«Чтобы был колхоз здоров, не разбазаривай коров!..»
У Фёдора Патралова, как и у многих в этом колхозе «Новое», зоркий хозяйственный глаз – далеко видит. Он осуждает силу привычки, силу тяготения к частной собственности.
– Разве это обобществление домашней животины, – говорит Фёдор, – если у нас четыреста коров стоят на подворьях у своих владельцев. Вот почему скорей, скорей нужны нам крупные, удобные, светлые, чистые дворы для колхозного скота. И не только в людях укоренилась эта силища привычки считать своё своим, личным и не уступать обществу, коллективу, но даже бессмысленный скот пусти из общественного двора – каждая корова найдёт свой двор. И бывало так: прибежит корова под окна к своей бывшей хозяйке, замычит, а хозяйка глянет на неё и заплачет:
– Иди, иди, голубушка, в хлев, я тебя подою…
– Ох, товарищ Судаков, товарищ Судаков, – качая головой, с грустью в голосе признаётся Фёдор Патралов. – Не без скрипа, не без слез проходит ломка старого и создание нового. Мы и колхоз назвали «Новое». И пусть это новое будет лучше старого.
– От самих зависит…
– Да, от самих, от общего согласия, и не только, – возражает Патралов. – Будет зависеть и от властей. Говорят, силён закон, а сильней его всё-таки нужда. Человеческая нужда и царей и королей сбрасывает… Мужику, будь он колхозник, будь он единоличник, нужна справедливость. Чтобы он мог жить, содержать семью и не бояться чёрных дней. Ущеми его, прижми его так, что самому ничего не останется от трудов праведных, тут его никакая дисциплина не удержит. Сбежит. И жаль ему будет земли, политой потом, и жалко родного угла, и соседей, с которыми сжился, а сбежит, ибо давно сказано: «Рыба ищет, где глубже, человек – где лучше…» Конечно, мы будем стараться, чтобы это лучшее было у нас здесь, где мы корнями глубоко вросли и хотим жить лучше, чем прозябали в отсталости до сих пор… Начало положено: траншеи для силосования кормов, водоёмчик на пятьсот коров – это своими руками выкопала наша молодёжь. Могут пожилые люди сомневаться, колебаться, а если молодежь коллективно за дело берётся – это уже хороший признак!.. Но и мужика опытного, не шалопая, товарищ Судаков, надо уважать. У опытного крестьянина глаза, как у старой наседки: одним глазом видит зерно, а другой посматривает, нет ли ястреба поблизости… Конечно, и мы в колхоз не залпом вошли. Были среди нас и мнительные, беспокойные за свою судьбу, были и опрометчивые – такие, что раз-раз, с ходу, не зная броду, обеими ногами в воду. Тоже нехорошо. Нет, ты, брат, глубину брода проверяй не обеими ногами сразу. Захлебнешься. Мы не сразу. А один по одному, собрание за собранием. Много шума, много разговоров было. Теперь это всё позади. Впереди – забота о порядке. Будет порядок – будет и дело… Хорошее начало – половина дела! Мы это так понимаем. Вы надолго сюда к нам?
– Как поживётся…
– По каким вопросам?
– Насчет порядка интересуемся.
– Доброе дело. Посмотрите, товарищ Судаков, своими глазами. Свой глаз – алмаз, чужой – стеклышко. Приглядитесь, поспрашивайте, послушайте… Осмотрительность – великое дело. Умом и глазом сделай примерку, без нужды не надо рубить. Правильно я говорю?
– Правильно, Фёдор, правильно.
– Ну вот, то-то. Добро пожаловать ко мне на чашку чая. Сахару хоть в потребилке и нет, а у меня найдётся. Для доброго гостя сладкое всегда есть. Извините, ничего горького не держу: сам не пью и другим не советую. Давно известно: не столько людей тонет в воде, сколько в вине…
И такие трезвые, рассудительные люди в колхозе «Новое» – не редкость. Патралов мне понравился. Это один из тех устойчивых и мыслящих людей, на которых в колхозах будет держаться порядок, справедливость, производительный труд и процветание…
Тогда я засиделся у Фёдора Патралова и остался ночевать.
В горнице к широкой лавке Фёдор приставил три табуретки и раскинул для меня соломой набитую постель.
Длинная полка, заставленная в два ряда книгами, привлекла моё внимание. Я спросил позволения посмотреть домашнюю библиотечку.
– Пожалуйста, прошу, если вы не утомились. А я пойду спать. Мне рано вставать. Если нашему брату-крестьянину долго спать да лежать, так нужды не избежать… А вы листайте, читайте. Керосину не жалко, – и, вывернув у лампы фитиль, чтобы светился огонёк ярче, Фёдор вышел в другую половину избы.
Книги – лучшая характеристика их владельца. Тут оказались почтенные классики – отдельные произведения и собрания-приложения к «Ниве». Были и книги Ленина с подчёркнутыми строками, и полезные для сельского хозяйства брошюры и журналы «Сам себе агроном» и «Лапоть». Библиотечка здешнего хозяина – не ради декорации.
