И все-таки я выскочил мокрый и голый из ванной, схватил трубку и услышал хрипловатое контральто, совершенно мне незнакомое.– Мистер Тейлор? С вами говорит миссис Крейн.– Миссис Крейн? Весьма сожалею, мадам, но вы, очевидно, ошиблись…– Ах, нет, не ошиблась! Вы недавно звонили моей матери и сказали, что вам нужно со мной поговорить.– Вашей матери?… Значит, вы и есть…– Кэтрин Вильсон. Да, это я. Вернее, я была когда-то Кэтрин Вильсон.В том, как она выговаривала слова, в том, как строила фразы, было чтото нарочитое, претенциозное, плохо скрывавшее вульгарность, ту самую, что я уловил и в голосе матери. Я невольно подумал о цветочнице из «Пигмалиона» в исполнении плохой актрисы. И опять возник недоуменный вопрос: возможно ли, чтобы Пат, которая испытывала почти физическое отвращение ко всякой грубости и даже к простой банальности, возможно ли, чтобы она водила знакомство с женщиной такого пошиба?– Я очень рад… Очень вам признателен, – бормотал я. – Я уже боялся, что не удастся найти вас. Мне бы хотелось… очень, очень хотелось как можно скорее с вами встретиться…– А Патриция тоже приехала?При всей напыщенности тона вопрос звучал искренне. А может, я просто был очень плохим сыщиком, что я блистательно доказал через секунду, и достаточно было моей собеседнице спросить про жену, как все мои подозрения мгновенно улетучились… Я с поразительным простодушием выпалил:– Патриция исчезла. Именно поэтому я и хотел вас повидать.– Исчезла? Не понимаю.– Я все вам объясню. Могу ли я приехать к вам… скажем, через час?– Ко мне? – Она замолчала, и хотя я еще ни разу не видел Кэтрин Вильсон, но мог бы поклясться, что эта маленькая пауза была заполнена целой серией гримас и ужимок. – Ах нет, это невозможно. Нельзя, чтобы мой муж… Сами посудите, а вдруг он узнает, что в его отсутствие сюда приходил мужчина! Соседи такие сплетники!
Час от часу не легче. Я знал многих замужних женщин в Милуоки, в Чикаго, в Лондоне, в Нью-Йорке; все они, как правило, были подругами Пат, и всем им доставало ума и воспитанности не позволять себе подобных рассуждений. Что же собой представляет эта Кэтрин Вильсон… Но я счел неприличным настаивать.– В таком случае где мы можем с вами встретиться?Новая пауза и, наверно, новые ужимки.– В холле «Риджентс-отеля», в половине двенадцатого.– А не лучше ли вам прийти сюда, в «Камберленд»? Мне легче было бы вас узнать…– В «Камберленд»? О нет, меня могут увидеть. – На сей раз в трубке раздалось жеманное хихиканье. – Раз вы там живете… люди могут бог знает что подумать! – Опять хихиканье. – Нет, лучше в «Риджентс».– Как вам будет угодно. Но нельзя ли попросить вас прийти немного раньше?– Нет, я только что проснулась. – Снова хихиканье. – Значит, договорились, в половине двенадцатого? Сядьте за столик в баре, с красной гвоздикой в петлице. До скорого, мой милый! – добавила она по-французски с кошмарным акцентом; я даже не сразу понял, что она хотела сказать.Я стоял на ковре – с меня стекала вода, под ногами были лужи – и долго не мог прийти в себя от изумления. «Мой милый»? Красная гвоздика в петлице – в половине двенадцатого! С кем мне предстоит иметь дело? «Некая Кэтрин Вильсон, выдававшая себя за драматическую актрису», – сказал сэр Джон. Как могла Пат выносить ее общество? Нет, решил я, между моей женой и мисс Вильсон не могло быть никакой дружбы; в одной машине они оказались по чистой случайности… Но свидание было назначено, и я решил довести дело до конца. И потом, мне так было необходимо поговорить с кем-нибудь о Пат, неважно с кем, только бы поговорить…Прямо напротив меня был зеркальный шкаф. Я не из тех мужчин, которые получают удовольствие, любуясь