По тем снимкам, которые я уже видел – и где дед был старым, – это не замечалось, а тут несхожесть бросалась в глаза.Крентана. Странное название. Где это, интересно? Я повернулся к следующей фотографии и невольно хмыкнул.Дед и еще группа людей были сняты за полевым столом, заваленным бумагами. Дед выглядел так же, как и на первом снимке, только поверх кителя был надет мешковатый маскхалат с расхлюстанными завязками, а на ремне висели подсумки. Но окружали его какие-то хиппи, как в кино про 60-е. У здоровенного, как лось, мужика на расшитую бисером кожаную жилетку опускались роскошные косы, в них были вплетены какие-то феньки, а голые руки охватывали спирали татуировки. Другой – бородатый – носил нормальный маскхалат, зато бороду свою расчесал надвое и забросил за плечи. Третий… короче, их там было человек десять, и нормально смотрелись только дед да двое мужчин помладше его. Все это действительно выглядело бы тусовкой не могущих расстаться с детством шестидесятников, но эта банда носила самое разнообразное оружие (в том числе – хрестоматийные «калаши»). А подпись была и вовсе несуразной: «Штаб 2-й интербригады».Слово «интербригада» вызвало у меня ассоциации с Испанией и тамошней гражданской войной, имевшей место быть где-то в конце 30-х годов прошлого века. Деду тогда еще и двадцати не было. Это во-первых. А во-вторых, я готов был поклясться, что в те времена не было ни «стечкиных», ни «калашей», ни другого оружия, которое я узнал на снимке. Да, еще в-третьих – запечатленные персонажи и рядом с испанскими коммунистами не лежали. Интересно, мой дед что – организовывал волнения хиппи в Америке 60-х? Кроме этой версии ничего в голову не приходило…Третий снимок – он висел повыше, точно на уровне моих глаз – был уж вовсе убойным. Деда на нем нет. Стоял мальчишка моих лет в какой-то средневековой кожанке, шаровароподобных штанах и идиотских сапогах, перетянутых ремнями. Длинные волосы обхватывала повязка с узорами. Физиономия была – как будто случилось самое важное в его жизни событие, а на плече он держал… зенитный комплекс. В них не разбираюсь – «стингер» или что там… На заднем плане дымилась и местами горела неопознаваемая куча металла, из которой торчало что-то вроде короткого крыла.Под снимком значилось: «Яромир около подбитого вельбота».Я вгляделся. То, что лежало за спиной счастливого мальчишки, больше всего напоминало остатки великанской ванночки. Только очень серьезной. Как бы это объяснить… Ну вот танк, например, похож на утюг. Смешной и плоский. А смеяться над этим утюгом не хочется ни хрена. Так и здесь – чувствовалось, что эта «ванночка» еще недавно была грозной боевой машиной, все такое…Только не бывает на свете летательных аппаратов, похожих на ванночки. Просто не бывает. И я не помнил, чтобы какой-нибудь летательный аппарат назывался «вельбот» – сейчас или в прошлом.Фотографий было множество. Все они до такой степени не соотносились с реальной жизнью, что я подумал бы – не иначе как дед на старости лет увлекся ролевыми играми. Но я совершенно точно знал, что ролевые исторические игры появились у нас лет пятнадцать назад, не больше. Да и то, что было на фотках, выглядело слишком масштабным для ролевой игры.Слишком масштабным и слишком… слишком НАСТОЯЩИМ, вот что.Например – снимок «После битвы у Черных Ручьев». Где, во время какой игры могло быть снято огромное поле сражения, сплошь заваленное трупами людей в полусредневековых одеждах, с оружием от мечей до все тех же «калашей»?А может, дед на склоне лет тронулся и занимался фотомонтажом, находя в этом некое невинное удовольствие? Я всмотрелся в фотографии. Где-то мне приходилось читать, что невозможно сделать настолько искусный фотомонтаж, чтобы его нельзя было обнаружить при детальном осмотре… Но на снимках вроде все было в порядке, и я бросил поиски несоответствий, занялся осмотром других фотографий.Вот дед в обнимку с человеком в эсэсовском мундире при всех регалиях… Оба широко улыбаются в объектив. А почему нет, в конце-то концов?! Вот все те же хиппи на марше. Огнестрельное оружие не у всех, зато у всех мечи, а у многих – щиты и арбалеты… Подписи я даже не читал – боялся увидеть что-нибудь вроде «41-й эльфийский эскадрон на переходе».Все снимки я так и не посмотрел, потому что внезапно заинтересовался шкафом. Он выглядел, как обычный одежный, какие сейчас собирают коллекционеры, – старый, основательный, с резными украшениями на уголках. Подсознательно я ожидал, что шкаф будет заперт, но левая дверца легко распахнулась, и я увидел в самом деле одежду – офицерский китель, еще один, маскхалат старого образца… На верхней полке лежали свернутые ремни, фуражка без кокарды, пограничная панама – тоже старая, выцветшая до белизны. На полу под одеждой стояли аккуратно вычищенные сапоги, высокие ботинки с какими-то клоунскими носами (в американской армии такие называются «Микки Маус», вспомнил я), а в самом углу поблескивала пара шпор.