожить другой.
— Короче, получается вечный шах, да? — вмешался Росток. — А также — вечная война?
— Не совсем. Возможны локальные успехи. Например, ваше отступление с Марса, или же гибель трех наших кораблей за последний месяц при разных обстоятельствах. Баланс сил меняется. Когда одна из сторон почувствует, что проигрывает — она пойдет на переговоры, итог которых более-менее благоприятен для противоположной стороны. Тем временем гонка вооружений будет продолжаться. Возникнут новые споры, перемирие кончится. И может быть, другой стороне на этот раз повезет больше.
— И вы думаете — такая ситуация сохранится бесконечно?
— Нет! — Диас замолчал, подумал с минуту и улыбнулся одним уголком рта. — Сейчас идет много разговоров об авторитетной международной организации. Единственная помеха — две культуры слишком отдалились. Они не могут сосуществовать рядом.
— Когда-то я тоже в это верил, — сказал Росток. — Потом уверенность эта исчезла. Мировая федерация может стать тем лозунгом, который поможет обеим культурам выявить их сходство. Вы же знаете, что таких предложений было более чем достаточно. Правда, ни одно из них не вышло за пределы демагогической болтовни. И не выйдет. Поскольку, видите ли, продолжение войны обусловлено не различием наших культур, а их сходством.
— Постойте-ка! — возмутился Диас. — Мне это не нравится!
— Ваше дело, — сказал Росток. — Я вовсе не выношу приговор. Я готов даже допустить ваше моральное превосходство. Но замечу, что на земном шаре живут миллиарды людей, которые не только не способны понять то, что вы подразумеваете под свободой, но которые могут и невзлюбить ее, если вы им ее дадите. Я говорю о технологии. Обе наши цивилизации базируются на машинах, которые становятся все более высокоорганизованными и производительность которых растет.
— И?
— И война является необходимостью… Подождите! Я говорю не о «торговцах смертью», «диктатуре, нуждающейся во внешнем враге» и прочих пропагандистских выдумках. Мне кажется, причина конфликта — в культуре. Война должна служить выхлопным клапаном для разрушительных эмоций, генерируемых толпой и порождаемых образом жизни, который она ведет. Образом жизни, некогда запрограммированным эволюцией.
Вы хотя бы слышали об Л. Ф. Ричардсоне? Нет? Он жил в Англии в прошлом веке, был квакером и ученым, ненавидел войну, и первым понял, что для того, чтобы уничтожить явление, его необходимо клинически изучить. Он провел несколько изумительных теоретических и статистических анализов, которые показали, к примеру, что число насильственных смертей в неделю приблизительно одинаково. Что несколько мелких инцидентов, что одно большое сражение — результата один. Разве такой уж мир царил в Соединенных Штатах и Китайской Империи в девятнадцатом веке? Разумеется, нет. Обе страны пережили гражданскую войну и восстание Тайпинов, которые опустошили их в той степени, в какой требовалось. Мне кажется, нет нужды углубляться в примеры. Если надо, мы попозже поговорим об этом подробнее. Я взял работу Ричардсона за отправную точку и попытался разобраться в проблеме поглубже. Для начала я сообщу вам, что любое цивилизованное общество обязано приносить в жертву определенный процент своих членов…
Диас какое-то время слушал молча, потом сказал:
— Хорошо. Временами и я думаю так же. Но вы полагаете, что мы, космонавты — козлы отпущения?
— Именно. Ведущаяся война не угрожает планете. Но своими смертями мы обеспечиваем жизнь Земле.
Росток вздохнул. Лицо его расслабилось.
— Магия, — сказал он, — магия слова, воплощаемая на практике. Когда первый колдун приказывал буре утихнуть, буря, конечно, не слушалась, но племя внимало и становилось храбрее. Однако, более близкая аналогия с нами — жертвенный король в древних аграрных обществах: бог в смертной ипостаси, которого регулярно убивали, чтобы поля могли плодоносить. Это было не просто суеверие. И вам следует понять это. Это делалось для людей. Ритуал является неотъемлемой составляющей их культуры, их мировоззрения, и — как следствие — условием их выживания.
