- Да я и не шучу, - Поэт опустил глаза от неловкости.
- То-то, не шутишь... И кто ищет сам не знает чего - тому тоже жизнь
не простит. Ты из таких, я вижу.
- Почему? - разговор становился интересным.
- А потому. "Устал", "надоело" - передразнила его старуха. - Что ты в
жизни-то видел?
- Ну... - Поэт пожал плечами.
- Во-во, - подхватила старуха. - Годов, вроде, много, а вспомнить
нечего. - Поэт поразился: старуха высказала его собственную мысль. Он
подумал, как бы ей возразить, но ничего не придумал, а старуха продолжала:
- Настоящая жизнь усталости не знает, а чтоб надоела - так это смешно...
- Правильно говоришь, бабуся, - сдался Поэт, - но бывают в жизни
такие занозы, что никак не вытащишь - и саднят, и ноют.
- Это что ж за занозы такие? - бабка посмотрела на него зорко. - Не
иначе - вертихвостка какая-нибудь.
- Да-а, - задумчиво протянул Поэт. И начал неожиданно для себя
самого: - Вот здесь это было, в этом лесу, неподалеку...
Он рассказал старухе, какая была весна, и что у весны было имя, и как
хорошо было им вдвоем в весеннем лесу. Рассказал и про то, чем закончилась
та весна - женитьбою сына богатого торговца из Захребетья. Вот и выпала на
жизнь Поэту заноза...
Старуха выслушала внимательно, и сказала вдруг:
- Потерял ты свою весну, милок. Проморгал. Прохлопал. Кто ж тебе
виноват?
- Да я никого и не виню, - махнул рукою Поэт.
- А без весны человеку трудно прожить... - старуха задумалась. -
Вернуть тебе ее надо.
- Да как же ее вернешь?
- Ту не вернешь, до другой дожить надо.
- Да я уже и не помню почти, какая она - весна. Так, смутное что-то.
И не верится, что со мной это было...
- Вот я тебе и помогу вспомнить. - Старуха встала, выглянула за
дверь. - Дождь-то перестал. А ну, вставай, милок. Пойдем со мною.
Поэт опасливо вышел, не представляя, как собирается ему помочь эта
странная старуха. Но она поманила его рукой:
- Пойдем, пойдем! Не бойся!
Она повела его за избушку, к маленькому овражку, и указала рукой:
- Во-он, видишь - тропинка начинается?
Поэт пригляделся. Верно: на другой стороне овражка начиналась
узенькая тропинка.
- Иди этой тропкой, придешь к маленькому родничку, вокруг которого
трава зеленая. Ты ее узнаешь, невысокая такая, листочки резные. Это
обман-трава. Съешь два-три листочка - весну свою вспомнишь. Но потом
забудь к родничку дорогу. С одного раза ничего плохого не будет, а больше
нельзя - пристрастишься. Запомнил? - Поэт кивнул. - Ну, иди тогда.

Он перебрался через овражек к началу тропинки, и довольно скоро
пришел к тому родничку, о котором говорила старуха. Крохотный, чистый, как
слеза, он никуда не вытекал, или не видно было под листьями. Вокруг
родничка они лежали мягким толстым ковром, а сквозь них пробивались сочные
зеленые стебельки с узорчатыми листочками, окрашенными по краям лиловым.
Это и есть, значит, обман-трава, - подумал Поэт. Никогда еще он такой не
видел.
Поэт присел на бугорок, глядя в родник. Глупо все, глупо. Зачем он
сюда пришел? Ничего ему не хочется вспоминать. Послушался какую-то
ненормальную старуху. Но, впрочем, раз уж пришел - отчего не попробовать?
Он сорвал два листочка, подумал и добавил к ним третий. Сполоснул в
родничке, положил в рот. Пожевал. Вкус был незнакомый, острый и пряный.
Посидел немного, подождал. Ничего не происходило. Усмехнулся над собой и
хотел встать, но тут резко и сильно закружилась голова. Он прикрыл глаза,
переждал, а когда открыл их вновь - не узнал леса.
Не было ни дождя, ни унылого ветра. Не было на деревьях желтых и
багровых листьев, и не было на душе прежней тоски. Небо стало высоким и
чисто-голубым, плыли по нему веселые весенние облака. На деревьях смеялись
молоденькие светло-зеленые листья, а в траве тут и там сияли золотые
одуванчики. Поэт вдохнул полной грудью и улыбнулся. Права была старуха,
приятно вспомнить весну. И вдруг он услышал, что кто-то его окликает
сзади. Он обернулся и увидел ее, Ладицу. Она стояла за березовым стволом
и, смеясь, показывала Поэту острый розовый язычок. Больно кольнуло у него
в сердце, он отвернулся сердито. Но она подбежала, села перед ним, взяв
его за обе руки, спросила тревожно:
- Ты что, не рад мне? Случилось что-нибудь?
Он отнял руки и проворчал:
- Будто сама не знаешь...
- Глупенький, - засмеялась она. - Неужели ты поверил? Поверил, что я
пойду за какого-то там сынка? Когда тебя одного люблю больше жизни? Я ж
тебя подразнить хотела...