собственным отражением. А с того дня, как Пат уехала, я почти не смотрелся в зеркало, разве лишь когда брился. Но сейчас я не удержался и стал разглядывать человека, смотревшего на меня из дверцы шкафа. И испугался – так я за эти десять дней исхудал. Мои друзья всегда уверяли, что я прекрасно сложен, но сейчас они бы этого не сказали. У меня можно было все ребра пересчитать, из-под кожи резко выступали ключицы, нелепо торчали бедренные кости… Я впервые задумался, любила ли бы меня по-прежнему Пат, предстань я перед ней в таком виде…Если я уже дошел до подобных вопросов, значит, я был здорово выбит из колеи. * * * Являясь географическим центром Лондона, холл «Риджентс-отеля» также и один из центров мира; там можно встретить кого угодно, там, как на вокзале, беспрерывно толчется народ; по-моему, эта знаменитая гостиница вообще очень похожа на вокзал. А кроме того, это одно из самых вульгарных мест, какие мне когда-либо доводилось видеть. Бизнесмены, назначающие там свидания, больше похожи на маклеров или на букмекеров; женщины, которые в любое время дня и ночи сидят там в баре за стаканом мерзкого пойла, поразительно безвкусны; к тому же они отличаются тем неповторимым уродством, которое пышным цветом цветет только между Флит-стрит и Кенсингтоном. Матроны в пестрых лентах, долговязые девицы в очках и со вставными зубами и в довершение всего какие-то размалеванные старухи, которые уныло сидят над порцией виски в ожидании клиентуры… Всякий раз, как я переступаю порог «Риджентс-отеля», меня передергивает и так хочется обратно на улицу, на свежий воздух Пикадилли… И Дик Лоутон, и ты, Том, вы всегда посмеивались над моим отвращением; вы говорили, что это чисто американское свойство, а для истинного британца подобное зрелище отнюдь не отталкивающее, а, напротив, в высшей мере забавное. Возможно, вы правы, но такова уж моя натура, тут ничего не попишешь.И именно здесь миссис Крейн назначила мне свидание! Выбор был довольно странный; этого я никак не мог ожидать от приятельницы Пат. Но я уже переставал удивляться… Я явился туда, разумеется, раньше, чем нужно, и у меня оказалось вполне достаточно времени, чтобы подвергнуться пытке медленного удушения в пышных и мрачных викторианских стенах. Зато здесь можно было в эти часы что-нибудь выпить, что я сразу и сделал. Всякий раз, когда в дверях появлялась новая посетительница, я бросал на нее быстрый взгляд и начинал молить небеса, чтобы она не оказалась Кэтрин Вильсон.Я уже приканчивал третью порцию сухого мартини, и часы показывали без пяти двенадцать, когда из-за столика в центре зала решительно поднялась одиноко сидевшая дама в сиреневом пальто и причудливой розовой шляпке и направилась к бару. Я уже давно заметил ее; она чертовски меня раздражала своим нелепым одеянием, чудовищно наложенной косметикой, морковным цветом волос и нелепой мимикой – этакими бесконечными подмигиваниями, многозначительными улыбочками и манерными жестами, какими она подзывала официанта; но надо признать, что она была гораздо моложе и миловиднее большинства других посетительниц этого вертепа.– Бармен, – проговорила она, – вы не видели здесь джентльмена с красной гвоздикой в петлице?Прежде чем она закончила фразу, я узнал хрипловатый и протяжный голос Кэтрин Вильсон. Глава восьмая – Покорнейше прошу меня извинить, мадам, – сказал я, – но я совершенно забыл про цветок, о котором вы говорили. К счастью, я узнал вас по голосу, ибо ваш голос, – добавил я, изо всех сил стараясь быть галантным, – забыть невозможно.– О, это вы? – воскликнула она, легонько втянув голову в плечи и скользнув по мне взглядом. – Мистер Ливингстон, я полагаю?