– Франсуа, я не знаю, – нетерпеливо отвечала я. – И умоляю вас, давайте оставим этот разговор.
– Как вы можете не знать? Вы присутствовали на Государственном совете, все слышали… Разумеется, это дело рук мадам Дефицит. Она, эта шлюха, собирает войска против Парижа, строит интриги против Собрания.
Я едва сдерживалась, слушая такое уже добрых полчаса. Франсуа явился в комнату Изабеллы де Шатенуа разгоряченный после политических баталий, еще не остывший от многословных прений в кулуарах Собрания. И все же он мог бы понять, что я позвала его не для того, чтобы выслушивать его мысли по поводу отставки Жака Неккера. И тем более он мог бы понять, что мне не очень приятно слышать от него это прозвище – мадам Дефицит. Если уж на то пошло, то все слухи о коварстве и ненависти, которую якобы питает к народу королева, – сплошная чепуха. Мария Антуанетта просто убита смертью сына, она даже не знает, что творится вокруг нее!
Искорки недовольства вспыхивали у меня в сердце и мгновенно гасли. Какая чушь… Не стоит над этим задумываться. Я люблю Франсуа. Какое мне дело до его политических взглядов. Пусть забавляется политикой, если ему так нравится, мне-то что за дело? Конечно, мне горько оттого, что в стане аристократов он оказался изгоем, что его никогда уже не примут при дворе. Но, в сущности, не это главное. Ведь в любви участвуют не революционер и аристократка, а просто мужчина и женщина.
Я ласково обвила руками его шею, прошептала на ухо как можно нежнее:
– Франсуа, вы должны перестать говорить об этом. Ради Бога! Я женщина, а не депутат Собрания, и я люблю вас. Я хочу быть этой ночью счастлива, а ведь вы знаете, что мое счастье зависит от вас…
Окно в комнате было распахнуто, и я чувствовала дыхание свежего ветра, колеблющего занавески. Ночь была безлунная, беззвездная, но в теплом мраке летнего вечера таинственно мерцали одинокие огни Версальского парка. Комната Изабеллы де Шатенуа была пропитана томными ароматами вербены.
– Давайте забудем на время о том, что нас разделяет. Мой муж, политика, министры и депутаты – все это сейчас ничего не значит, правда?
В мгновение ока я оказалась в его объятиях. Мы опустились на постель, он привлек меня к себе, обжег дыханием губы. – Любите ли вы меня? – прошептала я, вся дрожа. Он вернулся к двери, запер ее на задвижку… Его руки быстро находили в моих локонах шпильки, вытаскивали их. Прическа рассыпалась, и пальцы Франсуа зарылись в мои волосы – глубоко, нежно. Эту ласку я всегда любила больше всего и бессознательно, невольно тянулась за его рукой, его прикосновениями.
Он слегка откинул меня назад, запрокинул мне голову и поцеловал. Сперва едва слышно, мимолетно… Это был даже не поцелуй, а легкая ласка, раздразнившая нас обоих. Я подалась вперед, и наши губы нашли друг друга. Какая-то странная сдержанность заставила меня медлить, чего-то стыдливо выжидать, но губы Франсуа были так настойчивы, что я приоткрыла рот, сливая его дыхание со своим. И последовавший за этим поцелуй ошеломил, оглушил меня своей глубиной – он вошел в тело, в кровь, казалось, проник до костей, до самых потаенных уголков плоти, и в то мгновение я была уверена, что уже отдалась Франсуа, а он овладел мною – этим одним-единственным поцелуем.
Так и не отвечая на мой вопрос, он сжал меня в объятиях так сильно, что я едва не задохнулась, чувствуя себя на удивление слабой и гибкой в его руках. Он мог лепить меня, изменять, как воск… И я подчинялась, поддавалась этим изменениям легко, с желанием, с томным упоением, которое уже давно хотела испытать.
Но вдруг все изменилось – исчезли и те недолгие ласки, и поцелуи; он шел к финалу, и я каким-то неведомым чувством поняла, что между нами не было гармонии, была лишь ее иллюзия, то, что я выдумала… А реальностью было только его досадное нетерпение, его тело, под тяжестью которого мои ноги раздвинулись, и его рука, которой он поспешно откидывал юбки моего домашнего платья. Под юбками у меня ничего не было. Я еще только хотела удержать его, а он уже попытался войти в меня. Ему это не удалось, ибо мое тело вряд ли было готово к такой спешке. Он попытался снова, с силой, которая сейчас не доставила мне ничего сладостного, вторгся в меня; мне оставалось лишь терпеть и недоумевать по поводу такой вопиющей глухоты и невнимания.
Я уже знала, что ничего не получится. Снова! Вернее, у него-то все будет в порядке, но не у меня. Он был на три лье впереди меня. Разумеется, я не могла поймать ритм, не могла следовать за ним, все мое тело было настроено на иной темп, а Франсуа не видел или не понимал того языка жестов, которым я пыталась объяснить ему свое положение. Высказывать свои чувства словами я не умела и не решалась, боясь причинить ему боль. Но так или иначе, чудо было разрушено, я ощущала лишь разочарование. Он двигался во мне, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы; я закрыла глаза и запрокинула голову, зная, что он ничего мне не даст, но не желая, чтобы он понял это.
