Так?
Велизар (гневно).Да! Отказываюсь полностью!
Петринский (усмехаясь, Теодосию).Слышишь? Получишь и приданое!
Глафира (с гневным криком, Петринскому).Я отказываюсь от квартиры, глупец! До каких пор ты будешь издеваться над моей бедностью? (С упреком Теодосию.)Что же ты молчишь?
Теодосий. Потому что он не заслуживает ответа, Глафира! Он считает всех людей мошенниками или дураками! А это черта того мира, который его воспитал.
Глафира (Теодосию).Но где же мы будем жить? Как мы будем смотреть людям в глаза, когда будем искать квартиру?
Петринский. Это мелкие неприятности, с которыми любовь быстро справляется!
Глафира (возмущенно, всем).Разве вы не видите, что этот бессовестный тип хочет представить наши дела как Унизительную комедию, чтобы запугать свою жену?
Петринский. Если любишь жизнь, превращай ее в комедию! А если ненавидишь, делай из нее трагедию!
Глафира (Петринскому, вне себя).Бесстыдный н пресыщенный буржуа! Единственное твое удовольствие – забавляться несчастиями других!
Петринский (строго, Глафире).Попрошу без аффектации!
Ана (кротко, Теодосию).Теодосий! Квартира, в которой мы живем, в вашем распоряжении! На днях я перееду!
Пауза, Теодосий сидит согнувшись и сжав голову руками. Он словно ничего не слышит.
(Велизару, не меняя тона.)Возьми вину на себя! Помоги им выбраться из безвыходного положения! Теодосий заслуживает этого.
Велизар (с презрительным безразличием).Я уже сказал. Я согласен на все!
Пауза. Все смотрят на Глафиру. Она кипит от негодования и обмахивает лицо носовым платком.
Петринский (саркастически, Теодосию).Твой метод – придерживаться истины – начинает давать результаты.
Теодосий (поднимает голову).А тебе не терпится сунуть нам в нос эти результаты, да?
Петринский. не вредно иногда спуститься с облаков. Все определяет конкретная истина.
Теодосий. Мой опыт конкретной истины в жизни гораздо глубже, чем твой! И если ты хочешь удержать жену от развода, который она готова уже сама требовать, то не подозревай в малодушии всех нас! Понятно?
Петринский (смеется).Ты все еще воображаешь, что судьи – это исповедники, которые простят твое отношение к Ане и отпустят тебе грехи без возмездия!
Теодосий. Не судьям определять мое отношение к Ане. Это дело моей совести.
Ана (с кроткой иронией).Теодосий! Женщины предпочитают отношения, которые определяются любовью, а не совестью.
Петринский. А ты как думаешь, Глафира?
Глафира. Большинство мужчин не способны почувствовать ни укоров совести, ни настоящей любви! И ты такой! (Презрительно.)Не желаю больше с тобой разговаривать!
Петринский. Почему же?
Глафира (громко и гневно).Потому что ты всегда притворяешься идиотом, когда хочешь унизить беззащитную женщину!
Петринский. Большинство женщин выглядят беззащитными, но нападают первыми!
Глафира (зло).Побереги эти остроты для своей супруги! Это она напала на тебя.
Мария (смеется).Ты все еще не можешь мне этого простить?
Глафира. Мне это давно безразлично, но я не могу терпеть его циничного хвастовства!
Петринский (внезапно, Теодосию).А ты что напишешь в заявлении о разводе?
Ана. Заявление подам я.
Петринский. Вот как?!
Пауза. Все удивленно молчат и смотрят на Ану.
Ана. Да! Теодосий заслуживает свободы и счастья! И его решение не должны обсуждать те, кто не знает его мотивов.
Теодосий (внезапно встает).Спасибо, Ана! Только ты можешь реагировать на все таким образом. Чуть позже я скажу о своем решении! Но сперва я хочу припомнить один эпизод из моего прошлого, который и заставляет меня принять это решение! Давно… в годы подполья… однажды летом мне надо было провести полдня в Варне. Я ждал товарища, который должен был прибыть на пароходе из-за границы. Вокруг звучал беззаботный смех людей, приехавших к морю отдыхать. И тогда на скамейке приморского парка я спросил себя, что, в сущности, заставляет нас, коммунистов, забывать свою личную жизнь и отдавать все свои силы борьбе. Может быть, бедность, преследования фашистов, мысль о будущей счастливой жизни? Нет! Мне кажется, не это! Когда нам удавалось сделать все возможное, выполнить свой партийный и человеческий долг, мы испытывали наслаждение, нравственный покой, и это было единственной наградой за то, что мы делали и что не променяли бы ни на какое другое счастье… Так это было, Ана?
Ана (тихо).Да, так, Теодосий!
Теодосий. Так это было, Велизар?
Велизар (сердито).Сам знаешь, как это было!
Теодосий (обоим).И вот! Вы сегодня мне это напомнили! Ваше благородное поведение разбудило во мне воспоминание о пашей солидарности.
Глафира (тревожно).Почему же тебя удивляют их поступки? Просто они, как разумные товарищи, хотят уберечь твою личную драму от насмешек глупцов! Это вполне естественно!
