– Мне. Все это я приобрела на деньги, присылаемые моими родственниками из-за границы. Не удивляйтесь. Мой отец, Генрих Иванович Пфальцгаммер, служил хорунжим в армии барона Врангеля. У отца было четыре брата и сестра. После революции в России они разъехались по всему свету – во Францию, в Америку, в Канаду. За полвека они или их дети стали людьми весьма состоятельными, а некоторые даже миллионерами. Чему ж удивляться, если они помогают бедным родственникам в Болгарии?.. Между прочим, вам ничего не стоит проверить, сколько я получила от них. Единственное, что осталось от былого величия Даракчиева, – огромная квартира в Софии. Все прочее – мое.
– Да-а, кое-что начинает выясняться, – сказал Гeренский. – Но не полностью. Ваш отец до конца своих дней был мелким торговцем. Почему богатые родственники обрекли его на прозябание, а только после его смерти раскошелились?
– Пфальцгаммеры – народ безжалостный, упрямый, суровый – не люди, а камни. Судите сами: когда отец заболел острым ревматизмом и не мог больше стоять за прилавком, он попросил у них помощи. И как вы думаете, что они прислали? Несколько поношенных костюмов и старое белье! Вот какие родственники…
– И все же, почему они раскошелились?
– Восемь лет назад мой муж поехал на экскурсию во Францию и там встретился с моими родственниками. Чем он их очаровал, не знаю. Но с той поры все переменилось. Золотой дождь буквально захлестнул нас.
– Они платили ему за хорошие манеры?
– Понимаю вас. Конечно, денежки оттуда текли не просто так.
Геренский и Смилов переглянулись, и она это заметила.
– Должна вас предупредить: не думайте о шпионаже. Мой муж был слишком умен и хитер, чтобы позволить завербовать себя. Он и без этого ворочал деньгами, которые другим и не снились. Не спрашивайте как – не знаю. Какие-нибудь аферы, махинации, купля-продажа.
– Аферы по работе? – спросил Смилов.
– Исключено. Он не из тех мошенников, что лезут в государственный карман за двадцаткой. Повторяю, он ворочал тысячами. А Паликаров и весь остальной сброд ему помогали. За приличное вознаграждение.
Даракчиева замолчала, рассматривая маникюр. Смилов что-то записывал в своем блокноте. Геренский задумчиво постукивал по столику зажигалкой.
– В конце концов, эти подробности имеют для нас второстепенное значение, – сказал подполковник. – Вернусь к началу нашей беседы. Считаете ли вы, что кто-нибудь из их компании был заинтересован в смерти вашего мужа?
– И да, и нет. Я вам уже говорила о всеобщей ненависти к этому деспоту. Чем ближе были к нему люди, тем больше его ненавидели. Но убить? Сомневаюсь. По-моему, убийца должен быть обязательно личностью, а они все безлики. Жилков дурак. Напившись, способен прикончить любого, но для тщательного, обдуманного убийства он не годится. Боби Паликаров бездельник и подлец, но его оружие – интрига, клевета. Коста Даргов – рогоносец и подхалим. Даракчиев унижал его как хотел. Беба… Да, Беба отличается от других. Как и я. В сущности, только Беба и я могли бы совершить подобное убийство: она из-за ревности, а я – если бы Георгий не был отцом моего сына…
Геренский испытующе посмотрел на нее:
– Хотите сказать, что если не вы…
– Не приписывайте мне того, чего я не говорила, – оборвала она Геренского. – Я презираю Богдану Даргову, но не могу обвинить ее в убийстве моего мужа…
Подполковник взглянул на свои часы и встал.
– Благодарю, товарищ Даракчиева. Думаю, сведения, которые вы нам дали, будут весьма полезны. Если понадобится, мы продолжим наш разговор. А может случиться и так, что вы узнаете что-то новое, вспомните какие-нибудь важные обстоятельства. Тогда немедленно свяжитесь со мной. Запишите на всякий случай мой телефон.
Даракчиева достала записную книжку.
– Простите, у вас не найдется, чем записать? – спросила она.
Он протянул ей авторучку и продиктовал телефон. Хозяйка тоже встала и предложила:
– Хотите, отвезу вас на машине?
– Нет, спасибо. Мы осмотрим еще вашу дачу, а потом пройдемся немного пешком.
– У меня одна просьба… – замялась Даракчиева. – Я была с вами предельно откровенной, но… если мой сын узнает…
– Не узнает, – успокоил ее Геренский. – Я вам обещаю.
3
Когда они уже подходили к автобусной остановке, подполковник спросил:
– Ну, что скажешь о Зинаиде Даракчиевой? Смилов пожал плечами:
– Она из тех женщин, которые и в двадцать, и в сорок выглядят тридцатилетними. А вообще меня в ней что-то отпугивает. Красива, умна, но холодна как лед. Лично я таких дамочек остерегаюсь.
