ВОСПОМИНАНИЯ МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНЫ
Я родилась 1 января 1940 года. Мать умерла, едва выпустив меня на
свет. Кто меня выкормил - я не знаю. До 10 лет я своего отца и не видела.
Он служил агентом в компании "Гиппера" и мотался по всему свету, редко
появлялся дома, да и то чаще по ночам, когда я уже спала.
Однажды я, проснулась утром, увидела возле своей кровати бородатого
мужчину. Он похлопал меня ладошкой по щеке и ушел. С тех пор он всегда был
дома. Мы переехали жить в другую квартиру. Отец нанял новую няню, а фрау
Олхель, воспитавшую меня, куда-то отправил.
Новая няня была молодая, красивая и веселая. Выходя к завтраку, отец
хлопал ее по пышному заду и тискал груди. Няня смеялась. После завтрака
отец уходил на службу. Няня, ее звали Катрин, убирала в комнатах, а я
уходила гулять на улицу. Я выросла в одиночестве и не умела дружить с
ребятами, подруг у меня не было.
Катрин любила купаться в ванне и каждый раз тащила меня с собой. Мы
раздевались, ложились в теплую воду и подолгу лежали молча и неподвижно,
как трупы. Иногда Катрин принималалась меня мыть и, натирая губкой мой
живот, будто невзначай терла рукой между ног. Сначала я не обращала на это
внммание, но постепенно привыкла и находила в этом большое удовольствие. Я
стала сама просить Катрин потереть мне письку и при этом широко раздвигала
ноги, чтобы ее рука могла свободно двигаться. Скоро мы привыкли друг к
другу. Катрин перестала стесняться меня. При очередном купании она научила
меня тереть клитор пальцем и я охотно выполняла эту приятную обеим
обязанность. Катрин кончала бурно и по несколько раз подряд, на меня ее
оргазм действовал возбуждающе. Вид ее тела доставлял мне большее
удовольствие, чем натирание моей письки.
Катрин спала в комнате отца. Иногда по ночам я неожиданно просыпалась
и слушала стоны и крики, доносившиеся из отцовской спальни. Эти звуки
будили во мне какое-то смутное похотливое чувство. Я подолгу лежала с
открытыми глазами и пыталась представить себе, что там происходит.
Однажды после такой бессонной ночи, я, дождавшись, когда отец уйдет на
работу, спросила у Катрин:
- Почему вы всю ночь кричали?.. и ты и отец. Катрин на мгновение
смутилась, но сразу же приняла спокойное решительное выражение. она взяла
меня за плечи и подвела к дивану
- Садись, я тебе все расскажу. Я приготовилась слушать, но Катрин
вдруг замолчала и о чем-то задумалась.
- Подожди, сказала она и вышла в другую комнату. Возвратилась она с
каким-то свертком. усевшись рядом со мной, она положила сверток на колени и
спросила:
- Ты знаешь, почему одни люди называются мужчинами, а другие -
женщины?
- Нет.
- И ты никогда не видела голых мужчин?
- Вот смотри, сказала Катрин, разворачивая сверток. В нем были
фотографии. Одну из них она показала мне. На фотографии были изображены
мужчина и женщина. Они совершенно голые стояли прижавшись друг к другу.
Одной рукой мужчина обхватил женщину за шею, а другую просунул ей между
ног. Женщина своей правой рукой держала какую-то длинную палку, торчащую
под животом мужчины.
- Женщина, сказала Катрин, имеет грудь и щель между ног, а мужчина вот
эту толстую штуку. эта штука... Катрин вынула новую фотографию, на которой
были изображены мужчина и женщина тоже голые. Мужчина лежал на женщине. Она
подняла ноги вверх и положила их на плечи мужчины. Штука мужчины торчала из
щели женщины.
- Видишь, мужчина вставил свою штуку в женщину и ее там двигает.
Женщине это приятно и мужчине тоже.
- А мне можно вставить такую штуку, сказала я дрожащим от возбуждения
голосом.
- Тебе еще рано об этом думать. Таким маленьким, как ты, можно только
тереть письку пальцем.
- Ты так кричишь от того, что папа вставляет в тебя эту штуку, да ?
- У твоего папы эта штука очень большая и толстая. Не только я кричу,
но и он кричит.
- Можно я посмотрю эти фотографии?
- Посмотри, только без меня ты ничего не поймешь, а мне надо квартиру
убирать.
- Пойму!
Я долго рассматривала эти удивительные фотографии, запершись в своей
комнате. Я чувствовала у себя между ног приятный зуд и положила свою руку
туда. Я сама не заметила, как стала тереть письку пальцем и только когда
мое сердце затрепетало от острой, еще неизвестной сладости, я с испугом
отдернула руку, влажную и горячую от обильной слизи.