Я взял для просмотра подшивку «Нивы» за 1917 год. Полного комплекта «Нивы» да ещё за такой исторический год мне ни разу не приходилось видеть. Сон пропал.
С нетерпением перелистываю потрёпанные страницы журналов. Ведь в них за один год чего-чего только нет о бурных событиях. Весь год в иллюстрациях и описаниях проходит перед моими глазами. В начале, – ещё жив царизм, – последний царь, не подозревая своего скорого падения, меняет министров, предписывает в наказе очередному председателю Совета министров, князю Голицыну, вести войну до победы. И вдруг – отречение от престола. Временное правительство. «Заём свободы». Война до победы. Замелькали в журнале портреты Керенского, Родзянко, Брешко-Брешковской, Корнилова, Терещенко, Чернова и других «временных». Смотрю и статьи, и очерки: Мережковский – о декабристах, Савинков – о Каляеве, Амфитеатров – о Герцене… Спешу добраться до октябрьских и ноябрьских номеров «Нивы». И что же? Журнал, находившийся в руках буржуазных издателей, поклонников и сторонников временного правительства, не спешил перестроиться. Вместо интересных сообщений об исторических событиях пошли по всей стране подписчикам-читателям сдвоенные без иллюстраций экземпляры «Нивы» с длинными повестями. Как будто ничего особенного в стране и не произошло… И только через месяц после октябрьских дней появились фотографии Смольного и дверей ленинского кабинета, охраняемого красногвардейцами… Скупо, с осторожным пренебрежением отнеслись владельцы «Нивы» к величайшим событиям семнадцатого года…
Откладываю «Ниву» и достаю с полки стенографический отчет пятнадцатого партийного съезда. Неужели Фёдор Патралов находит время читать не только отдельные документы съезда, но и стенографические подробности?.. Правда, съезд был бурный. Борьба с оппозицией. Канун решающего наступления на кулачество, пятилетний план… Да, Патралов – активист, передовой человек деревни, он должен знать многое. Раскрываю увесистую книжищу. Подчеркнуты отдельные места в выступлениях по вопросам, касающимся деревенской жизни. Пометки-записи на полях. Вопросительные знаки, плюсы и минусы. Человек изучает съезд партии и вместе с партией смотрит в будущее.
Вот, к примеру, выступление северного делегата С. А. Бергавинова всё испещрено пометками. Сергей Адамович! Я думаю, интересно вам знать, как реагируют некоторые деревенские коммунисты-колхозники на вашу речь, произнесённую на пятнадцатом съезде? Приведу коротенькие примеры:
У вас сказано:
Пометки колхозника Ф. Патралова:
…Такие страны, как Швеция и Финляндия, в два-три раза перегнали нас по линии размеров лесоэкспорта…
Чем они нас бьют? Они нас бьют себестоимостью, потому что в Швеции и Финляндии лесозаготовки широко механизируются, а мы работаем по «системе Петра Великого» – топором и лошадью – и дальше не идём…
Мы в силах побить наших буржуазных соседей, ибо наш беломорский лес – качеством выше. Значит дело за механизацией.
Прав. Без индустриализации – гибель. Нужны тракторы и в лесу, и в поле. От общественной механизации будет переворот и в частных душах. Не зря Ленин мечтал о ста тысячах тракторов.
…за последние несколько лет наша архангельская промышленность дала государству – 144 миллиона рублей в иностранной валюте, а на оборудование мы и миллион рублей не получили… Этак мы сядем в лужу. Можно сказать: «за что боролись»…
Плохо знают верхи о низах. А может и вредительство. Когда в лесу неполадки, лесоруб бежит домой. Это и есть брызги от посадки в лужу.
…Следующая задача – это заселение края. Мы просим включить нас в первоочередной план переселения, ибо мы сейчас уже задыхаемся от недостатка рабочей и гужевой силы.
Прямо недоговорено, догадка такая: добровольцев на Север найдётся не густо. Не будут ли, наступая на кулачество, высылать их на Север. Дело к тому идёт. Но приживётся ли южанин на севере? Сила природы и климата касается не только растений, но и людей.
…Мы просим, в частности тов. Микояна, о том, чтобы наши губернии: Архангельскую, Северо-Двинскую, Вологодскую и область Коми на время лесных экспортных заготовок, т. е. зимой, причислить в деле снабжения промышленными товарами и хлебофуражём к промышленным районам. А то часто из-за этого мы стоим перед угрозой срыва заготовок.
Правильно! По-хозяйски. Выступает от всего севера. Не произойдёт ли объединения в одну область или край? И какая от этого будет выгода? Будет ли сокращение служащих; портфеленосцев у нас очень многовато…
Пока я читал да записывал, незаметно и ночь прошла. На часок-два заснул перед рассветом. Спал тревожно. Слышал, как в большой половине избы около печи гремела посудой хозяйка-обряжуха. Ребятишки собирались в школу. Фёдор успел уже куда-то сходить и, осторожно открыв дверь в горницу, сказал:
– Прошу завтракать. Горячая картошка с рыжиками, и опять же чай и даже с мёдом…
– Спасибо. У вас хорошая библиотечка… Пришлось мне из-за неё сон укоротить.