Все закончилось очень быстро, даже быстрее, чем обычно. По его телу еще пробегала дрожь, когда он вышел из меня, оставив то чувство пустоты и пронзительной неудовлетворенности, которое уже становилось для меня таким знакомым. А ведь нужно было лишь терпение, немного чуткости с его стороны и внимания, немного больше понятливости – и я была бы счастлива не только от присутствия Франсуа, но и от близости с ним.
Он лежал, откинувшись на спину, и его правая рука уже искала сигару. Ах, эта привычка курить в постели!.. Он снова ничего не понимает. Да неужели он так глух, неужели он так плохо чувствует меня, что не считает нужным сказать даже слово после того, что было, хоть поцеловать меня в знак благодарности – именно благодарности, ведь мне-то он пока ничего не дал!
– Чья это комната? – спросил он внезапно.
– Маркизы де Шатенуа, – проговорила я, стараясь, чтобы мой голос не выдал моих чувств.
Я все же ждала, что он скажет что-то еще. Ну хоть слово! И не об этой комнате, а о чем-то другом! Даже банальная фраза: «Я люблю вас, дорогая» – была бы для меня сейчас целительным бальзамом. Но он заговорил о совсем иных вещах.
– Я спешу, любовь моя, мне надо идти. В Бретонском клубе еще продолжается заседание, там обсуждают скопление войск вокруг Парижа. У меня, кроме того, назначена встреча с графом де Мирабо. Увы, я должен оставить вас.
Я слушала, не веря своим ушам. Чего я никак не ожидала, так это того, что Франсуа уйдет. Я полагала, он останется на всю ночь, мы сможем быть вместе, разговаривать о чем-нибудь приятном…
– Вы уходите? – спросила я пораженно.
Он взял в ладони мое лицо, наклонился, чтобы поцеловать в губы, но я с силой вырвалась.
– Оставьте это! Вы хотите меня уверить, что в полночь еще могут быть какие-то заседания?
Франсуа быстро надевал рубашку.
– Я говорю правду, дорогая, я понимаю ваше огорчение. Но у меня есть дела, и я должен идти. Не будьте эгоисткой.
– Что вы, я не эгоистка, – сказала я колко. – Напротив, я весьма польщена тем, что среди ваших важных дел вы нашли минуту и для меня…
Я не сказала вслух всего, что думала. Так, в перерыве между делами, забегают к шлюхам в бордель. Там все делается быстро, без лишних разговоров. Через пять минут посетитель снова свободен и может отправляться по делам. Получается, со мной поступают таким же образом.
Франсуа присел рядом со мной, поднес мою руку к губам, но я поспешно ее высвободила.
– На вашем месте, сударь, я бы поторопилась. Дела не станут ждать.
– Сюзанна, а что, если мы завтра вместе поедем в Париж? Я взглянула на него недоверчиво и раздраженно.
– В Париж?
– Вы давно не виделись с сыном. Завтра я могу вас сопровождать.
Эти слова разом смыли всю обиду, которую я чувствовала к нему. Франсуа помнил о Жанно, он сам предлагал мне увидеться с сыном, стало быть, он понимал, как я истосковалась… Ну, разумеется, он понимает меня! То, что произошло сегодня, – всего лишь маленькое любовное недоразумение. Мне не следует устраивать сцены и дуться.
– В Париже сейчас опасно появляться в карете. Подыщите себе платье попроще, а я найду способ, как нам добраться до столицы. Мы несколько часов будем вместе… Ну, вы простили меня?
Закрыв глаза, я обвила руками его шею. Какой же он сильный и добрый, как я люблю его! Кроме Жанно, у меня нет человека дороже.
– Франсуа, я вела себя как идиотка. Я должна была понять, что вы несвободны, что у вас есть обязанности… Но ведь наступит время, когда мы будем счастливы, правда?
– Значит, мы едем завтра в Париж, не так ли? Я молча кивнула, не сводя с него глаз.
– Я буду ждать вас в полдень у отеля «Ренар» на улице Сент-Элизабет.
Я прижалась к его груди, порывисто вдохнула такой знакомый запах сигар:
– Если бы вы знали, как мне хочется видеться с вами иначе, а не так, урывками… Я бы хотела открыто, у всех на глазах подойти к вам, взять за руку и не бояться при этом оскандалиться или стать предметом сплетен… Я бы так хотела всегда быть с вами, Франсуа, – быть вашей женой, любовницей, служанкой, кем угодно, лишь бы рядом с вами!
Он ласково гладил мои волосы, осыпал поцелуями лицо, но ничего не отвечал. Я поняла, что говорю глупости. Нас так многое разделяет. Мой муж, например, – ведь от него никуда не деться. А положение Франсуа в Собрании! Мы стали людьми из разных политических лагерей, и общество вряд ли воспримет нашу связь с пониманием.
– Вы все еще любите меня? – прошептала я, и голос у меня дрожал.