Через несколько дней я упросила Катрин оставить дверь спальни
незакрытой и, дождавшись, когда из комнаты отца донесся первый шопот и
скрип кровати, потихоньку подошла к двери его спальни. Осторожно приоткрыла
дверь, я взглянула в комнату: отец совершенно голый лежал на спине, а
Катрин устроилась в его ногах, сосала отцовскую штуку, которая едва
умещалась у нее в губах. При этом отец издавал приятные стоны изакатывал
глаза. Катрин, продолжая сосать штуку отца, взглянула в мою стотрону. Потом
поднялась и, расставив ноги села верхом на отца. Она, очевидно, это сделала
так, чтобы мне было, как можно лучше видно, и поэтому, вставляя штуку в
себя, повернулась грудью ко мне, медленно вошла в нее до самого конца.
Потом оба сразу задергались, закричали, стали хрипеть и стонать, а потом
Катрин рухнула всем телом на отца и заснула. Спустя 10 минут, Катрин снова
принялась сосать Штуку отца, я впервые увидела, как она из маленькой,
сморщенной, в губах Катрин, становилась ровной, гладкой, большой. Мне тоже
захотелось пососать эту чудесную штуку, но я боялась войти в их комнату. В
эту ночь Катрин, специально для меня, показала, как может мужская штука
проникать в женщину из разных положений.
С тех пор я часто наблюдала за сладкой парой отца и Катрин, и все чаще
и чаще терла свою щель, наслаждаясь вместе с ними.
Мне исполнилось 11 лет, когда Катрин заболела. Ее увезли в больницу и
она к нам не вернулась. Отец несколько дней ходил мрачный и молчаливый, а
однажды пришел домой пьяный. Не разуваясь, он свалился на кровать и заснул.
Я с большим трудом, неумело и суетливо сняла с него пиджак. Рубашка тоже
была грязная. я сняла и ее. Потом сняла с него брюки и хотела уже уйти, как
обратила внимание, что белье тоже грязное и давно не стирано. Его нужно
было снять, но от мысли, что он останется голый, у меня дрогнуло сердце и
сладко защемило между ног. Я положила костюм на стул и подошла к кровати.
Осторожно, чтобы не разбудить его, я расстегнула его нижнюю рубашку, чуть
приподняв его, стянула ее к подмышкам. Запрокинув его руки вверх, стянула
рубашку с туловища. Потом я тоже осторожно стянула с него трусы. Я долго
стояла возле него, взирая на его большую голую "штуку" на его широкую
волосатую грудь, на толстые руки и впалый живот, На ноги и вновь на его
большой, безвольно поникший член. Меня мучило огромное желание потрогать
этот член рукой, но я сдержалась. Захватив одежду отца, вышла на кухню. Все
время пока я чистила платье, я думала о члене, представляла его в своих
губах, мысленно гладила его руками. Идя из кухни к себе, я снова подошла к
спящему отцу и, набравшись смелости притронулась рукой к члену. Член был
холодный и приятно мягкий. Отец закричал во сне. Я испугалась и убежала к
себе. Прикосновение к члену произвело на меня огромное впечатление. Я еще
долго чувствовала его нежную упругую мягкость. И, возбужденная происшедшим,
я долго не могла уснуть и пролежала в мечтательной полудремоте минут сорок,
затем снова встала с постели. Раздетая, в одной нижней рубашке, я вошла в
комнату отца. Он все еще также голый лежал поверх одеяла, и, очевидно, ему
было холодно. Накрыв его простыней, я села рядом с кроватью на стул и так
просидела до утра, слушая его тяжолое дыхание.
Как нарочно, целую неделю отец приходил домой трезвый. Допоздна читал
лежа в постели и я, дождавшись когда он уснет гасила у него свет. Убирая,
как-то комнаты, я нашла пакет с фотографиями, которые еще показывала
Катрин. На этот раз я взглянула на них более осмысленно и мое воображение
по картинкам создало красочные моменты жарких совокуплений. Я не
удержалась, за 10 дней после смерти Катрин, доставила себе обильное
удовольствие, растирая пальцами клитор.
В эту ночь у меня в первый раз пришли регулы. Если бы Катрин не
рассказала мне об этом, что это такое, я бы очень испугалась. Все было так
неожиданно, что я не знела, чем заткнуть это кровоточащее жерло. Ваты дома
не оказалось. Через три дня регулы прошли. А через неделю я надела уже
бюстгальтер. Груди были еще небольшие и торчали двумя острыми пирамидками.
Поглаживая соски грудей, я не испытывала удовольствия. И теперь в моменты
сладострастия я работала обеими руками. Я росла в атмосфере молчаливого
своеволия. Отец со мной никогда не разговаривал, ни о чем не спрашивал, не
ругал и не хвалил. Однажды я гладила его рубашку и провела по ней
перегретым утюгом. Рубаха сгорела. Я испугалась, ждала ругани, но отец даже
не обратил внимания. Он достал другую, одел и ушел. Постепенно я привыкла
делать все, что заблагорассудится, и сама безразлично относилась к тому,
что происходит вокруг.
Был случай, я собиралась в кино и гладила свое лучшее платье.
Отправившись умываться, я повесила его на спинку стула у стола. Отец
ужинал. Вернувшись, я увидела, что по столу разлито черничное варенье,
банка валялась на полу, отец моим платьем вытирает пятна с костюма и брюк.