Теодосий (тихо).Да! Вполне естественно! Так когда-то каждый из нас был готов без колебаний пожертвовать собой ради другого.
Вел из ар (саркастически).То было золотое время сильных характеров, Теодосий!
Глафира (громко и быстро).А разве то, из-за чего мы здесь сегодня собрались, не требует сильных характеров?
Теодосий. Требует! Но для чего? Для защиты права на любовь или для чего-то, что стоит над ним?
Глафира. Что может стоять выше права любить?
Теодосий (тихо, после долгой паузы).Долг! Долг по отношению к людям, о которых я забыл. (Указывает на Ану и Велизара.)
Глафира (в панике).Какой долг? Откуда он взялся?
Теодосий. Из прошлого, Глафира! Из той частицы моей души, которая заставила меня восстать против неправды и эгоизма и которая сделала меня когда-то коммунистом!
Глафира (в панике).Ты понимаешь, что говоришь? Вчера ты выступал против долга, а сегодня ставишь его выше всего!
Теодосий. Да, сегодня я снова поднимаю его над всем! Долг, а не личное счастье, готовность пожертвовать собой, а не наслаждение, верность, а не измена были и остаются сущностью души коммунистов моего поколения! Посмотри на этих людей, Глафира! (Показывает на Ану и Велизара.)Даже после того, как мы их так жестоко оскорбили, они хотят помочь нам перед судом нашей совести и перед судом общества!
Глафира (изумлена).Что ты хочешь этим сказать?
Теодосий (смело, после долгой паузы).Я принял новое решение, Глафира!
Глафира (дрожащим голосом).Какое решение? Может быть… может быть, ты отказываешься от нашей любви?
Теодосий. Да, Глафира! Невозможно… немыслимо строить наше счастье… на горе, которое мы принесли этим людям!
Глафира (потрясена).И ты возвращаешься к Ане? Теодосий. Не знаю, смогу ли я вернуться! Но я не могу быть счастлив и с тобой! Прости меня за все, Глафира!
Глафира. Из чувства долга! Так? (Неожиданно разражается нервным смехом.)Я ей не завидую!
Теодосий. А может быть, мы испытываем чувство долга только к тем, кого по-настоящему любим.
Глафира (приходит в себя, саркастически, с глубоким вздохом).Да! Мой опыт общения с мужчинами должен был меня предостеречь! (Теодосию.)Но почему ты не вспомнил об этом долге до того, как сделал меня своей любовницей?
Теодосий. Потому что ты сводишь с ума, Глафира! Твоя красота… беззаботность… радость! Твоя любовь, превращенная искусством в духовное наслаждение и счастье!
Глафира. Неужели это может служить оправданием для такого человека, как ты?
Теодосий. Это не оправдание! Только признание, что я совершил ошибку! Изменил времени, борьбе, высоким целям, которые я себе поставил в жизни! Мое счастье – это долг, а не эпикурейская свобода в любви!
Петринский. Да! Так пенистое вино красоты кружит иногда голову и мудрецу, и солдату! (Обращаясь к публике.)По-человечески допустимо!
Мария. Твой гуманизм всегда подозрителен!
Петринский. Так же как и добродетельные сводницы, милая!
Глафира (горько, Петринскому).Я дорогое, но хорошее вино! Не правда ли, господин профессор?
Петринский. Да! Единственный его недостаток, что после него болит голова.
Глафира. Смотря как пить. (После паузы, саркастически, Ане.)А ты? Сумела выиграть сражение в последний момент! Вовремя блеснула великодушием и добротой! Особенно на фоне моей бессовестности, которую так ловко представили тебе твои друзья!
Теодосий. Великодушие – единственное оружие таких женщин, как Ана!
Глафира. Только для простачков! Или для пресмыкающихся, которые раболепно ползают у ее пог.
Пауза. Все смотрят на Петринского, словно ожидая, что он ответит Глафире.
Петринский (встает перед Глафирой с ледяным выражением лица).Ты кончила?
Глафира (дерзко).Что вас беспокоит, господин профессор?
Петринский (гневно, указывая на дверь).Вон!
Глафира (в гневе вскакивает со стула, сжав кулаки).Нет! Я не уйду! Я останусь, чтобы разрушить твое лицемерное, пуританское спокойствие, фальшивое душевное благополучие! Легко тебе называть меня поверхностной и легкомысленной! Легко выгнать из порядочного общества! Я знакома с Аной с тех пор, как стала твоей любовницей! Тогда она была молода и красива! Я абсолютно уверена, что ты желал ее как женщину, но ни разу не посмел ей признаться! Почему к пей у тебя всегда было одно отношение, а ко мне – совсем другое?
Петринский (с громким смехом).Это тайна каждой женщины! К одним мужчины испытывают уважение, а к другим – нет!