Посмотрел на нее Поэт с надеждой, и понял, что такие глаза, как у
нее, не могут обманывать. А поняв, рассмеялся, поднялся на ноги и ее
поднял. И пошли они, обнявшись, по весеннему лесу - просто так, никуда,
лишь бы идти, слушая песни птиц и вдыхая удивительный воздух, напоенный
тысячами запахов, тонких и сладких. А потом она от него убежала и
спряталась, а он, смеясь, аукал ее и искал, и нашел на поляне лежащей в
высокой траве. Закрыв глаза от хмельного счастья, она сказала ему:
- Как хорошо...
А потом они шли назад, и она немного отстала, он обернулся - и вдруг
не увидел ее.
- Ладица-а! - отчаянно закричал он, понимая, что это уже не прятки, а
по-настоящему. - Ла-адица-а! - и вернулся в себя.
Опять накрапывал дождь, лес был пасмурным и угрюмым. Поэт огляделся,
с трудом возвращаясь в нынешний мир, подошел к роднику, протянул руку к
листику обман-травы - и отдернул, как от ожога. "Вот ты какая,
обман-трава", - прошептал он. В голове стоял еще легкий звон, при
воспоминании о пережитом по спине пробегал сладкий озноб. Поэт взялся за
виски, помотал головой, отгоняя наваждение. Но все было так живо, так
ощутимо, что рука поневоле опять потянулась к обман-траве.
- Погоди, - сказал он сам себе вслух. - Ты же понимаешь, что это
самообман. Не было ничего, и не будет. Это все из твоей головы. Это сон, и
не более... - он решительно повернулся и зашагал прочь, твердо решив
никогда больше не приходить сюда.
И вернулся через неделю. Эта неделя прошла как кошмар. Он не мог
работать, провалил все заказы, спал плохо, то и дело просыпаясь. Он лежал
в темноте и вспоминал тот весенний лес. И через неделю не выдержал.
Медленно и отрешенно сорвал он три листочка, окрашенных по краям лиловым,
пополоскал в роднике...
И в этот раз Ладица была веселой и ласковой. Они много разговаривали,
и он рассказал ей, какой страшный ему приснился сон - как будто она уехала
навсегда в Захребетье, а он остался один.
- Что ты, - прошептала она, - никогда такого не будет.
Он глядел ей в глаза и опять думал, что такие глаза не могут
обманывать. Но потом, после всего, когда она тихо исчезла, он уже не звал
ее, а просто мычал от злости, что не может ее вернуть.
Поэт плюнул на все и стал приходить к роднику через день, через два.
Попробовал однажды принести обман-траву домой, но сразу обнаружил, что,
подвяв, листья теряют силу. Оставалось только одно: приходить сюда, когда
становилось невмочь. Он теперь аккуратно выполнял заказы - денег на жизнь
не хватало, а кроме стихов Поэт ничего не умел. Он срывал свое зло на
заказчиках, издеваясь над ними, как мог. Когда, например, ему заказывали
поздравление к свадьбе, он писал:
Почему сегодня дом так весел?
Отчего в нем гости собрались?
За столом сидят жених с невестой -
Две души друг друга обрели.
Розы на столах цветут повсюду,
Алые и чистые, как кровь.
Веселитесь, люди! Вот посуда -
Лейте брагу, пейте за любовь!
Если ж в жизни трудный миг настанет, -
Настает тот миг в семье любой, -
Истина опорой пусть им станет:
Есть на свете вечная любовь!
Оттого сегодня весел дом:
Свадьба в нем - и люд со всех окраин,
Лобызанья, песни - все вверх дном!
А налей-ка нам еще, хозяин!
Поэт стал озлобленным и угрюмым, не рассказывал больше сказок
детворе, а заказчиков ненавидел прямо люто, хотя приходилось сдерживаться.
Кроме заказов он теперь ничего не писал - не получалось, каждая строчка
казалась враньем. У него стали припухать веки, но только не верхние, как у
лавочников, а нижние. Висели мешками, так что люди стали обращать
внимание. Да и все было неладно.
Однажды, после обман-травы, Ладица спросила у него:
- Какой-то ты не такой стал. Случилось что-нибудь?
Он отмахнулся, но сам уже чувствовал, что смертельно устал, что
обман-трава высасывает из него последние силы.
А на обратном пути встретила его старуха и сказала:
- Э-эх, не послушал меня...
Он молча прошел мимо. Осень в тот год так и не кончилась, за окном
его все время моросил мелкий дождь и дул тоскливый ветер. Однажды пришел
необычный заказчик - да и не заказчик даже, а так, чудик какой-то. Тощий,
застенчивый. Спрашивает: "Что такое душа?" Если бы самому знать... Но
интересно стало, посидел, подумал - впервые за много месяцев. Получилась,
конечно, ерунда, стыдно было перед этим тощим. Ну и ладно, Смут с ним -
ведь денег с него Поэт не взял.
Тем более, Поэту как раз в то время было не до того: что-то треснуло
у него с Ладицей, и никак не склеивалось - наоборот, становилось все хуже.