Не скажу что мне тогда было совершенно безразлично такое отношение отца к
моим вещам, но вообще эту трагедию я перенесла спокойно. Я принесла в тазу
воды, бросила туда мое, безнадежно загубленное платье, и молча вымыла пол
этим платьем. В кино в этот вечер я пошла в другом платье. Мальчишки за
мной ухаживали, я им нравилась, но моя молчаливость их отпугивала. Побыв со
мной один-два вечера, они оставляли меня, но мне, в сущности, это было
безразлично.
Однажды, я поздно вечером ехала домой в трамвае. Кондуктор дремал, ко
мне на площадку вошел парень. Он, видно, был пьян и плохо соображал, что
делал. Обняв меня за плечи сзади, он повернул меня лицом к окну и прикрыл
от посторонних своей широкой спиной. Его руки проникли под ворот платья и
скользнули под бюсгальтер, стали мять грудь. Я попыталась освободиться от
его обьятий, но он держал меня крепко. Так мы простояли 10 минут молча и
неподвижно. Когда трамвай подошел к моему дому, я шепнула парню: "Мне
сейчас выходить, пусти! ". Он нехотя разжал свои руки, а я даже не
взглянула на него, вышла, с безразличием к окружающим. Я стала безразлично
относиться сама к себе. Меня ничего не трогало, ничего не интересовало, мне
было очень скучно. Иногда меня мучила тревога, даже страх. В такие минуты я
оставалась дома и жизнь мне казалась бездонной, одинокой, а я в ней
крохотной песчинкой, несущейся в пропасть одинокой и слабой, и беззащитной.
Жизнь была так однообразна и скучна, что не только день на день были
похожи, как две капли воды, но и годы мало чем отличались друг от друга.
Однажды, мне исполнилось 13 лет, отец пришел домой раньше чем обычно.
Вместе с ним в комнату прошли три дюжих парня. Ни слова не говоря, они
стали носить вещи. Я едва успевала укладывать мелочи, разбросанные по всем
комнатам. Через два часа вещи были уложены и их куда-то увезли. Отец надел
мне платье и, молча взяв за руку, вышел из опустевшего дома. У подьезда
стоял новый "оппель-рекорд" черного цвета. Отец взглядом приказал мне сесть
в машину, а сам сел за руль. Мы ехали через весь город. Машина остановилась
у огромного дома в шикарном районе кавлбуры. Из подьезда выскочил швейцар и
услужливо открыл дверцу машины. Наша новая квартира состояла из 10 комнат.
Три отец отвел мне. В дальней комнате поселилась экономка. Она готовила
обеды и подавала на стол. На ней лажала еще уборка квартиры. Экономку звали
фрау Нильсон, ей было лет 40-45. Она была подобрана отцом в соответствии с
духом нашей семьи. Это была величественная женщина с пышными каштановыми
волосами, с огромным бюстом.
У нее были длинные ноги. По характеру она была замкнута и молчалива.
Она не вмешивалась в мои дела и принимала все как должное.
Месяца через три наш дом окончательно оперился. Появились книги в
библиотеке, ковры в коридоре и гостинной, дорогие картины на стенах и
нейлоновые гардины на окнах.
Первые дни я никуда не выходила. Я не знала, где у отца лежат деньги.
Однажды я залезла к нему в секретер, я нашла чековую книжку на мое имя. На
моем счету было 10 тысяч крон. Я взяла книжку с собой и получила в банке
100 крон.
До 12 ночи я гуляла по улицам, посмотрела две картины, наелась
мороженого. Домой я приехала на такси. У отца были гости, в гостинной пили,
шумно разговаривали и смеялись. Я прошла к себе, разделась и легла спать.
Часа в три я проснулась от истошного крика, потом что-то тяжелое
громыхнулось, я надела халат и вышла в коридор. Из дверей гостиной
пробивался слабый свет. Стеклянные двери были не полностью задрапированы и
можно было видеть, что делается в комнате.
Отец был без штанов и его огромный член торчал как палка
- Милый, голубчик, шептала женщина срывающимся голосом, пожалей. я не
могу... он такой большой... разорвешь меня. Отец угрюмо молчал, глядя
на женщину злыми, пьяными глазами
- Ой, помогите!!! Жалобно воскликнула женщина и стала отползать от
отца, смешно перебирая ногами. Отец не обратил на причитания женщины
никакого внимания. Он молча схватил ее за ноги и притянул к себе. Отбросив
ее руки, он с силой развел ляжки и стал с силой вталкивать свой член в
женщину, опустившись на колени.
Она истошно визжала и стала царапать лицо отца. По лицу текла кровь. Я
не выдержала и вошла в комнату. Ни слова не говоря я подняла за подбородок
лицо отца кверху, вытерла кровь своим платком и легонько оттолкнула от
хрипящей женщины. Потом схватила за ворот женщину, приподняла над полом и
наотмашь хлестнула ее по щекам.
- Убирайся!
Мое появление, очевидно, ошеломило женщину, а пощечина лишила дара
речи.
1 2 3