Но однажды он пытался обокрасть квартиру, где горничной служила его
любовница - Анастасия Сергеева, которая пыталась помешать своему ухажеру.
Митрофанов перерезал Сергеевой горло столовым ножом и обобрал квартиру
дочиста... Его поймали и приговорили к 20 годам каторги. Однако в 1901
году Митрофанов бежал и вынырнул в Питере под видом бравого казачьего
офицера, чью грудь украшали два Георгиевских креста. (Любопытно вот что, -
оказалось, что эти кресты были не краденными, а действительно заслуженными
Митрофановым во время "китайской войны", где он отличился под псевдонимом
"доброволец Николай"). Полиция арестовала его, проникнув под видом
водопроводчиков в квартиру его новой любовницы - мещанки Утробиной.
Митрофанов вновь был отправлен на Сахалин, где работал часовщиком,
телефонистом и даже дирижером оркестра... Он несколько раз пытался бежать,
но его все время ловили, и в конце концов Николай Митрофанов сгинул на
каторге окончательно.
Особняком в воровском сообществе стояли "городушники" - магазинные
воры, "работавшие" прямо на глазах продавцов и покупателей. Дело в том,
что "городушники" обычно не воровали в техгородах, где жили постоянно, а
приезжали гастролировать - естественно, местные воры, хоть и вынуждены
были считаться со своими иногородними собратьями, но все же особой
привязанности к чужакам не испытывали, а при удобном случае и "капали" на
них в полицию.
24 октября 1900 года в Петербург прибыла шайка "городушников" из
Варшавы, возглавляемая опытным рецидивистом Валентием Буркевичем. При
Буркевиче были три девушки - Констанция Робак, Антонина Гурная и известная
варшавская воровка Текла Макарович. Вся эта команда сначала украла два
бобровых воротника в меховом магазине петербургского городского головы
Лелякова на Большой Морской, а потом направилась в Гостиный Двор в магазин
золотых вещей Митюревой, где при попытке украсть футляр с дорогими
серьгами, воров задержали и передали полиции. Большие срока тогда были
редкостью - Буркевича сослали на 4 года в арестантские роты, Гурная
получила 3,5 года тюрьмы, а Розбак отделалась 3 месяцами ареста... Особую
касту составляли конокрады, которые, как ни странно, были наиболее
организованны из всех категорий воров. За ними стояла выработанная
поколениями традиция аж с XVII века, что позволило организации конокрадов
превратиться в некое "государство в государстве". Эта воровская профессия
была, пожалуй, одной из самых рисковых в дореволюционной России - как
правило, пойманных конокрадов убивали прямо на месте крестьяне и
извозчики, для которых лошади были единственными средствами к пропитанию.
Конокрады одними из первых научились вовлекать в свою деятельность
полицейских - для "прикрытия" - и таких случаев известно множество. Их
шайки состояли из десятков человек с четко распределенными обязанностями.
Одни лошадей крали, другие меняли им внешность (перекрашивали и даже
надували через зад в т.н. "золотых конторах"), третьи перепродавали,
четвертые прикрывали... В Питере конокрады базировались в районе Сенной
площади, но их организация была настолько хорошо законспирированной, что
имена ее настоящих руководителей не дошли до наших времен...
Отдельно стоит сказать несколько слов о профессиональных
картежниках-шулерах. Эта категория преступников, как правило,
формировалась выходцами из высших слоев петербургского общества, однако с
широким распространением карточной игры стали открываться игорные дома и
попроще, чем знаменитый с середины XIX века Петровский яхт-клуб,
расположившийся сначала на Троицкой улице, а потом в доме Елисеева на
Невском. Шулера попадались достаточно часто, но до судов дела доходили
редко - срабатывали связи, да и жертвы, скрывая свою страсть к игре, не
особенно были заинтересованы в скандалах. В начале XX века в Петербурге
жил известный всему шулерскому миру бывший цирковой борец по кличке Бугай,
который со временем открыл собственное игорное заведение вместе с неким
бывшим лакеем-шулером, отзывавшимся на прозвище Дубовый Нос - но эти двое
были лишь каплей в шулерском море Петербурга... (Традиции дореволюционных
шулеров донесли и до наших времен. Подробнее об этом будет рассказано
ниже, в разделе "Кунсткамера Петербурга", в главе "Страсти по Степанычу").
Одних преступников сажали, но на смену им немедленно приходили новые.
