Даже сейчас, уходя от могилы и пускаясь в бесцельные блуждания, он чувствовал, как перехватывает горло. Он не открыл шефу Моргану, что не вся проводка была старой. Зимой он потратил два выходных, собственноручно переоборудовав несколько помещений.
Господи, что, если пожар начался на одном из распределительных щитов, которые он заменил? Но он сделал это еще в январе, два месяца назад. Искра наверняка возникла в старых проводах, до которых он еще не добрался. И все же Билл ужасался самой возможности, что мог оказаться хотя бы отчасти виновником страшной смерти родителей.
Он остановился и огляделся. Где он? Брел прочь от могилы куда глаза глядят, проходил, кажется, мимо дубов и теперь почти поднялся на следующий холм кладбища Толл-Оукс, покрытый могильными плитами. На Толл-Оукс не было величественных памятников, на всех могилах лежали одинаковые плоские гранитные надгробия; это должно означать, что не важно, кем ты был при жизни, - в смерти все равны. Мысль эта, пожалуй, нравилась Биллу.
Откуда-то слева в глаза ему бросился клочок растительности, темно-зеленой травы. Трава на Толл-Оукс только начинала менять зимний коричневый цвет, но зелень на этом небольшом участке казалась почти тропической.
Заинтересовавшись, Билл подошел и в изумлении замер. Он узнал могилу прежде, чем смог прочесть табличку. Она принадлежала Джиму Стивенсу.
Его закружил поток воспоминаний, особенно воспоминаний о том дне, когда он стоял на этом же самом месте вместе с женой Джима Кэрол и смотрел на тот же клочок земли, только покрытый мертвой травой в окружении живой зелени. Сегодня трава над могилой такая зеленая, такая идеально ровная, словно~
Билл наклонился, провел рукой по изумрудным травинкам. И, невзирая на окружающую обстановку, несмотря на тоску и ужас последних трех дней, усмехнулся.
Пластик.
Подсунул под край палец, копнул. Пластиковый ковер приподнялся, обнажив пятно промерзшей, коричневой, голой земли. Улыбка его угасла, когда он понял, что почти за двадцать лет садовники Толл-Оукс так и не смогли ничего вырастить на могиле Джима. Он поднял глаза на гранитную плиту с медной табличкой.
- Что за история, Джим? - вслух спросил он. - Что здесь происходит?
Ответа, разумеется, не последовало, но Билл ощутил, как вдруг екнуло сердце в груди, когда он увидел даты на табличке Джима: 6 января 1942 - 10 марта 1968.
Десятое марта. Сегодня тринадцатое. Его родители сгорели заживо три дня назад~ на рассвете десятого марта. И ветер над Толл-Оукс показался холодней, и солнечный свет стал меркнуть. Билл опустил конец пластикового ковра и поднялся на ноги.
Он начал спускаться с холма, а в голове у него бурлило. Что здесь происходит? Джим Стивенс, его лучший друг, погиб насильственной и ужасной смертью десятого марта, а теперь, через два десятилетия, и родители так же ужасно погибли~ десятого марта.
Совпадение? Разумеется. Но он не мог отделаться от предчувствия, что это какой-то знак, какое-то предупреждение.
О чем?
Он отогнал эти мысли. Дурацкие суеверия. Вернулся на могилу родителей, произнес последнюю молитву над их гробами и направился к своей машине.
Все мальчики в приюте Святого Франциска поджидали наставника, кружа, словно пчелы возле улья, у дверей кабинета. С момента пожара он только раз забегал сюда на несколько минут, пробравшись, как тать в нощи, только чтоб взять смену белья и одежду и поспешить назад на Лонг-Айленд, где отец Леско, священник прихода Скорбящей Богоматери, предоставил ему койку в своем доме на время отправления поминальной и заупокойной службы, но был уверен, что все мальчики знают о случившемся. Особенно потому, что очень многие не осмеливались взглянуть ему в глаза нынче утром, когда он здоровался с ними, называя каждого по имени.
Что за разговоры звучали в этих коридорах в прошлую субботу? Он словно слышал: "Эй! Знаешь? Вчера ночью старики отца Билла сгорели на пожаре!.." "Да что ты? Не может быть!" - "Да! Сгорели дотла!.." - "Он вернется?.." "Кто знает~"
Билл знал. Он всегда возвращается. И всегда будет возвращаться, пока этот дом не закроют. Никакие личные утраты, сколь бы тяжкими они ни были, не заставят его отказаться от выполнения своего обета.
Только несколько мальчиков улыбнулись ему. Они что, не рады его возвращению?
Когда он вставлял ключ в замок на двери своего кабинета, вперед шагнул Марти Сеста.
Он был в приюте одним из самых старших и самых больших мальчиков. Склонен несколько задаваться по этому поводу, но в принципе хороший парень.
- Вот, отец, - сказал он, пряча свои карие глаза, и протянул конверт такого размера, как те, в которых пересылают официальные извещения. - Это от нас.
