Ободренная, она уже начала было погружаться в сон, но вдруг вздрогнула о
т страха, что все это ей приснилось.
Куда подевались ангелы?
Ч Расступитесь, Ч властно проговорила она.
Чья-то рука поддерживала ее. И вновь она увидела их, склонившись над колыб
елькой, не перестававшей быть объектом ее пристального внимания в течен
ие всего этого казавшегося ей бесконечным времени. Вдруг единым порывом
, слишком упорядоченным, как в балете, чуть не вызвавшим у нее тошноту, Ч о
на не могла понять, почему Ч обезумевшая масса юбок, замерев, распалась н
адвое и отпрянула с двух сторон от ангелов и колыбели, торжественно и неу
молимо, подобно водам Красного моря, отступившим перед древнееврейским
народом.
В открывшемся пространстве оставались лишь ангелы и колыбель, и по трепе
ту, а может, и страху, сковывавшему собравшихся здесь людей, Анжелика дога
далась, что не одна она видит их Ч небесных посланцев.
Все такие же безмятежные, добрые и лучезарные, в траурных одеяниях с ярки
ми пятнами крови у сердца, они вновь приблизились к постели Анжелики. Ста
рший нежно и осторожно нес нечто, почти не занимавшее места, не казавшеес
я ни объемным, ни тяжелым.
Ч Все время забывают о девочке, Ч заметил, смеясь, младший. Ч Но мы поза
ботимся о ней.
Малышка, проснувшись, жалобно плакала. Более крепкая, чем ее братец, она ещ
е сопротивлялась, но и ее вряд ли ожидало земное будущее. Под лаской ангел
ьских ладоней, длинных и полупрозрачных, она распустилась как цветок, от
крыла большие темно-голубые выразительные глаза и, казалось, благодарно
улыбнулась. Она вежливо приняла грудь, сосредоточенно пососала, терпели
вая, смышленая, хваткая. Ее братец-близнец, вновь очутившийся на руках у а
нгелов, спал сном праведника. И отнюдь не обманчивому отблеску свечей об
язан он был появлению на своих еще совсем недавно мертвенно-бледных щек
ах живого румянца.
Ч They Live! They suck! note 4 Note4
Они живы! Они сосут! (англ.)
Ч слышалось отовсюду. И эти возгласы, подобно всплескам ликовани
я, изумления, ужаса, взлетали, опадали, кружа над кроватью.
Ч Я что-нибудь выпила? Ч спрашивала себя Анжелика.
В самом деле, она ощущала себя во власти какого-то странного опьянения.
Полог над кроватью качался, лица кривились, звуки то пропадали, то вдруг с
резким шумом вновь возникали. Да, она была пьяна радостью возвращенного
счастья, торжеством жизни над смертью, чудесным эликсиром.
Жар начал усиливаться. Она узнавала симптомы этой лихорадки, которая, с т
ех пор как она побывала на Средиземном море, порой трепала ее. Сейчас она з
апылает, затем ее пронижет ледяной холод. Пока что это головокружение в с
очетании с безмерной радостью было довольно приятно.
Она почувствовала, как двое ангелов склонились над ней, и тогда вдруг уви
дела, что пятно у сердца было не пятном крови, а неровно вырезанной из ткан
и заглавной буквы А, грубыми стежками пришитой к черной ткани их одежд.
«Их одеяние из обыкновенной саржи», Ч решила она. Затем, помедлив, спроси
ла:
Ч Я что-нибудь выпила?
Однако на восхитительных лицах серафимов отразилось замешательство. О
на услышала долетающий до нее как бы из темной глубины мужской голос, его
голос, переводивший ее вопрос на английский язык. Два светлых ангела отр
ицательно замотали головами. Нет, ей ничего не давали пить.
«Впрочем, давно уже пора позаботиться и о тебе, бедная сестра», Ч сказал
младший ангел с таким нежным сочувствием, что Анжелика ощутила внезапны
й упадок сил, почувствовав себя еще более слабой и ошеломленной, чем преж
де.
Под спину ей подложили перьевую подушку, обтянутую наволочкой из тонког
о свежевыбеленного полотна. Она откинулась на нее, и над ней сомкнулись о
кеанские волны покоя и блаженства. Скоро она отправится в путь и наконец
встретится с «ними», посланцами своего детства, предсказавшими ей неког
да на земле «прекраснейшую из жизней».
Однако, вспомнив в последнее мгновение о том, что она значила на земле и дл
я любящих ее близких, и для всех знакомых и незнакомых, живших ее жизнью, о
на нашла в себе силы прошептать как обещание:
Ч Я вернусь…
Окружавшие ее взволнованные люди, решив, что она умерла, заметались, а зат
ем успокоились, отметив вздымавшее ее грудь учащенное дыхание, а также я
ркие красные пятна на скулах, являвшиеся признаками жизни. Один за други
м, как бы нехотя, они удалились.
Глубокой ночью луна всходила над Массачусетской бухтой и, раскручивая с
вой магический круг, натягивала над горизонтом серебряную нить, отделяв
шую небо от земли, и Диана, со звездой на лбу, древняя богиня плодородия и и
зобилия, разбрасывала горстями в барашки прибрежных волн тысячи сверка
ющих золотых песчинок.