– Меня в Даракчиевой интересует другое. Прямое либо косвенное отношение к убийству…
– Исключите прямую связь, товарищ подполковник. Мы зря потратили бы время, пытаясь уличить Даракчиеву в убийстве. Прежде всего ее здесь не было. Далее. С каких это пор убийцы сами стараются навлечь на себя подозрения? «Георгий был законченный подонок», «Я убила бы его, если б он не был отцом моего сына» и все такое прочее. Преступник или сознается, или отпирается. Даракчиевой ничего не стоило представить свою семью как гнездо двух влюбленных пташек, а своего мужа как обожаемого супруга. А она? Не раздумывая, выставляет себя в самом невыгодном свете. Нет, уголовщиной тут и не пахнет.
Александр Геренский кивнул. Как всегда, Смилов следовал логике его собственных мыслей.
– Если вникнуть в ход рассуждений Даракчиевой, – продолжал Смилов, – надо включить в список подозреваемых кого-нибудь из многочисленных приятелей убитого. Почему мы должны ограничиться четырьмя гостями из шести?
– Ты о Даргове? Но его не было на даче.
– Дамян Жилков утверждает, что муж Бебы крутился в тот день возле дачи. И что Даргов отлично знал ее внутреннюю планировку, знал также все привычки хозяина, последовательность ритуала при подобных оргиях. И еще: что Даргов давно уже знал о связи своей жены с Даракчиевым и страшно ее ревновал.
– Положим, так. Но не слишком ли долго он готовил страшную месть? А в результате трагикомедия: обманутый муж прикончил любовника за то, что любовник бросил его жену…
4
Через стеклянную дверь приемной Геренский увидел двух ожидавших его девушек. Он остановился и, стараясь остаться незамеченным, рассмотрел их.
Светловолосая была или хотела казаться олицетворением застенчивости, скромности, покорности судьбе. Ее простенькое платье, угловатые мальчишеские плечи, румянец, пылавший на щеках, – все это никак не вязалось с понятиями разгула, попоек. Она сидела на краешке стула, прижав к груди руки и опустив голову.
Другая, темноволосая, чувствовала себя как дома. Закинув ногу на ногу, она курила и пыталась заговорить с милиционером, сидящим возле телефона. Самым замечательным в ее туалете была юбка – сантиметров на тридцать выше колен.
Геренский вошел. Милиционер вскочил, отдал честь. Девушки совершенно по-разному отреагировали на его появление. Светловолосая еще больше сжалась и стала похожа на провинившуюся школьницу, вызванную к директору на разнос. Ее разбитная подруга затянулась сигаретой, выпустила кольцо дыма и кокетливо прищурила глаза. Он пригласил обеих в свой кабинет.
– Не прикажете позвать секретаря, товарищ подполковник? – спросил милиционер.
– Нет, – ответил Геренский. – Гражданки уже давали показания, и сейчас мы просто побеседуем.
В кабинете он молча указал девушкам на кресла.
– Как подобает воспитанным людям, давайте сначала познакомимся. Я подполковник Геренский. Веду расследование убийства… вашего знакомого Георгия Даракчиева. Вы, вероятно, Елена Тотева, она же Лени…
– Да, – с трудом ответила светловолосая, как будто у нее пересохло во рту… – И Мария Данчева. Известная также как Мими.
– К вашим услугам, – ответила та. – Курить здесь можно?
– Курите на здоровье. Это поможет вам сосредоточиться. Сосредоточиться и вспомнить, что вы делали в пятницу вечером на даче Даракчиева. Если память мне не изменяет, вас пригласили на…
– Коктейль-парти, – помогла ему с усмешкой Мими.
– Да-а-а, коктейль-парти. Впрочем, дело не в названии. Я весьма отчетливо представляю себе содержимое этого замечательного коктейля. Сперва пропускают по рюмочке-другой, потом танцы, анекдоты, потом опять не грех горлышко промочить. Ну и, наконец, интимные беседы в спальне.
– Нет! – почти крикнула Елена. – Вы ошибаетесь, ничего такого и быть не могло!
– А почему бы и нет? – искренне изумилась Мими. – В таких случаях все зависит от настроения. И от того, нравится ли тебе кто-нибудь в компании.
– Нет, этого не случилось бы!
– Случилось бы, случилось, да еще как. Уж кто-кто, а я-то лучше тебя разбираюсь в таких делах. И не строй из себя праведницу – нас пригласили не для прогулок под луной. Эти бараны знали, кто с кем будет травку щипать. Так что будь покойна, милочка: сам Жорж Даракчиев показал бы тебе, какие мягкие матрасы в его спальне.
– У вас, очевидно, богатый опыт… проведения времени в этой компании, – произнес Геренский. – Расскажите подробнее.
– Какое это имеет отношение к убийству? – вызывающе спросила Мими. – Это мое личное дело.
– Безусловно! Никто не стал бы копаться в ваших личных делах, если бы вы не были замешаны в деле об убийстве. Но уж коли замешаны, извольте отвечать на все вопросы, даже сугубо личные.
– На прошлом допросе нам говорили, будто я и Лени вне подозрений.
– Пока вне подозрений. Ну и что из того? А почему вы избегаете моего вопроса об этой компании? Или у вас есть причины что-то скрывать от следствия?