Я наклонился.Шпоры были золотые. Без сомнения. И не с круглым, а с зубчатым колесиком, как в старину. А наклонившись, я увидел в другом углу аптечку – большую, кожаную, настоящий чемодан, перетянутый ремнями и отмеченный облезшим красным крестом.Продолжая коситься на шпоры, я открыл вторую дверь. И не удержался от посвистывания. Эта часть шкафа внутри делилась на секции. На уровне моей груди стоял какой-то аппарат – плохо было видно, что за штука. А выше оказались выдвижные ящики вроде ящиков библиотечного каталога, только побольше. На одном было написано: «ПЕРЕПИСКА». На другом – «АРХИВ 2-й ИБР». На третьем – «ЭТНОГРАФИЯ, ПОЛИТИКА, ИСТОРИЯ, ВОЕННОЕ ДЕЛО» И на четвертом, последнем – «КИНО-И ФОТОМАТЕРИАЛЫ, КАССЕТЫ».Поколебавшись, я потянул к себе «архив». Там оказались туго прошнурованные и застегнутые на ремни кожаные папки, помеченные цветовыми кодами – трехцветными квадратами. Возиться с ними мне не захотелось, и я вытащил третий ящик. Он внутри был поделен на секции, в каждой из которых лежали скрепленные степлером стопки листов – или растрепанные блокноты разного формата. Я схватил один – толстый, но размером не больше ладони. Желтоватые плотные страницы оказались сплошь исписаны… но не по-русски, не по-английски, даже не по-французски, а значками, в которых я узнал глаголицу! Употреблявшаяся в основном на Балканах славянская азбука. Скорее всего, именно она восходит к алфавиту, употреблявшемуся славянами в первые века нашей эры.

Это не лезло уже ни в какие ворота. Какой человек в здравом уме и твердой памяти станет писать мертвой азбукой?!Я сунулся в четвертый ящик. Тут лежали магнитофонные кассеты – вернее, бобины к катушечнику – пакеты из плотной черной бумаги – скорее всего, тоже фотки – и жестяные коробки с кинопленкой, подписанные тоже глаголицей.Я не помнил, чтобы видел в доме проектор или катушечный магнитофон. Можно поискать, но… Не вполне уверенно я потянул первый ящик, коленом задвинув остальные.Тут лежали в основном письма. Их читать я бы не стал ни за что. Можете смеяться – считаю, что это непорядочно. Но вместе с письмами лежали два больших блокнота в зеленых обложках. Я достал один.Он распух, потому что страницы скоробились, их покрывали разноцветные пятна, часть строк расплылась, обложка-картонка отслоилась от дерматинового верха… Чернильные строчки мешались с другими – написанными карандашами разных цветов, да и чернила были разноцветные. Стоя около шкафа, я наугад перелистал несколько страниц, наткнулся на красную строчку, яркую, как солнце морозным утром:ЛУЧШЕ ТВОРИТЬ ЗЛО, ЧЕМ НЕ ЗАМЕЧАТЬ ЕГО.А ниже чуть вкось шли строчки стихотворения, написанного уже карандашом: В качестве стихов генерал-майора Марычева здесь и далее употреблены стихи поэтов-«афганцев». Автор просит прощения у этих людей за то, что не назвал их пофамильно – их десятки, да и зачастую фамилии их мне неизвестны.

На перекрестке будущих дорогПоследний раз вглядись в родные дали.Войны мы не хотели, видит бог!Но в этом мире мира нам не дали… Их гуманизм – во лжи, крови, грязи,В смертях детей они в паленой коже…Не бойся в бой и мира не проси,Когда враги его тебе предложат. Все сбудется, покуда ты и яЕще живем и в самой верной силе.Сражается вокруг земля твоя,А вдалеке живет моя Россия. 17 мая 1967 года (травень 65-го года Беды)
Во рту у меня пересохло, я плотно сжал блокнот, словно боялся, что его у меня вырвут. Странное ощущение возникло – как перед походом, когда ждешь начала, первого шага и знаешь, что будет здорово, и это «здорово» надолго. Я еще раз перечитал – не строчки, нет. Странную двойную дату.Чушь, чепуха. Дед точно был сумасшедший. Я листнул блокнот. Завтра дежурить мне.Сидеть в прохладной пещерной тьмеИ деревяшку ножом строгать,Слушать, как стонут под пыткой во сне,Идут в контратаку и кличут мать… И еще: Я еще не вернулся.Я пока еще там.Я ползу третьи суткиПо морозным лесам.Я ползу. И за мноюАлый тянется след.Полон снегом и больюКаждый проклятый метр… И еще: Добрая, красивая страна –Храбрые, доверчивые люди –Снова криком заходиться будет,Палачам грифоньим отдана… Там было еще много их – стихов, написанных в 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годах прошлого века. Не всегда понятных. Я не очень люблю стихи как стихи. Я и эти читал с пятого на десятое. Но почему-то у меня возникало странное ощущение – мой дед не сумасшедший. Он…Я повернулся, отложив блокнот. Дед, стоящий у стены крепости со странным названием Крентана, смотрел на меня с черно-белого снимка. И – неожиданно для себя – я спросил:– Дед, ты кто? А?