Сегодняшний машинный век выдвигает своих собственных жертвенных королей. Мы избраны расой. Мы — лучшие из лучших. Никто не смеет противостоять нам. Мы можем обладать всем, чего только не пожелаем: богатством, удовольствиями, женщинами, лестью… Но мы не имеет права иметь жену, детей, дом. Поскольку мы обязаны умереть, чтобы люди продолжали жить.
Снова наступило молчание, потом Диас выдохнул:
— Вы полагаете, что война будет бесконечной?
Росток кивнул.
— Но никто… мне кажется… люди не могут…
— Разумеется, они не будут говорить об этом вслух. Проявление традиционной слепоты. Древние крестьяне не занимались доскональной разработкой теоретических обоснований, когда приносили короля в жертву. Они просто знали, что так должно быть, предоставляя право толкования грядущим поколениям.
Диас больше не мог сидеть неподвижно. Он вскочил на ноги.
— Допустим, что вы правы, — выпалил он. — Очень может быть, что вы правы, и что тогда? Что из этого следует?
— Многое. Я не мистик, — сказал Росток. Спокойствие на его лице казалось маской. — Я не мистик. Жертвенный король вновь появился, как конечный этап долгой цепи причин и следствий. Это не логическое наследование по законам природы, как должно было бы быть. Ричардсон был прав в своем основополагающем тезисе, что когда война начинает восприниматься именно как феномен — только тогда она может быть уничтожена. И это повлечет за собой полную перестройку человеческой культуры. Постепенную, неуловимую… Поймите… — он положил руку на плечо Диасу и крепко сжал. — Мы — новый элемент сегодняшней истории. Мы. Короли. Мы не похожи на тех, кто всю жизнь провел под небом Земли. Кое в чем — больше, кое в чем — меньше, но мы другие. У вас со мной, а у меня с вами гораздо больше общего, чем с любым из сограждан на Земле. Не так ли?
Мне подарили время и одиночество, и я чертовски долго думал об этом. Я пытаюсь воспринимать… Возлюбить, как говорят буддисты. Я представляю себе группу космонавтов, таких, как вы и я, тайных единомышленников, желающих Земле добра и никому не несущих вреда, творящих дом свой… Я это представляю, и мне кажется, что мы кое-чего сможем добиться. Не мы — так наши дети. Люди не должны убивать друг друга, когда их ждут звезды.
Он обмяк, повернулся и посмотрел на пульт.
— Но, увы, — пробормотал он, — положение обязывает. Я вынужден убивать ваших братьев. Вынужден. Пока.
Он дал Диасу целую пачку сигарет — невероятное сокровище здесь — и его вновь отвели в каморку и заперли до новой встречи флотов. Он лежал на койке, слушал звонкие крики, рев двигателей, доносившиеся сквозь вибрирующую переборку, смотрел в темноту и курил до одурения. Корабль то разгонялся, то шел в свободном полете.
Диас думал.
Росток явно не врал. Чего он хочет? Чего он намерен добиться? Вполне может оказаться, что он — сумасшедший. Но он ведет себя не как сумасшедший. Он хочет познакомить меня со статистикой и расчетами, чтобы получить удовлетворение от сознания собственной правоты. И он почти наверняка уверен в том, что убедит меня, иначе он не стал бы раскрывать карты.
Сколько их, таких, как он? Скорее всего, очень немного. Синтез человек-машина — явно новинка, наши пока ничего подобного не предпринимали. Росток… Было бы удивительно, если бы и другие такие же пришли к тем же выводам, что и он. И он сам сказал, что в этом сомневается. Его психика, якобы, оказалась более устойчивой. Он — счастливое исключение.
Счастливое? Мне ли об этом говорить? Я всего лишь человек. Ни в одном из тестов я не показывал КИ больше 1000. Неисповедимы пути господни, но не человечьи.
Конец войне? Это здорово. И тогда прекратятся в мире и другие злодеяния: пытки, рабство, убийства… Нет, погоди, согласно Ростоку…
— Но в нашем конкретном случае разве ставка достаточно высока, чтобы покрыть этот самый долг? — возразил ему Диас. — Космические силы не столь велики, как стародавние армии. Теперь просто нет стран, могущих позволить себе такие расходы.