– Да тут ещё не вся. Более ста книг на руках у читателей. Просят, не откажешь… Вставайте, пока картошка не остыла.
* * *
В эти дни началась оттепель. Снег слизнуло. Дороги-первопутки нарушились. Снова по грязным просёлкам потянулись скрипучие телеги. Из колхоза «Новое» в Шуйское тронулся «красный обоз» – пятьдесят подвод с первой порцией хлебозаготовок. На передней подводе к раскрашенной дуге прибит красный флажок.
Провожая обоз, инструктор Рогозин выступил с речью: заклеймим позором мировую гидру контрреволюции, прославим деятельность Третьего Интернационала, пожелаем обозу счастливого пути в социализм.
Потом мы выходили в поле посмотреть вспашку под зябь и как выглядят озимые посевы. Все оказалось хорошо, отлично. И посевы без огрехов, и вспашка завершена полностью. Изгороди вокруг полей не нарушены.
И в этом колхозе мы провели собрание. Состоялся разговор о выявлении враждебных элементов в колхозе. И вот какие слышались высказывания:
Юзгин – кандидат в члены партии: «Кулаков у нас нет, а может быть и есть, да мы их не примечаем. Ищите сами…»
Третьяков – председатель колхоза: «Кто имел в виду себя кулаком, тот давно смылся из села. А если нам затронуть середняков, работающих в колхозе, нам без них не справиться…»
Блинов Семён – бедняк: «Обопрись на бедноту – управимся… Ты вот пощупай, сколько дел общественных я ворочу-кручу. (Пригибая сухие пальцы, считает). Я член сельсовета, я начальник пожарной дружины, я в осодмиле, я в секции рабоче-крестьянской инспекции. Значит, есть во мне огонь и порох. А ты, Третьяков, мне не доверяешь в колхозе ответственного дела. Приставил сторожем меня к колхозному амбару – и всё. А я бы и в правлении, и в ревкомиссии мог, а ты туда тянешь зажиточных родственников. Ты боишься свежей бедняцкой струи, вот что!.. Ты не бойся, а верь в честность и силу нашу. В колхозе не должно быть расслоения и деления. Все, как перед богом, равны!..»
Рогозин: «Просим насчёт бога не употреблять упоминаний. До Маркса доказано и Марксом подтверждено: религия – опиум…»
Блинов: «Прошу не осуждать за мою речь. А то что опиум – верно, но не страшно».
Москвина Анна – беднячка: «Что ни говорите, мужики, а Быкова Ваньку я выгнала бы из колхоза. Груб. Баб до слёз доводит. При царе в поручиках служил. Тоже бы надо и Решетова исключить из колхоза: церковному старосте не место в колхозе, да ещё в ревкомиссии. Складно придумано: ревизор!.. В прошлом торгаш-спекулянт, укрыватель своих доходов. А баба евонная всё время антисоветскую околесицу болтает. Гоните! И я согласна с Семёном: опирайтесь на бедноту. Будет толк! Дайте нам чувство, что мы в колхозе тоже хозяева. Мы хотим, чтобы и у нас были крылья, а они вырастают только от летания…»
Решетов – предсельпо: «Я за брата ручаюсь. И поруку дам. Он не подведёт колхоз…»
Долго говорил-плел Решетов, пока не одернул его Фёдор Патралов, который, как бы между прочим, сказал:
– Хоть и предсельпо, а «оратель» ты никудышный. Тошно слушать, когда братца славишь. Молчал бы лучше. Сиди и языка не показывай, будто тебя и нет. От твоих трескучих слов, как от сырых дров – ни жару, ни пару… А то мы начнём про тебя и брата твоего такое говорить, что, как ошпаренный, выскочишь…
Решетов после такого предупреждения сел и не пикнул.
Калабухова Клавдия: «Я согласна с Москвиной, но почему она ничего не сказала про Настю Рогулину? Она – жена спекулянта, сбежавшего чёрт знает куда. А что эта Настя для колхоза представляет? Пустое место, и того хуже! Бывало, травит колхозное поле скотине, а говорит: „Это не наше, колхозное – жалеть нечего“. Мы ей говорим: „Настя, почему твой сын в колхозе ничего не делает, да и сама ты не гору своротила?“ А она на это отвечает: „А вы, бабоньки, сидели бы дома да плели кружева – скорей бы колхоз развалился…“ Вот кто нас подгрызает. Предлагаю Настю проучить или исключить…»
Упадышев – комсомолец-колхозник: «Я скажу о сознательности. Мне скажут: яйца курицу не учат. Верно, не учат. А я одного из наших соседей, не назову фамилию, поучу. Я в правлении иногда сижу, помогаю председателю кое-что подсчитывать. Расходы у колхоза на строительство дворов, на сельхозмашины большие. Денег не хватает. А тут приходит один гражданин, член колхоза, пусть он не беспокоится, фамилию его не скажу, он и сам поймёт, о ком говорю… Подает он мне заявление и просит передать Третьякову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40