Легенда гласит, что в начале XX века питерские воры даже создали свою
"воровскую академию", в которой заслуженные "марвихеры" обучали мастерству
талантливую молодежь. Выпускной экзамен в этой академии сдать было
довольно трудно - молодой вор должен был под присмотром наставника
вытащить кошелек из кармана выбранной жертвы, пересчитать деньги и
положить обратно, так, чтобы прохожий ничего не заметил... А молодежь и
впрямь подрастала талантливая, можно сказать - ищущая. В начале нашего
столетия петербургская полиция накрыла особую шайку "воров с пением" - в
организацию входило 6 молодых карманников в возрасте от 18 до 20 лет,
которые завербовали певца-куплетиста. За долю этот певец распевал перед
толпой в садах, парках, притонах и трактирах смешные еврейские куплеты, а
вся остальная шайка очищала карманы заслушавшейся публики... Другая
молодежная шайка промышляла в Таврическом саду и состояла из девочек 14-15
лет и их чуть более старших кавалеров, известных полиции по кличкам
"Чудный месяц",
Васька Босоногий, Кит Китыч... (преступная молодежь того времени
вообще любила звучные прозвища типа Ванька-Карапузик, Сидор С Того Света,
Васька - Черная Метла, Сергей - Мертвая Кровь и т.д.). Шайка эта
называлась "Гайдой" и работала следующим образом - девочки крали и
попрошайничали, а мальчики страховали. В 1903 году в 15-летнем возрасте
начал свой трудный жизненный путь знаменитый питерский карманный вор
Григорий Васильев, известный под кличками Гришка-Тряпичник и
Гришка-Иголка. Он крал и при царе-батюшке и при Временном правительстве и
большевиках. К 1923 году он создал небольшую организацию воров и сам уже в
основном лишь разрабатывал кражи, которых на его "боевом счету" было
больше тысячи...
Одним из последних заметных событий в жизни преступного мира
дореволюционного Петербурга стал разгром полицией в 1913 году шайки Мовши
Пинхусовича Шифа - владельца ювелирного магазина, располагавшегося на
Петроградской стороне по адресу Сытнинская, дом 9. Почтенный ювелир Шиф
организовал вокруг себя шайку "громил" и "домушников" человек в 30, у
которых скупал за бесценок краденное. Мовша Пинхусович давал своим
"подчиненным" воровской инструмент, планы квартир и подробные инструкции
для проведения краж. "Правой рукой" был его приказчик Ноэм Горель.
"Спалился" Мовша Пинхусович глупо, как это обычно и бывает - его выдал
один из "обидевшихся" мелких перекупщиков. На квартире Шифа, где после
удачных дел происходил дележ добычи и грандиозные попойки, полиция
устроила засаду и задержала 13 воров - никто из них при задержании
сопротивления не оказал, тогда это было както не принято.
В те далекие годы преступный мир и полиция относились друг к другу,
как правило, с уважением (бывали, конечно, всякие казусы - типа такого,
например, - некий вор Руздижан зашел однажды в кабинет к приставу
попросить о продлении паспорта и заодно прихватил с собой шкатулочку с
семью тысячами казенных денег) и "беспредела" друг другу не устраивали -
преступники занимались своим ремеслом, полиция - своим. И мало кто тогда
мог предположить, что буквально через несколько лет в Петербурге начнется
настоящая кровавая вакханалия сорвавшегося с неведомой цепи бандитизма...


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. РОЖДЕННЫЕ РЕВОЛЮЦИЕЙ

Революционный кошмар 1917 года стал мощным катализатором в развитии
уголовных тенденций Петербурга - ничего удивительного в этом не было, в
эпоху любых смут и социально-политических потрясений на поверхность
всплывает столько мути и пены, что автоматически возникает объективная
ситуация наибольшего благоприятствования для преступной среды.
Непредвзято, спокойно, без влияния различных политических коррелятов
криминогенная обстановка того времени практически не изучена до сих пор, и
тому есть весьма понятные объяснения.
Во-первых, и после Февральской революции и после Октябрьской
последовали массовые амнистии, причем свободу получали как "политические",
так и уголовники. Советская власть, например, достаточно долго полагала,
что уголовники с дореволюционным стажем - это меньшие враги, чем
контрреволюционеры, или вообще не враги, а "социально близкие",
"социальные попутчики" на дороге в светлое будущее. Дело в том, что еще до
1917 года политическое и уголовное подполье России постоянно пересекались
и даже помогали друг другу. Стоит вспомнить хотя бы такой пикантный факт:
часть бюджета большевиков составили деньги, добытые "эксами" - т.е.
