СЛОВО ДЛЯ ЛАРИСЫ


...Я не знаю, зачем мысленно повторяю себе все это снова и снова.
Вообще-то, я уже все для себя решил. Сегодня же меня не будет. Как
водится, оставлю записку, что, мол, в смерти прошу никого не винить и все
такое. Во втором ящике моего стола еще с прошлого воскресенья лежит почти
полстакана таблеток димедрола - сам выколупывал из почти семи пачек. Пусть
ей будет кисло, когда узнает. Я, конечно, понимаю, что вообще-то ей по
плечо, да еще этот прыщ на подбородке - ну так ведь я скоро вырасту! А она
не понимает... Но я так ей и сказал... А, да ну все это!
Началось-то совсем даже неплохо. Наша компания тогда собралась в
подвале, в карты дулись. Потом Дылда флакон принес, еще посидели, а потом
завалили Бык с Бациллой (они всегда вместе ходят) и двух девок привели -
Ольгу и Лариску. Ну, они и раньше, бывало, цепляли и приводили
кого-нибудь. Одно время тут часто устраивали "театр" - это так наши
называют. В прошлом году была тут в восьмом "Б" такая Танька, все с
Петькой носатым ходила. А потом он ее всем отдал - надоела, видать. Так
вот, ее затащат туда, все рассядутся по трубам, курят, музон врубят - в
кайф, а ей говорят: раздевайся, а не то, мол, бить будем и матери про ВСЕ
расскажем. Ну, ей, понятно, страшно, раздевается. Потом веселые штучки
начинаются. Она ни в чем никому не отказывала - куда денешься? Потом ее
родичи, правда, переехали куда-то, и она тоже. И в "театре" было закрытие
сезона. Так что по таким делам я всему научен. А эти - Ольга с Лариской -
в карты продулись, а у нас с этим строго - ну их и привели к нам
расплачиваться. Девицам налили по стакану. Ольга эта самая, деловая такая,
сразу и говорит:
- Значит так, парни. Каждый чтобы по разу, только быстро, по очереди,
и без всяких там штучек...
Ну, Бык вроде кивнул, а тут Бацилла подскочил:
- Не-е! Так дело не пойдет! Ты проиграла на раз, а вторая-то больше!
Так что не фига шланговать, ты, - это он Лариске, - должна всем по два
раза...
- Два?!!! - вскочила Лариска, - да пошел ты! Я всего ничего и
проиграла...
Тут Бык вмешался:
- Хватит базарить! Хорошо, второй раз будешь не со всеми, а только с
одним - кого сама выберешь. Завтра. Идет? - он явно работал на публику;
думал, наверное, что ему обломится. Бык оглянулся. Несогласных, понятно,
не было. Нас было пятеро, кроме малолеток, которым ничего не полагалось.
- Ну, поехали! - и он потянул с себя футболку.
...Ольга была черная такая, толстоватая в верхней части. Как
разделась, Бык сразу на нее - запыхтела, как паровоз. У нее даже волосы ко
лбу прилипли, а Колюн поближе подошел - еще не насмотрелся. Ну, дальше все
как всегда - остальные смотрят, хихикают, советы дают. Горобурдина
онанизмом занимается - за ящик отошел и думает, дурак, никто не видит!
Смотрел я, смотрел, а потом и моя очередь настала (я предпоследним был),
но что-то я до того насмотрелся, что только начал, как все и кончилось.
Подергался еще немного для приличия и слез. (Ольгой я, вообще не
занимался, это все о Лариске). А потом ушам своим не верю - она меня
выбрала! На завтра то есть. Бык так на меня посмотрел, что у меня голос
охрип. Потом разошлись, все путем... А я весь вечер и на следующий день
все места себе не находил. Неужели, думаю, я ей чем-то понравился? И все
вспоминал, какая она худенькая, длинноногая, на руках и ногах светлый
пушок, и... Ну очень она мне понравилась.