– С каждой минутой все больше, радость моя.
Когда он ушел, я была уже почти счастлива. Причина недоразумений в том, что наши характеры еще не притерлись, мы не привыкли друг к другу, у нас не было на это времени. Но между нами существует любовь, и это чувство поможет нам достичь взаимопонимания.
И все же – хотя мне и не хотелось об этом думать – я не могла не признать, что Франсуа любит меня чуть-чуть не так, как мне бы хотелось.
3
День 12 июля, понедельник, оказался не таким погожим, как вчера, и солнце светило не так ярко; на небе собирались белые перистые облака. Однако ничто не предвещало дождя, и день был светлый и чистый.
За ночь я достаточно надумалась о своем сыне и проклинала себя за то, что не поехала в Париж сразу же. Вчера Неккер был отправлен в отставку – что, если по этой причине на улицах Парижа, как во времена Фронды, будут возведены баррикады и начнется стрельба? Я дрожала от страха, думая об этом. Мне надо было как можно скорее увидеть Жанно, убедиться, что с ним все в порядке.
На улицу Сент-Элизабет я пришла гораздо раньше, чем было условлено. На мне было простое светло-серое платье, скромная шляпка с прозрачной вуалью; я не надела ни одного украшения, если не считать крошечных золотых сережек в ушах, – словом, я сделала все, как говорил Франсуа. Меня никто бы не узнал в этом наряде. Но долго ли мне еще придется скрывать свое имя, как преступнице?
Франсуа появился ровно в полдень, как мы договорились.
– Пойдемте, – сказал он, – там, за углом, я оставил повозку.
– Повозку?! – переспросила я в ужасе. – Я буду ехать в повозке?
– А чего же вы хотели?
– Ну, я… я надеялась, по крайней мере, что вы найдете для меня извозчичью карету.
Франсуа смотрел на меня насмешливо.
– Мне кажется, вам не приходится выбирать. В Версале такая суматоха, что трудно найти даже повозку. Сомневаюсь, что вам предоставят что-то лучшее даже ради ваших прекрасных глаз.
Он повернулся на каблуках и быстро пошел по улице. Мне не оставалось ничего другого, как пойти следом.
– Что происходит в Париже? – спросила я, едва поспевая за ним. – Как вы думаете, моим детям ничто не грозит?
– Ничто.
– О, Франсуа! – я крепко схватила его за руку. – Вы действительно так думаете? Я хотела бы перевезти их в Версаль.
– К чему развращать детей в столь раннем возрасте? Они будут намного счастливее, если никогда не увидят этого сборища интриганов и шлюх.
Меня занимали иные мысли, и я не обращала внимания на эти крайне нелюбезные слова, хотя была с ним совсем не согласна.
– Но ведь толпы могут напасть на домик, где живут дети!
– Домик они не тронут. Толпы скорее нападут на Версаль.
Он помог мне усесться в повозку, и в это мгновение я обратила внимание на его костюм: синий камзол с двумя рядами пуговиц, жилет с вертикальными красными полосами, серые кюлоты, белые чулки, скромный галстук без кружев… Эта одежда делала его похожим на мелкого клерка или начинающего адвоката. Мне это не понравилось. Я не хотела, чтобы человека, которого я люблю, принимали за какого-то мелкого судейского…
– Ну, а вы-то, вы зачем так вырядились? Вы же депутат!
– Депутату тоже не мешает быть чуть-чуть похожим на сословие, от которого его избрали.
Он взглянул на меня и улыбнулся:
– Ну, не дуйтесь! Подумайте лучше о том, как трудно нам будет попасть в Париж…
– Почему?
– Потому что вокруг Парижа нынче, как я полагаю, собраны войска, и мне неизвестно, открыты ли заставы. Кроме того, на городских улицах наверняка творится что-то невообразимое, и нам будет стоить больших усилий добраться до вашего заветного домика… Но ведь так интереснее, не правда ли?
– Не знаю, как вам, – осторожно отвечала я, – однако мне не хотелось бы оказаться в гуще толпы, подобной той, что три месяца назад разгромила дома Ревельона и Анрио.
– О-о, дорогая! Нынешняя толпа во сто крат решительнее.
– Ваши слова нисколько не успокаивают меня, Франсуа.
– Не волнуйтесь. Никому не удастся узнать в вас знаменитую принцессу д'Энен де Сен-Клер, статс-даму Австриячки…
Он произнес это с такой холодной иронией, что я вздрогнула. Что он хотел сказать? Может быть, хотел напомнить, что мое имя, как имена всех женщин, приближенных к королеве, на улицах Парижа предается проклятиям?
Подавленная тоном Франсуа, я больше не разговаривала, молча наблюдая за дорогой. Повозка подскакивала на камнях, дребезжа, миновала Севрский мост. Запах пепла почувствовался в воздухе. Я подняла голову.
Огромный столб дыма клубился над Севрской заставой. Ветер нес золу и пепел прямо нам в лицо. Синее летнее небо окрасилось и затянулось темной пеленой, слегка светлеющей у самого своего верха и угольно-черной внизу.
1 2 3 4 5