Глафира (горько).Попытаюсь заглянуть в эту тайну природы, профессор! Может быть, партия… борьба… домашнее воспитание… или что-нибудь другое… сделали Ану морально твердой как скала! А меня… дочь бедного художника… нищета и богемная среда отца… сделали мягкой как воск! (Нежно и задумчиво.)Милый папа! Он был беден как Иов, а так тянулся к веселью и любви! (После короткой паузы, снова прежним тоном.)Да! Если бы ты ухватился за скалу, ты содрал бы кожу не пальцах! Вот ты и протянул руку к воску.
Пауза. Глафира собирается с мыслями, а Петринский, фальшиво улыбаясь, принимается расхаживать по холлу.
Петринский. Забавно! Продолжай!
Глафира (резко).Разумеется, продолжу!
Петринский (снисходительно). Прошу!
Глафира. Ты помнишь тот декабрьский вечер тысяча девятьсот тридцать восьмого года? Папа умер летом, мне шел восемнадцатый год. Снега не было, но было холодно и мрачно! Весь день я провела с мамой, которая непрерывно плакала и проклинала нищенскую пенсию, которую она получала за отца. В нашей мансарде было холодно, как в леднике. У нас не было ни угля, ни денег. Только несколько левов на хлеб, и больше ничего! Мы тщетно искали работу. Неумолчный бесполезный плач мамы вывел меня из равновесия, и я вспылила… накричала на нее… схватила свое старенькое пальто и выскочила на улицу. Я шла куда глаза глядят. О, я вовсе не была в отчаянии, не собиралась покончить жизнь самоубийством или пойти не панель! Во мне была… и есть еще… какая-то дьявольская жизненность! Я мечтала о будущем! Хотела учиться в Академии художеств… а денег не было даже на хлеб… я голодала и мерзла! Мимо меня мчались лимузины с элегантными дамами в каракулевых манто. Проходили гоноши и девушки, которые направлялись в горы кататься на лыжах… сверкали витрины с шелком и сногсшибательными туфлями! И тогда… Да, тогда мне стали смешны моя мораль и мое целомудрие! Несознательно… а может быть, и вполне сознательно… черт его знает, как… я оказалась перед твоим домом! Окно кабинета было освещено. Я позвонила. Вошла. О, как приятно и тепло было у тебя! Микроскоп… наука… тома человеческой мудрости… красивый мужчина в шелковом халате. Да, я вошла! Вошла невинной девушкой, а после полуночи вышла развратницей! (Резкий смех.)Обычная история, правда?
Петринский (хриплым голосом, запинаясь).Ты не сказала только одного: что ты призналась мне в любви.
Глафира (презрительно).Идиот! Голод и холод принудили меня это сделать.
Петринский. Ты могла согреться и поесть и без этого. Я никогда не отказывал в помощи бедным.
Глафира. В тот момент для меня достойнее было за дорогую цену продать свое тело, чем просить милостыню.
Петринский. Вот в этом-то все и дело! Тогда я не понимаю, чем же я виноват?
Глафира. Ты должен был жениться на мне! На следующий же день.
Петринский. Чтобы быть теперь в положении Велизара?
Глафира. Нет! Тогда я, несмотря не свой отчаянный поступок, была еще чистой и неиспорченпой… Может быть, я стала бы верной супругой.
Петринский. О-о-о! Ото «может быть» у женщин как уравнение со ста неизвестными!
Ана. Тебя ничто не может оправдать, Харалампий! Все мы знаем, какую жизнь ты вел.
Глафира. Несчастье пришло потом, когда я действительно его полюбила.
Петринский (саркастически, всем).Да! Действительно полюбила, после того как я пять лет содержал ее, пока она училась в Академии! И в благодарность за это она завела против меня дело! Вот! (Показывает на Глафиру.)Пусть скажет, сколько денег и нервов мне это стоило!
Глафира (саркастически).Заметьте! Вначале деньги, а потом нервы! (Гневно, Петринскому.)Глупец, на этот поступок меня толкнули ревность и отчаяние! Я хотела скомпрометировать тебя в глазах твоего общества! Мне уже было невмоготу видеть, как на меня указывают пальцами, я не желала быть содержанкой, ради того чтобы девочки, с которыми ты играл в теннис и ходил на балы, оставались целомудренными! Но они были дочерьми миллионеров, а я – бедная! И ты казался порядочным, а они – непорочными за счет моего падения! Как же мне было не озлобиться?
Петринский. Ты получила отступное, но потеряло мое уважение.
Глафира (горько).Я потеряла много больше, чем твое уважение! Я потеряла уважение к самой себе! Мне начали нравиться только такие мужчины, из которых я могла извлечь выгоду! Влюблялась я почти искренне, кокетничала, даже была счастлива, но только если видела выгоду. Точно, правильно оцененную выгоду! Это было странное сочетание инстинкта любви и расчетливости женщины, желающей получше устроиться. Ненависть к тебе перешла в веселую снисходительность! Я посвятила себя искусству. Стала снова жизнерадостной и остроумной. Но вместе с тем – и счетной машиной.
Велизар. Ты была такой, когда я тебя встретил?
Глафира. Да, милый! Именно такой! Жизнь словно смеялась надо мной! Твоя любовь предложила мне все, о чем я мечтала во времена непорочной молодости! Но как поздно это пришло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10