Назавтра, как и договорились, я с ней на углу встретился, у ее дома,
когда она со школы пришла, (я-то из путяги еще раньше свалил). И пошли к
ней - как раз мать на работе была, а папаши у нее и вовсе нет. Дома у них
ничего так: комнат - две, как и у меня, но мебель классная, видик стоит.
Богатенькие. Выпить мне предложила. Да не бормотени, и даже не водки, а
банановый ликер. Я, говорю, не знаю, никогда не пробовал. А она отвечает,
что ерунда, мол, мамаша в ресторане "Прибалтийский" работает, или давай
кофе попьем? И бутерброд с вкуснющей колбасой мне дала. С чего это она,
думаю. Ну, а потом разговор вышел:
- Тебе не очень горит со мной...?
- Да нет, - отвечаю, - вообще-то, не очень. А что?
- Видишь ли, - говорит, - после вашего вчерашнего скотства у меня
побаливает еще...
- Ну и что?
- Да, конечно, раз обещала, так..., но, может, на другой день
отложим? Только этим скажем, что все в порядке, а то еще чего...
- Ладно, - говорю, - давай когда-нибудь в другой раз, если захочешь...
- она обрадовалась, даже смотреть по-другому стала.
- Ты, - говорит, - самый замечательный парень из всех, что я знаю!
Даже обняла меня в конце, говорила еще, что потом обязательно, и все
такое. И вот с тех пор я за нею так вот и таскаюсь...
Ну да чего уж там, не так все плохо. Поначалу здорово было, она меня
с собой брала иногда на киношки всякие, куда так не пускают. На день
рождения приглашала. К мамаше в ресторан нас разок провели - побалдели.
Правда, иногда она как-то скукоживалась, молчала все, а на все вопросы так
меня несла, что просто непонятно даже - что я ей сделал? Однажды, после
того как мы в кино ходили, я у нее оставался - мамаша в ночной смене была.
К тому времени мы уже с ней всегда вместе были. Я и в подвал перестал
ходить, тем более что там Бык заправлял, а после того случая он бы со мной
рассчитался как-нибудь. Она так рада бывала, когда я, приходящий из похода
или с дачи приезжающий, в дверь звонился. Говорила, что без меня скучает,
что ближе у нее нет никого, и все такое. Ну, мы поужинали, потом фильмец
она поставила. Она смотрит, а сама будто ничего не видит - как задумалась.
Я ее за руку беру, а у нее ладошки все мокрые. Руку отдергивает, "не
трогай меня" - орет. Ну мы еще посидели, фильм кончился, вроде она
успокоилась. И говорит, что главный герой на папашу ее похож. Не на
родного (тот давно сбежал, она его и знать не хочет), а на отчима, что с
матерью жил. Она и теперь иногда к нему ездит, хоть и с мамашей ее
развелся год назад - теперь у него новая жена. Он матери моложе, а сам
дизайнер по мебели. У него и мастерская есть, и все такое. Вот только с
мамашей он не контачит, и Лариска ездит к нему тайком от матери. А про
подарки его говорит, что подруга продает и еще и деньги у матери просит.
Ну, та ей вообще ни в чем не отказывает, но вот к нему не пускает.
- Это потому, что я его очень люблю, - говорит Лариска.
- А ей не все равно, ведь они развелись? - не понимал я.
- Да нет, - машет она рукой, - ну как ты понимаешь... - Лариска
теребит пуговку у воротника и молчит.
- А меня, - говорю, - любишь?
- Тебя... - холодно и раздумчиво тянет она, - не надо об этом... если
я тебе скажу, то ты, пожалуй...
И сидит вся такая чужая, отстраненная и непонятная. Потом оттаяла
вроде. ...Утром позавтракали. Сидели. Молчали. Потом я с духом собрался:
- Но ведь у нас вроде все хорошо, ты сама говорила... В чем дело-то?
- Ни в чем, - отвечает, - неважно!