– Ничего подобного. Главное – что я не имею ничего общего с убийством, а на остальное мне наплевать… – Она швырнула сигарету в пепельницу, провела пальцем по густо напомаженным перламутровым губам. – Так вот. В самом начале был Боби, то есть Борис Паликаров. Потом его величество Даракчиев. Но недолго – Беба крепко держала его в руках… Несколько приятных вечеров провела и с Дамяном.
– А в пятницу подоспела очередь Средкова, насколько я понимаю?
– Мы собрались здесь говорить о том, что было, а не о том, что могло быть, – ответила Мими. – Допустим, Средков хотел провести со мной время. Ну и что? Я знаю законы. Бывала и в колонии. И как видите, жива-здорова.
– Слишком богатая биография для ваших двадцати лет, – мрачно ответил подполковник.
– Ну, началась проповедь, – притворно вздохнула она. – Трудись на благо общества, будь морально устойчивой и все такое прочее…
– Ну хватит! – резко сказал Геренский. – Если вы, гражданка Данчева, не хотите быть заподозренной в убийстве, расскажите мне все, что произошло в пятницу вечером. Со всеми подробностями!
Мими умела давать показания. Точно и кратко она описала их приезд в Драгалевцы, анекдоты в беседке, отлучку Жилкова и Паликарова.
– Дамян и Боби думали, что я их не слышу, – сказала она. – Но у меня слух тонкий… В общем, у них был мужской разговор. – Она повернулась к Елене. – Именно тогда, моя милая, я и услышала, что Жорж собирается познакомить тебя с некоторыми секретами любви. Да только это совсем не понравилось Боби, он и сам был не прочь с тобою посекретничать. Ну он, видно, разозлился и начал намекать Дамяну, что в их деле Жорж стал лишним, что, мол, пора от него избавиться.
– Что? – резко спросил Геренский.
– То, что слышали. Боби начал накручивать его: мол, Даракчиев плохо относится к ним, не дает Дамяну все, что ему полагается. Надо бы, намекал Боби, чтобы Жорж вышел из игры, а его место занял Дамян Жилков.
– Хорошо, продолжайте.
– Они поговорили, вернулись к нам в беседку. Потом Дамян отлучился, пришел Жорж. Он недолго говорил с Боби, опять без нас, в отдаленье. Речь у них шла вроде бы о Лени. Этот старый мерин Боби выходил из себя, потому как его планы полетели ко всем чертям. Ну а Даракчиев, понятное дело, его приструнил. Потом Жорж, Лени и я пошли к даче. Тут Жорж и попросил меня взять под покровительство этого потасканного Средкова.
– И вместе с просьбой сунул сто левов?
– Я вам сказала: законы знаю. Никаких денег за Средкова он мне не давал. А эту сотню Жорж брал у меня взаймы.
– И за пять минут до смерти непременно хотел рассчитаться? Занятно. Что же было дальше?
– Ничего. Пришли в гостиную, и тут Жорж отдал, бедняга, концы. Остальное вы знаете.
Геренский перевел взгляд на Елену Тотеву. Девушка сидела бледная, с перекошенным лицом. На виске у нее часто пульсировала синяя жилка. Казалось, Лени была близка к обмороку.
– Ну а вы, Тотева? Слышали рассказ Мими? Что еще хотели бы добавить?
Прежде чем ответить, девушка трясущимися руками налила стакан воды и залпом выпила.
– Правильно, так все и было. Но я не слышала разговора между Паликаровым и Дамяном Жилковым.
Поверьте мне, если б я такое услышала, сразу убежала бы оттуда. Честное слово!
– Хорошо, хорошо! И все же подумайте: может, Ми-ми что-нибудь пропустила?
– Да, пропустила. Еще когда мы были в беседке вчетвером, из окон дачи донесся голос Дарговой. Она кричала, что кого-то убьет…
– А может, вам послышалось? – прервал ее Геренский.
– Да нет же, товарищ Геренский, она громко так закричала: «Я убью тебя!» И потом еще раз: «Убью тебя!» По-моему, голос Дарговой слышали все.
– Это правда, Данчева?
– Совершенно верно, гражданин следователь.
– Почему вы об этом умолчали?
– Потому, что не придала воплям Бебы никакого значения. Подумайте сами: Жорж и Беба были любовниками три года. Целых три года! Это пострашней законного брака! И сказать вам по правде, в последнее время они больше цапались, чем ворковали. Мало ли что она ему орала? После трех лет любая готова прикончить любовника!
– Елена Тотева, продолжайте.
– В сущности, сказать больше нечего, товарищ подполковник… Хотя есть еще один факт, который меня смущает… Когда Даракчиев выпил свой коньяк и упал, все очень испугались, переполошились. Жилков кинулся помогать ему, другие суетились кто как мог. И только одна Даргова оставалась абсолютно безразличной, как будто такие сцены она видит каждый день. Даже когда таможенник начал делать искусственное дыхание, она спокойно пила свой коньяк. Поразительное хладнокровие!
– На этом пока закончим, – сказал подполковник, вставая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14