— Следует учитывать и другие факторы, не только смерть, — возразил Росток. — Главное лежит в эмоциональной сфере. Космонавт не просто умирает, обычно он умирает ужасно, и этот момент является кульминацией длительного ожидания. Его знакомые на планете, административный и обслуживающий персонал переживает за него: «на нет исходят», как говорит ваша идиома. Его родственники, друзья, женщины тоже мучаются. Когда умирал Адонис — или Осирис, Таммуз, Вальдур, Христос, Тлалок, выбирайте любое из сотен имен, — люди должны были сами отчасти испытывать его агонию. Это составная часть жертвоприношения.
Диас никогда не думал об этом в таком ключе. Как и большинство корпусменов, он относился к штатским с плохо скрываемым презрением. Но… время от времени он вспоминал, что рад был, что мать умерла до того, как он завербовался добровольцем. А когда он думал о сестре, то рука сама искала бутылку. Была еще Орис, огненноволосая и синеглазая; когда кончился его отпуск, она долго не могла остановить слез… Он обещал найти ее, но, обещая, знал, что этого не сделает…
В памяти остались люди, которые дышали кровью в разбитом взрывом шлеме; люди, которых тошнило, рвало, выворачивало на последней стадии лучевой болезни; люди, которые в болевом шоке недоуменно смотрели на кровавую струю, бившую из обрубка только что целой руки или ноги; люди, которые сходили с ума после шести месяцев патрулирования вблизи Сатурна, и их усыпляли… Да, Карлу повезло.
Братство Корпуса… Честь, традиции, джентльменство. Пустая сентиментальная болтовня!..
Нет, так несправедливо. Корпус охраняет людей, их жизнь и свободу. Может быть, эти жизни и такая свобода ничтожны — с точки зрения корпусмена. Но рыцарство подкупает само по себе. И кроме того, игра в воспоминания о пережитом сначала смешна, а потом превращается в фарс. Добродетель воина не абсолютна. Если воин получил возможность состариться…
Получил? Сколь много может получить один человек, пусть даже при поддержке машины? Что может он сделать? Что может он понять?
Это похоже на основание новой религии…
— Господи, — сказал Диас вселенной, — мы попробуем!

Когда Диас заявил своим охранникам, что ему необходимо видеть генерала Ростока, его препроводили немедленно.
Жилая комната оказалась пустой и тихой, если не считать пения двигателей, негромкого, пока корабль шел по инерции. Царила невесомость, и Диас висел в воздухе, словно сгусток тумана. Моне дарил его глазам земной солнечный свет в летнем лесу.
— Росток? — неуверенно окликнул он.
— Заходите, — раздался еле слышный голос. Диас оттолкнулся ногой и поплыл к кабинету.
Он задержался, ухватившись за дверной косяк.
Кабинет имел полукруглую форму, одну стену его занимал пульт, на котором перемигивалось множество сигнальных лампочек. Росток свободно сидел напротив, и провода от его головы убегали в стену.
Он словно бы обладал весом, по крайней мене, Диасу так показалось. Кожа на лице была смертельно бледной, чуть ли не блестящей, и туго обтянула высокие скулы. Ноздри раздулись, щеки напряглись и потеряли цвет. Диас на мгновение заглянул ему в глаза и оцепенел. Боже правый! Это же не… Он задержал дыхание.
— Ваше решение, быстро, — прошептал Росток. — У меня нет времени. Подробности после битвы.
— Я… я не предполагал, что смогу вас сейчас увидеть.
— Это важнее.
Диас чувствовал себя так, словно его заставили драться на ножах. В отчаянии уставясь на пульт управления, он подумал вдруг: это же голое железо, мозг не может служить этому.
— Вы уверовали, — сказал вдруг Росток с искренним удовлетворением.
— Да.
— На это я не надеялся. Я рассчитывал лишь проверить вашими возражениями свои собственные выводы. — Росток смотрел на него словно из глубины застывших столетий. — Вы созрели для новой веры, — заключил он. — Я не даю вам рекомендаций. Мозг может оперировать лишь теми данными, которыми располагает, а до сих пор у меня не было возможности познакомиться с американцами.
1 2 3 4 5