- Ну мне-то можно сказать, - говорю, - сама говорила, что у нас с
тобой никаких секретов нет!
- Это не секрет, а просто тебя не касается, - а сама в сторону
смотрит.
- У меня может быть своя личная жизнь или я должна перед тобой
отчитываться?
- Да нет, - говорю - конечно, не надо отчитываться, но это ведь меня
тоже касается! Это и мое дело тоже!
И за руку ее взял, повернул к себе. Она дернулась, руку вырывает. Я
держу.
- Пусти, - кричит, - немедленно!
Отпустил. Помолчали. Как ей объяснить?
- Понимаешь, - говорю, - мы ведь всегда все друг другу рассказывали.
Зачем нам обманывать, я ведь тебе ничего не сделал!
Вижу, ее проняло. Опять помолчали. Повернулась, смотрит.
- Ты уверен, что этого хочешь?
- Да.
- Хорошо, - и села, обняв колени.
Задумалась. Ну а потом вдруг и выложила:
- Я думала у меня это прошло, но вот опять... Я его люблю... Он был
такой красивый, такой большой. Мать по сравнению с ним совсем не
смотрелась. Подтянутый, всегда в чистой рубашке. И пахло от него
замечательно. Когда мать мне его представила Павлом Васильевичем, он
засмеялся. Да так здорово, так красиво, мать и сама тоже прыснула, хотя и
старалась серьезную физиономию состроить. А потом, через неделю, говорит,
что звать его я могу как хочу - хоть Пашка-папашка. И опять же смеется.
Ну, я его в папашку и переделала. Я тогда в седьмой класс уже ходила, мне
пятнадцать исполнилось - так он мне на день рождения французские духи
подарил и сережки с селенитом. Ух, до чего красивые - ни у кого таких нет!
И шампанское сам принес. Мы тогда с друзьями и девчонками у нас собрались,
а с родителями договорились, что они в кино пойдут. Мальчишки, конечно,
вина принесли потихоньку - "чтобы никто не догадался". Но тут-то
шампанское! Да еще фирменное! Вот папашка дает! Мать было визжать - мол,
рано им еще, а он ей "Почему это рано? Пора!" И сам открыл. "Первый тост,
- говорит, - должен отец сказать". И ко мне: "Будь счастлива, котенок! "
Выпили они с матерью и ушли...
Ну, я к тому времени, конечно, уже и школьные романы с записками,
кино и мороженными крутила, и курить пробовала. И с мальчишками
целовалась, обнималась, но ничего такого обычно не позволяла, потому что
уже как-то раз попробовала - и не понравилось. Это в пионерлагере, когда в
пятом классе была. Там и в кис-кис, и в "ромашку" по ночам играли; и в
беседке свидания назначали, письма любовные писали. Ерунда это все,
конечно, и детство. Так вроде ничего казалось, да и от прыщиков на лице
полезно, говорят. Но мальчишки, они просто идиотики какие-то, и, как
говорила моя подруга Марина (ее взрослые называли нехорошей девочкой), -
от них удовольствия меньше, чем от сырой морковки. Правда, сама я этим не
занималась, так что не знаю. Но остроты дурацкие - это точно. Галдят,
пихаются, угловатые какие-то. В пропотевших рубашках с грязными
воротниками и с прыщами на лбу. Фу! А у Пашки движения, как у сильного
большого зверя, и голос такой - мурашки по хребту бегут, да и сказать есть
что. Он меня любил, все дарил всякие вещицы премилые. А я его просто
обожала. Да не виделись, так я ему с разбега на грудь - прыг! Он меня
подхватит, да как закружит! В шею уткнусь и шепчу: "Папка, миленький"... А
он смеется и голову мою целует, и по заду хлопает. - "Отъелась без меня,
свинка?" И в ухо мне тихонько хрюкает. Однажды рисовал меня в мастерской -
только волосы не темные, а почему-то розовые. "Я так вижу," - говорит.