- От кого "от нас"? - спросил Билл, принимая конверт.
- От всех нас.
Билл распечатал послание. Внутри лежал лист бумаги для рисования, сложенный вчетверо. Кто-то нарисовал солнце, скрытое тучей. Ниже шла ровная зеленая линия, из которой торчали цветы, смахивающие на тюльпаны. В воздухе висели выведенные печатными буквами слова: "Нам очень жаль ваших маму и папу, отец Билл".
- Спасибо вам, мальчики, - удалось выговорить Биллу сквозь постоянный спазм в горле. Он был тронут. - Это много для меня значит. Я~ мы увидимся с вами со всеми попозже, ладно?
Все закивали и замахали руками и убежали, оставив Билла в одиночестве размышлять о детях, об этом непостижимом чуде, и о том, что они способны сказать кусочком бумаги и несколькими цветными карандашами. Он мог надеяться, что завоевал симпатию некоторых из них, но никогда не ожидал такого единодушного ее выражения. Он был глубоко тронут.
- Вы горюете? - произнес знакомый тоненький голосок. В дверях кабинета стоял Дэнни Гордон.
- Привет, Дэнни. Да, я горюю. Очень.
- Можно с вами посидеть?
- Конечно.
Билл опустился в кресло и позволил Дэнни запрыгнуть к нему на колени. И вдруг ледяной зимний холод, с воскресного утра сковывавший его душу, улетучился. Ощущение дрейфа по волнам исчезло. Зияющая пустота начала заполняться.
- Ваши мама и папа на небесах? - спросил Дэнни.
- Да. Я уверен, что они там.
- И они не вернутся?
- Нет, Дэнни. Они ушли навсегда.
- Значит, теперь вы такой же, как мы.
И тогда ему все стало ясно. Трогательный рисунок, выражение сочувствия. Они давно были гражданами страны, в которую он только что эмигрировал. Они приветствовали его в той земле, где никому не хотелось жить.
- Да, - тихо сказал он. - Правда, все мы теперь сироты.
Дэнни спрыгнул, не в силах усидеть на месте ни секундой дольше, а Билл вдруг почувствовал тождество с этим мальчиком, со всеми мальчиками, перешагивавшими порог Фрэнси за все время его службы там. Не просто сходство, а как бы слияние душ. Он перестал плыть невесть куда, якорь вновь лег на дно и нашел, за что зацепиться.
Он не целиком потерял семью. Пусть он действительно стал сиротой, подобно другим обитателям приюта, у него есть "Общество Иисуса". Быть иезуитом - все равно что быть членом семьи. Общество - тесно сплоченное братство. Он знает, когда бы ни понадобилось - братья-иезуиты придут на помощь. В сущности, он, священник, имеет все основания считать церковь одной огромной и разветвленной духовной семьей. И среди всех этих многочисленных родственников обитатели приюта Святого Франциска для мальчиков составляют ближайших домочадцев.
Да, он потерял родителей, но на самом деле никогда не останется в одиночестве, пока у него есть церковь, иезуиты и мальчики из приюта Святого Франциска. У него всегда будет дом, он всегда будет членом семьи. И чувствовать это было радостно.
Билл оставил ужасы прошлого воскресного утра позади, вновь погрузившись в ежедневную рутину одного из последних в Нью-Йорке, доживающего свой век католического приюта. Ему казалось, что он уже встретил и пережил самое страшное, что может случиться в жизни. Чего еще можно лишиться? Все, что могло, уже произошло, и в полной мере. Отныне дела пойдут в гору.
И какое-то время, почти всю весну, жизнь его в самом деле, казалось, уверенно шла вперед.
И тогда порог Фрэнси переступили Ломы.
Глава 16
Был теплый субботний день в начале июня. Билл беседовал в своем кабинете с молодой супружеской парой. Они казались чересчур молодыми, чтобы подыскивать ребенка для усыновления. Мистеру Лому двадцать семь, его жене, Саре, - двадцать три.
- Пожалуйста, зовите меня Герб, - предложил мистер Лом. В его произношении звучали нотки юго-западного акцента. У него было круглое лицо, густые темные волосы, редеющие на лбу, густые, коротко подстриженные усы и очки в проволочной оправе. Он напомнил Биллу Тедди Рузвельта. Он почти ждал, что посетитель вот-вот издаст одно из излюбленных восклицаний покойного президента.
- Герберт Лом~ - произнес Билл, размышляя вслух. - Почему это имя звучит так знакомо?
- Есть английский актер точно с таким же именем, - напомнил Герб.
- Точно. - Теперь Билл вспомнил этого актера; фильм Питера Селлерса "Инспектор Клузо" сводил его с ума.
- Вы наверняка видели несколько его картин. К сожалению, мы не родственники.
- Понятно. И вы желаете усыновить одного из наших мальчиков?
Сара взволнованно закивала.
- О да! Мы хотим создать настоящую семью и думаем начать с мальчика.