Она не была уже такой ласковой, ни с того ни с сего раздражалась, часто
глядела на него с обидой. А один раз заплакала и сказала:
- Зачем ты меня мучаешь?
Поэт остолбенел: это кто кого мучает? Кто кого за нос водит?
Говорила, что всю жизнь любить будет - а теперь ей не нравится что-то,
видите ли... Может, про сынка про Захребетского вспомнила? Так пусть
знает: он ее лучше убьет, чем отпустит. И такая злость поднялась в нем,
что намотал он ее волосы на кулак и встряхивать стал, повторяя: "Поняла?
Так и знай - убью! Поняла?"
Плача, вырвалась она от него и побежала по весеннему лесу,
оборачиваясь и крича:
- Никогда больше к тебе не приду! Никогда!
Он, опомнившись, долго искал ее, звал, но так и не дозвался. А
вернувшись в себя, понял, что больше ее не увидит. И это было с одной
стороны плохо, а с другой - хорошо, потому что теперь стало незачем
приходить на этот родник. Но через два-три дня пришел опять в безумной
надежде, что она простит его и вернется. Однако, пожевав листья, услышал
другой голос: его окликала Вертица, разбитная веселая девица, с которой
Поэт пытался когда-то излечиться от любви. Она, не мудря, сказала:
- Зачем тебе эта Ладица? Смотри, какая я сладкая... - и потянулась,
чтобы Поэт разглядел ее всю.
- Да уж, - усмехнулся он.
- Ну тогда пойдем...
Вертица надоела быстро, он ее прогнал. Потом приходил кто-то еще, и
еще, и было это даже хуже, чем в жизни. Но в жизни теперь тоже все стало
гораздо хуже. Никак не мог он понять, почему не кончается осень. И спросил
однажды у ребятишек:
- А ну, скажите, какое теперь время года?
Они переглянулись между собой:
- Конечно лето, дяденька! Думаешь, мы не знаем?
Значит, прошли зима и весна, а он их и не заметил. И понял тогда
Поэт, что осень - у него в глазах, и виновата в этом обман-трава. Но как
теперь жить без нее - Поэт представить не мог.
Где-то в это время и объявился тощий заказчик, который спрашивал
насчет души. Не то, чтобы он пришел к Поэту, но мелькнул пару раз возле
дома. Поэту стало интересно, какой еще дурацкий вопрос он припас, но не
настолько, чтобы спрашивать самому.
Верену осточертело плести сети. Сметлив сначала пил горькую, узнав о
гибели Цыганочки, потом что-то задумал, но его посвящать не стал, купил
попугая - и пропал. В тот день Верен, просидев с игличкой целый день,
пошел вечером погулять, а поскольку единственным его знакомым в городе был
Поэт, ноги понесли к его дому. Он увидел Поэта издалека, но подходить не
стал - очень уж плох у Поэта был вид. "Наверно, болеет, - подумал Верен. -
Незачем беспокоить".
Он прошел мимо и набрел неподалеку на лавку, в которой торговали
всякой всячиной - в том числе и сетями. Он потолковал с хозяином и
договорился, что будет приносить сети ему вместо того, чтобы торчать на
ярмарке. На следующий день понес товар - и увидел Поэта у окна: его лицо
резко белело в полумраке комнаты, глаза посмотрели в упор на Верена. Тот
торопливо отвернулся, чтобы Поэт не подумал, будто он подглядывает.
Но на третий день встретился с ним на той же улице лоб в лоб, и
некуда было деваться, пришлось поздороваться:
- Долгих лет.
- Долгих лет, - слегка поклонился Поэт, и вдруг спросил: - Послушай,
э-э...
- Верен.
- Да-да... Все никак не идет у меня из ума твой вопрос - с чего это
ты им задался?
- Ну... - Верен помялся. - Случай был странный.
- Какой же?
Плохой был рассказчик Верен, но слово по слову выложил, как пришли
они втроем в Хлебы, как встретился им колдун по имени Крючок и обратился с
небольшою просьбой. ("Вот как? У нас до сих пор колдуны есть? Не знал", -
удивился Поэт). Еще - как пытались они спасти неповинного Свистка и как
он, Верен, перестарался, угощая брагой тюремного сторожа. ("Да, Огарок -
он такой...") К счастью, все обошлось благополучно, но именно тогда Верен
и подумал: что же такое душа, если нет никакой возможности разглядеть ее в
потемках тела?
К этому времени речь Верена лилась несколько свободнее, потому что
сидели они уже в бражной, и заказали по второй. Но не успел Верен
закончить рассказ, как Поэт поинтересовался, а кто они такие и зачем
пустились в путь? На торговцев, судя по всему, не похожи... Верен подумал,
что теперь, когда кольцо уже добыто, можно, наверное, рассказать. И начал
с самого начала, с того момента, когда притащили его Смел и Сметлив в
лавку Скупа, и увидел он кольцо Капельки. Поэт слушал жадно, повторяя лишь
"а потом?", "а дальше?" и Верен вспоминал весь путь, сам тому удивляясь,
как могло такое с ними приключиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36