Вроде шутит, но лицо серьезное, такое, что внутри все замирает, краснею, и
глаза отвести хочется. Я после этого в рыжий цвет покрасилась - все ближе
к розовому. Мать меня все услать норовила - чтобы с Пашкой побыть, а я
вредничала, все назло ей делала. Ну он за меня всегда заступался...
Прошлым летом были мы у озера - дачу снимали. Как-то утром мать на
работу уехала, а я наверху в своей комнате замерзла (дождь шел, сыро было
и холодно) - и спустилась вниз. К Пашке в кровать залезла - он выходной
был. А он спит, словно большой ребенок, подушку обнял, и лицо такое
доброе, беззащитное. Теплый весь, как печка. Я так к нему подползла и
прижалась, а он во сне меня обнял. У меня сразу сердце забилось, в висках
забухало. А Пашка дернулся, пробормотал что-то и мне в щеку уткнулся. Я
его и поцеловала - сама не знаю, как вышло. Он глаза не открывает, в
полусне улыбается. Ну, я вспомнила, как Марина учила меня целоваться -
чтобы язык шевелился как жало, - и еще его поцеловала. В губы. А потом
руку его взяла и себе на грудь положила. Тут он окончательно проснулся, на
меня вытаращился и приподнялся. Удивленно так говорит: "Ты что! Ах дрянная
девчонка!" Но лицо совсем не сердитое, и я его за шею - хвать! И повисла,
когда он на руки оперся. И опять поцеловала. Ну тут он руки согнул,
опустился, и меня к кровати прижал всем телом. А потом тоже поцеловал. Да
так сладко, что у меня дыхание перехватило и в животе, внизу, тепло сразу
стало. А когда чуть на бок отвалился и рукой мне от горла до пупа провел
(а рука такая нежная! но за сосок цепляется), я даже задрожала вся - и
зубы застучали. Только и смогла простонать каким-то чужим хриплым голосом:
"Еще..." И руку его, к себе прижимая, ниже по животу толкнула... Потом
плохо помню - очнулась, а он меня за плечи трясет и в лицо заглядывает.
Озабоченно. Я только смогла улыбнуться из последних сил (все тело сладко
ломило и ныло) и говорю: "Спасибо..." - так в каком-то фильме делала
героиня. Еще успела сказать, чтобы никому ни слова, а то меня мать убьет.
И тут же уснула. Он вместо ответа мне руку на голову положил. Потом,
помню, еще разбудил меня - дал какую-то таблетку и стакан воды... Во сне
все продолжалось, мне хотелось спать вечно...
Проснулась я уже после обеда. Внутри что-то поднывало - у него все
оказалось слишком большим для меня. (Я потом еще неделю ходила, стараясь
пошире расставлять ноги и временами поеживаясь от боли). На столе был
обед, а Пашка уехал в мастерскую.
В следующую же ночь, когда я только представила, что он завтра будет
спать с матерью, я чуть не умерла от ревности. А потом так вешалась на
папашку и улыбалась ему, что мать странно посмотрела. И спросила, с чего
бы это я сияю, как самовар. Пашка, видимо, старался меня избегать. С
неделю ему это удавалось. Наконец, я его поймала, когда он, сидя в лодке,
отправлялся на рыбалку, и мы сначала сплавали на небольшой остров в
камышах (от лодки до полянки я ехала на широких плечах папашки).
Потом он отвез меня обратно. Я излечилась от лихорадочного
возбуждения и беспричинных улыбок и смешков. Он стал нежен и больше не
сопротивлялся моим домогательствам - я сказала, что иначе буду гулять с
кем попало (я, конечно, врала) или все всем расскажу. Впрочем, это было
уже неважно - Пашка признался, что тоже любит меня. Но иногда я
чувствовала себя такой несчастной, что по ночам горько и безнадежно
плакала, сама не знаю о чем.
1 2