банальными грабежами и разбоями. Разные нелегальные партии активно
контачили и с контрабандистами. Наконец в тюрьмах и ссылках политические
сидели бок о бок с уголовниками, поэтому поток взаимомиграций был,
конечно, неизбежен. Во-вторых, в революционном угаре было уничтожено много
полицейских архивов. Удивляться этому обстоятельству тоже не стоит - часто
офицеры уголовной полиции, не занимаясь специально разработкой
политических, получали тем не менее от своей агентуры любопытную
информацию компрометирующего характера в том числе и о тех людях, которые
в семнадцатом заняли большие посты - один, скажем, был кокаинистом, другой
- пассивным педерастом, третий сам был "на связи" с сыщиками, четвертый
участвовал в обмене награбленных денег на валюту... Всю эту "компру" нужно
было как-то срочно уничтожить, поэтому были синициированы вспышки
"народного гнева", от которых загорелись полицейские участии и в
благородном очистительном пламени исчезали, порой навсегда, имена, клички,
судимости...
Уголовный мир раскололся - часть его (малая) действительно пошла на
службу Советской Власти, другие же просто поняли, что пришел их час.
Человеческая жизнь в Питере 17-го - начале 18-го года стоила сущие
пустяки, преступная элита, специализирующаяся на сложных аферах, стала
покидать город, а главными уголовными "темами" стали уличные разбои и
"самочинки" - самочинные обыски, производимые у зажиточных людей под
прикрытием настоящих или, чаще, липовых чекистских удостоверений. ("Тема"
эта будет жить долго. Самочинные обыски в нашем городе были очень
популярны в 70-х годах - трясли тех, кто в настоящую милицию потом не
обращались, боясь резонных вопросов от ОБХСС - откуда, мол, столько
добра-то накопили, граждане потерпевшие... Но в 70-е "самочинки"
назывались уже по-другому - "разгонами").
Вот несколько цитат из одного только номера "Красной газеты" - от 23
февраля 1918 года:
"...В трактир "Зверь" угол Апраксина переулка и Фонтанки явились два
неизвестных с самочинным обыском и стали требовать у посетителей денег...
...Вчера по Дегтярной улице дом 39/41 разгромили магазин Петрова.
Похищено товару на 1190 рублей...
...По постановлению комиссии по борьбе с контрреволюцией грабители
князь Эболи и Франциска Бритте расстреляны за участие в целом ряде
грабежей...
...Из комиссии были отправлены под конвоем: Браун, Алексеев,
Корольков, Сержпуховский, задержанные за грабежи под видом обыска. По
дороге в тюрьму все они были расстреляны красноармейцами за попытку к
бегству...
...Вчера с угла Сергиевской и Фонтанки доставлен в Мариинскую
больницу неизвестный без признаков жизни, расстрелянный за грабеж..."
Из этих цитат видно, что Питер жил в те дни интересной, насыщенной
жизнью. Кстати, уголовные преступления совершали тогда не только
представители "взбесившегося охлоса", но и вполне приличные в прошлом люди
- 24 мая 1918 года была раскрыта и ликвидирована банда "самочинцев",
которой руководил бывший полковник царской армии Погуляев-Демьянов. О
количественном составе этой компании можно судить по таким впечатляющим
цифрам: на штаб-квартире у грабителей было изъято 27 винтовок, 94
револьвера и 60 гранат...
Таких, как этот бывший полковник, в уголовной среде стали называть
"бывшими". Большинство из них совершали грабежи, чтобы добыть денег на
последующее пристойное существование в эмиграции, кому-то это удалось, а
кто-то навсегда влился в уголовный мир. Приток этой свежей крови
существенно обогатил бандитский Петербург того времени - "бывшие" были
более образованы, более развиты, чем уголовники дореволюционного периода.
С другой стороны, за "царскими уголовниками" были традиции,
налаженные каналы сбыта краденного и награбленного, налаженная методика
"залеганий на дно" и т.д. Некоторые уважаемые эксперты считают, что именно
в альянсах того времени "бывших" и старых профессиональных уголовников
начал формироваться феномен российской организованной преступности...
Уличные разбои того времени стали проходить с выдумкой и некой чисто
питерской изюминкой. В 1918 году в Петрограде появилась банда "живых
покойников" или "попрыгунчиков". Деятельность этой команды приобрела такой
размах, что она даже нашла свое отражение в классической литературе - вот
что пишет об этой банде Алексей Толстой в романе "1918 год" из знаменитой
трилогии "Хождение по мукам": "В сумерки на Марсовом поле на Дашу
наскочили двое, выше человеческого роста, в развевающихся саванах.
1 2 3 4 5 6 7 8