Она была высокой, смуглой, стройной, с короткими темными волосами, подстриженными почти по-мальчишески, и сияющими глазами. По документам выходило, что ей двадцать три года, но она выглядела моложе. А голос и произношение у нее были очаровательными.
Билл просмотрел перед беседой приложенные к заявке документы. Пара поженилась всего год назад, оба уроженцы Техаса, оба закончили Техасский университет в Остине, хотя получали дипломы с разницей в пять лет. Герберт работал на одну крупную нефтяную компанию; недавно его перевели в нью-йоркское представительство. Зарплата у него была впечатляющая. Оба католики, активные прихожане. Все выглядело хороша.
Против говорил только возраст.
В любом другом случае Билл отклонил бы заявку с любезным пояснительным письмом, посоветовав получше подумать над решением взять чужого ребенка. Но подробности жизненной и медицинской истории Сары вместе с тем фактом, что пара не настаивала на усыновлении младенца, заставили его познакомиться с ними поближе.
- Вы говорите, вас интересует мальчик в возрасте от года до пяти, сказал Билл.
Это его удивляло. Как правило, молодые пары чаще всего ищут младенца.
Оба кивнули.
- Совершенно верно, - подтвердила Сара.
- А почему не младенца?
- Мы реалисты, отец Райан, - ответил Герб. - Мы знаем, что ждать белого младенца приходится лет по семь. Нам просто не хочется ждать так долго.
- Множество супружеских пар ждет.
- Мы знаем, - вступила Сара. - Но могу поспорить, что они занимаются всякими тестами и процедурами и надеются за это время завести собственного ребенка. - Она отвела глаза. - У нас такой надежды нет.
Билл снова заглянул в бумаги. Согласно резюме истории болезни Сары, составленному доктором Ренквистом из Хьюстона, в одиннадцатилетнем возрасте ее сбила машина, ударив в живот и вызвав внутреннее кровотечение. При исследовании хирурги обнаружили разрыв маточной артерии и были вынуждены удалить матку, чтобы спасти Саре жизнь. Бесстрастный тон резюме не говорил ничего об эмоциональных последствиях подобной операции для ребенка. Билл представил себе, как росла эта девочка, будучи единственной среди сверстниц, у кого не было месячных. Мелочь по большому счету, но он знал, как дети не любят чувствовать, что отличаются от других, все равно чем; даже если это отличие связано с ежемесячно переживаемыми трудностями и неудобствами - они хотят быть как все. Но самое важное - непререкаемый факт, что у Сары никогда не будет собственных детей. Он проникся сочувствием к ее безвыходному положению.
- Вы уверены, что сумеете справиться с ползунком или с дошкольником?
Она улыбнулась.
- У меня многолетняя практика.
Семейная история Сары представляла собой безусловный плюс. Она была старшей из шестерых детей, и все они, кроме нее, были мальчики. Билл знал, что в таких семьях девочка-первенец становится второй матерью. Это значит, что, несмотря на бездетность, Сара уже имела опыт в искусстве ухода за детьми.
Сара произвела на Билла впечатление. За долгие годы у него развилось некое шестое чувство по отношению к людям, подающим заявки на усыновление. Он мог сразу сказать, когда супруги нуждаются в ребенке единственно для того, чтобы дополнить семейный портрет - поскольку все считают, что у них должен быть ребенок, поскольку у всех Других есть дети или поскольку солидней звучит - супружеская пара с ребенком.
И были другие, особенные - женщины, в которых страстное влечение к исполнению родительского долга было столь сильным, что выходило далеко за рамки инстинкта и превращалось в навязчивую идею. Эти женщины не могли чувствовать себя полноценной личностью, не имея под крылышком одного, двух, трех детишек.
Сара казалась Биллу именно такой женщиной. Он не мог основательно судить о Гербе - в худшем случае, обыкновенный яппи, но Сара излучала жажду материнства. Излучение это пронизывало кабинет Билла, согревая его.
- Очень хорошо, - сказал он. - Очень рад предоставить вам такую возможность. Полагаю, Святой Франциск сумеет помочь вам.
Они переглянулись.
- Замечательно! - сказал Герб.
- Мы, разумеется, проведем положенную обычно проверку ваших документов, а тем временем я предложу вам просмотреть фотографии мальчиков, которые живут сейчас у Святого Франциска. Потом~
В кабинет вдруг ворвался Дэнни Гордон. В руке у него была ракета, и он издавал точно такие же звуки, какие издавала бы ракета, выходя на орбиту вокруг стола Билла.
- И-и-и-у-у-у, отец! - визжал он, проносясь мимо стола на умопомрачительной скорости. - Наверно, вы - человек с Луны?
Билл прикрыл рот рукой, чтобы спрятать улыбку.
- Ты вмиг в самом деле окажешься на настоящей Луне, если сей же момент не отправишься в спальню, молодой человек!
- Назад, на Землю! - завопил Дэнни.
Совершая вираж вокруг стола, он столкнулся нос к носу с четой Ломов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47