И прыснула, радуясь собственному остроумию.– Садитесь за мой столик, – предложила она. – Мне не хотелось бы, чтобы этот бармен нас слышал.Мелкими танцующими шажками она пошла к своему столику, я последовал за ней. Немыслимого цвета волосы были собраны в конский хвост, доходивший почти до пояса; сиреневое пальто, розовое пятно шляпки, оранжевая шевелюра – мешанина цветов была зверская, и я впервые в жизни пожалел, что я не дальтоник.– Я вас, конечно, уже видела раньше, – сказала она, как только мы сели, – и могу вернуть вам ваш комплимент: женщине трудно забыть такого красивого мужчину, как вы.Это заявление было подкреплено неизбежным хихиканьем. Я чувствовал себя страшно неловко: у меня абсолютно не было опыта общения с такими женщинами, я опасался, что со стороны может показаться, будто я подобрал свою даму на панели. Говорить с ней о Пат! И снова задал я себе все тот же вопрос: возможно ли, чтобы моя жена водила знакомство с Кэтрин Вильсон, чтобы они дружили? Нет, тысячу раз нет! Здесь явно что-то было не так.– Да, я вас уже видела. Теперь я припоминаю, это было, когда я последний раз встретила Патрицию на улице. В сорок пятом, на рождество. Вы шли с ней под ручку по Пикадилли. Я чуть было не остановила вас, но потом подумала, что, может быть, Патриции это будет неприятно, и прошла мимо как ни в чем не бывало. Помню, в ту минуту у меня прямо-таки сжалось сердце, я вообще очень чувствительная, ну просто до болезненности. Мама мне всегда говорит: «Кэт, ты слишком чувствительная». Но я ничего не могу с собой поделать. Если мне кажется, что кто-то начал ко мне плохо относиться, у меня сразу ком в горле встает, и я не могу заставить себя подойти к человеку и спросить, что случилось. – Она опять хихикнула. – Вот видите, я уже делюсь с вами самым сокровенным… (Где она подцепила это выражение? Какого рода литературой была вскормлена эта женщина?) Я чувствую, что мы станем с вами большими, очень большими друзьями. Господи, если бы мой муж сейчас нас увидел, он бы меня убил!Я предпочел не углубляться в вопрос о ревности мистера Крейна и попытался перейти к делу.– Поскольку у вас такая хорошая память, миссис Крейн, вы наверняка сумеете мне помочь. Пат…Но тут я запнулся, потому что вдруг почувствовал, как нелегко признаться в том, что Пат не рассказала мне про случай с автомобилем. Кэтрин Крейн воспользовалась этой паузой, чтобы задать вопрос, который, видно, все время вертелся у нее на языке.– По телефону вы мне сказали, что Патриция исчезла. Я как-то не поняла, в чем, собственно, дело. Может быть, вы сперва объясните мне это?Темы мне все равно было не избежать, и я не стал откладывать неприятный разговор. Не вдаваясь в подробности, я рассказал миссис Крейн о том, что произошло. Она слушала с огромным интересом и хотя при этом театрально воздевала руки и гримасничала, но вопреки моим опасениям не позволила себе ни одной пошлой реплики. Рассказывая, я присматривался к ней. Если бы не толстый слой пудры и румян, ее лицо можно было назвать приятным: великолепные зубы, четко очерченный подбородок, бархатные глаза; при всей ее аффектации и жеманстве в ней чувствовалась непритворная человеческая теплота и душевная щедрость; будь она иначе одета, иначе причесана и подкрашена, это была бы милая и красивая женщина. И в девушках она, наверно, была по-своему очаровательна, хоть и заурядна.Когда я закончил свой рассказ, она вдруг снова стала на секунду этой девушкой; посмотрела на меня так ласково, почти с нежностью, и сказала без всякого жеманства, с милым простонародным выговором:– Честное слово, я очень за вас огорчена. – И тут же добавила: – Могу ли я вам чем-то помочь?