* * *
«„Верность – это ограниченность со знаком плюс", – сказал он, прежде чем мы его расстреляли. Я не уверен в себе, а это плохо. Может быть, это потому, что я всегда привык чувствовать за собою мощь своей страны – и в фашистском тылу, и в джунглях Индокитая, и в Египте. Здесь этого нет».Я отложил второй блокнот. За окнами было темно, но меня это мало колебало. Второй блокнот оказался чем-то вроде дневника. «Вроде», – потому что тут не было хронологического изложения событий, имен тоже почти не встречалось, да и самих событий не было как таковых. Дед – аккуратным, очень разборчивым почерком – излагал обрывки своих мыслей, записанные на какой-то войне. Я не мог понять – какой, и это раздражало и злило.Я не нашел ключей от сейфа. Магнитофона и проектора – тоже, а фотографии в пакетах оказались почти такими же, как на стенах. Они ничего не проясняли, только больше запутывали. «Архив» писался глаголицей – какие-то сводки, ведомости, рапорты… Я вспотел как мышь. Я завалил стол этими бумагами и весь день рылся в них в поисках ответов, не ощущая голода и не отвлекаясь даже на туалет, хотя временами казалось, что сейчас лопну. Телефоны, кажется, не звонили. И никто больше не приходил. Слава богу – сейчас я бы, наверное, спустил всех собак на того, кто отвлек бы меня от «работы с документами», как любили говорить про того, кто именовал себя нашим президентом еще недавно.Одно было ясно: выйдя в отставку в 65-м, дед почти сразу ввязался в какую-то войну, в которой активно участвовал (с перерывами, правда) до середины 70-х. А до последнего времени помогал одной из воюющих сторон пассивно.А вот другое неясно совсем. Да где же гола эта чертова бесконечная война?! У меня еще пару раз возникло опасение, что дед просто спятил и тщательно придумал себе «виртуальную реальность» – я про такие случаи слышал. Но потом опасения таяли. И дело даже не в эмоциях каких-то. Уж слишком огромной была проделанная фальсификация. Просто не под силу одному человеку даже с современной техникой.«Странно, но эта штука стопроцентно сделана в начале века в России! Конечно, две трети деталей с тех пор поменялись, но базовые узлы прежние и помечены клеймом Сестрорецкого Императорского Оружейного Завода! Совершенно необъяснимая вещь… Интересно было бы узнать, сколько их вообще и где они находятся. Пока совершенно точно можно сказать – эта, в Трех Дубах – не единственная…»Я снова пролистал и отложил блокнот, даже зашипев от досады. Хрень какая-то непонятная. Все равно как разговаривать на совершенно неизвестную тебе тему – вроде все слова у собеседника понимаешь, а смысла в них нет.Подойдя к шкафу, я потянул на себя центральную полку – с непонятным агрегатом – в слабой надежде, что эта штука поможет разобраться.Полка выдвинулась легко и плавно. Я отшатнулся – откуда-то сбоку, словно гигантская пружина, выскочила и замерла в приподнятом положении странная антенна, похожая на две спирали, противоестественным каким-то образом скрученные друг вокруг друга. В их глубине прятался длинный прямой штырь.Опасливо покосившись на эту конструкцию, я посмотрел на то, что стояло передо мною. И озадаченно заморгал.Передо мной стоял древний, как библейский пророк, радиоприемник «Урал». Ламповый. С посеревшей сеткой динамика. С красной стрелочкой, бегающей по шкале с названиями городов в такт вращению ребристой ручки.«Хариан». «Крентана». «Скейван». И еще – много других названий на шкале. Названий, которым я не мог найти аналогии ни в одной географии – ни в политической, ни в экономической. НИ В КА-КОЙ.Я покрутил ручку. С еле слышным гудением стрелочка пробежала шкалу, уперлась в край. Я ткнул кнопку «СЕТЬ» – упруго щелкнуло, шкала озарилась тускло-желтым светом. Я нажал «ВКЛ.» – из невидимого, но мощного динамика понеслись шумы, от которых мне всегда вспоминались стивенкинговские лангольеры.Осторожно, словно ручка успела раскалиться, я повел стрелочку по шкале с непонятными названиями, которых – я мог поклясться! – не имелось ни на одной карте Земли.Хариан передавал музыку. Настолько обычную, что я изумился до предела – знакомый шум, как говорится, «заводной», за которым почти не слышно было слов. Впрочем, это расстраивало – писклявенький девичий голосишко что-то вопил о том, что ей плевать, что он ушел, потому что таких на ее жизненном пути было, есть и будет… ну и т. д. Для меня слушающие такие песни стояли по уровню развития повыше моллюска рапана, но пониже хорошей лошади… однако, как я уже сказал, музыка и слова были настолько обычными, что я решил – принимаю «Русское радио» или еще какую-то знакомую станцию.
1 2 3 4 5 6 7 8