Поначалу я превратно истолковал эти слова; я с ужасом подумал, что миссис Крейн попросту предлагает утешить меня на свой лад. Но, к счастью, это было не так; во всяком случае, она думала сейчас не о том; к тому же она так боялась своего грозного мужа!.. И я поспешил сказать ей, чего я от нее жду – некоторых разъяснений относительно людей, которые знали Пат до ее замужества.– Но может быть, – добавил я, – вам будет трудно ответить на этот вопрос. Ведь Пат была для вас просто случайной знакомой…Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, мне хотелось, чтобы Кэтрин Крейн-Вильсон сумела мне помочь, сообщила как можно больше сведений, навела меня на след, каким бы неожиданным он ни оказался. Но, с другой стороны, мне было бы очень приятно узнать, что Пат не имела никакого отношения к тому сомнительному обществу, великолепным образчиком которого являлась миссис Крейн… И это второе желание, эта потребность верить в чистую и гордую Пат были настолько глубоки, что я почувствовал чуть ли не разочарование, когда услышал в ответ:– Нет, что вы! Я очень хорошо ее знала. Около двух лет она была моей самой близкой подругой. * * * Если бы я захотел полностью воспроизвести рассказ Кэтрин Крейн, мне не хватило бы этой тетради. Я пробыл с ней вместе – спешу уточнить: в самом благопристойном смысле этого слова – около шести часов. После недолгого и довольно слабого сопротивления она призналась, что ее муж в данный момент находится в дальней поездке (из чего я заключил, что никакого мужа у нее вообще не было, что Крейн – это фамилия, под которой она живет, и что категорический отказ Кэтрин и ее матери дать домашний адрес объяснялся причинами куда менее благовидными, чем боязнь семейного скандала) и посему она свободна и может со мной пообедать. Мы перебрались в кафе «Ройял» («Ах, такое изысканное заведение – там можно встретить писателей и актеров!») и ели тушеную баранину по-ирландски; потом перешли то ли в кафе «Лион», то ли еще куда и там пили кофе и завершили свой день в холле «Камберленда», то есть именно там, куда Кэтрин ни за что не желала прийти ко мне утром. Она уже порядочно выпила, ее чувствительность и ее простонародный выговор решительно о себе заявили, и я могу без ложной мужской скромности утверждать: пожелай я посягнуть на ее добродетель, я встретил бы очень слабый отпор. Но добродетель (или то, что от нее осталось) миссис Крейн-Вильсон меня совершенно не интересовала; меня интересовали ее воспоминания, относящиеся к героической поре 1943–1945 годов, и эти воспоминания я попытаюсь сейчас воспроизвести.Чтобы понять, каким образом Кэтрин и Пат, девушки столь разные, могли подружиться, наверно, нужно было бы вспомнить атмосферу, в которой жил Лондон в те годы. Но сам я провел войну на Тихом океане и могу высказывать на этот счет лишь гипотезы. Повествование миссис Крейн было довольно сбивчивым и невнятным, и она, разумеется, излагала лишь свою собственную точку зрения. Было вполне естественно, что такую девушку, как Кэтрин Вильсон, могло привести в восторг знакомство с «порядочными людьми», но куда менее было естественным (так по крайней мере я считал до последнего времени, но теперь мое мнение на этот счет начинает меняться), чтобы Пат могло чем-то привлечь общество мисс Вильсон и ее дружков…Они познакомились в конце 1943 года, в самый тяжелый период войны, на квартире одного члена парламента, лейбориста, чье имя Кэтрин категорически отказалась мне назвать, ссылаясь на то, что он до сих пор входит в палату общин и ей ни за что на свете не хотелось бы причинять ему неприятности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18