Тюлени приплыли поразвлечься в этих волнах, целая стая морских волков с
бронзовым отливом, самозабвенно играющих среди искрящихся скал, свобод
ных от страха перед близостью человека и этим черным покачивающимся час
токолом корабельных мачт и рей, вырисовывавшихся в порту на фоне лунного
неба.
Временами их торжественная песнь широко неслась над морем, когда они вдр
уг все вместе поднимали свои круглые морды с покатыми лбами и головами б
ез ушей и голосили, устремившись к окаймленным светом облакам, плывущим
по небосклону.
Их слышали жители Салема.
Многие полагали, не решаясь говорить открыто, что морские волки, последн
ее время враждебные и чуравшиеся человека, с такой смелостью приплывали
к побережью этой ночью, чтобы отметить мистическое событие, ареной дейст
вия которого уже не впервые стал дом миссис Кранмер, а что еще от нее можно
было ожидать! Космические отголоски этого события, столь же непредсказу
емые, сколь и катастрофические, значительно превзойдут по своему значен
ию, чего они как раз и опасались, в общем-то вполне естественное, хотя и дос
адное рождение двойни от родителей папистов и французов в их городе Ново
й Англии, избранных Спасителем.
«О Господи! Прости нечистые помыслы тому, чей порог обагрен кровью агнца!
»

Глава 6

Свет становился ярче.
Подобно утренней росе, испаряющейся в солнечных лучах, она чувствовала,
как ее возносит к этому все более яркому свету, все более беспредельному
Ч как свод или дорога без конца. Подобно утренней росе, она растворялась,
улетучивалась, ощущала себя сущностью и сверхсущностью, благоуханием, у
скользающим и зыбким, одновременно видимым и невидимым. Возносясь, она у
плывала и уплывала. Туда, где нет ни страданий, ни забот.
Вдруг ее ожгло воспоминание об обещании, остановило ее непрерывное восх
ождение, заставило спросить:
Ч Он уходит со мной?
Она была по-прежнему невесомой, распростертой, раздираемой безмерной то
ской мучительней любой земной пытки.
Ч Нет. Слишком рано! Он должен остаться в этом мире.
Она услышала свой крик.
Ч Тогда я не хочу! Я не могу! Я не могу… бросить его одного.
Свет померк. Тяжесть охватила ее, еще совсем недавно такую невесомую, уду
шающе навалилась, и пылающая кровь влила в ее вены огонь жестокой лихора
дки, заставлявшей ее дрожать и стучать зубами.
Рыцарь Мальтийского ордена в красной тунике погибал, побиваемый камням
и.
Мощный удар в самую грудь сразил его, и вот видна уже только одна рука со с
жатыми пальцами, торчащая над грудой камней.
Зачем, повернувшись к Анжелике, прокричал он ей перед тем, как стать добыч
ей яростной толпы: «Я тот мужчина, который первый поцеловал вас?»
Все это было лишь безумием, бредом. Горькое разочарование овладело ею.
Итак, она была в Алжире, ей лишь почудилось, что она обрела его, того, кого ис
кала, свою потерянную любовь: Жоффрей, Жоффрей!
Значит, напрасно она так долго шла, напрасно пересекала пустыни и моря. Он
а оказалась пленницей. Пленницей Османа Ферраджи, черная рука которого с
жимала ее руку, в то время как лихорадка пылала в ней расплавленным метал
лом. Она слышала собственное дыхание, учащенное, прерывистое, со свистом
вырывающееся из пересохших губ. Она умирала. «Нет, Ч повторяла она себе.
Ч Нет. Борись и преодолевай. Это твой долг перед ним. Ибо раз я не нашла его
, я не могу… не могу оставить его одного. Я нужна ему, я должна выжить ради не
го. Ради него, самого сильного и свободного. Он увидел меня.
Я живу в его сердце, он сам сказал мне об этом. Я не могу нанести ему такого у
дара. Слишком много ударов получил он от других. И все же как бы хотелось у
йти туда, где стихает всякая боль. Но нельзя умирать. Надо бежать из гарема
…»
«Скоро придет Колен, он устранит Османа Ферраджи. Так оно и случилось. Он п
оведет меня дорогами свободы, в Сеуту, где господин де Бертей уже ждет мен
я по приказу короля. Прости меня, Колен, прости».
«Итак, он просчитался. Их будет семь, а не шесть. И ла Вуазен, колдунья, сказа
ла: шесть. Он даже не разобрался в моей судьбе. Пустота. Дуновение.
Стоп, молчок! Это секрет. «Ибо, Ч шептала мужеподобная женщина, склоняясь
над ее изголовьем с прядями волос, торчащими из-под грязноватого чепца…
дамочки, верьте мне, не стоит жалеть ни о чем… Дети лишь осложняют жизнь.
Бели их не любишь, они докучают. Если любишь, становишься уязвимой…»
«Колен, Колен, прости меня! Уведи меня с собой. Поспешим! Я не хочу, чтобы он
отплыл, думая, что я покидаю его на этом берегу».
«Где же он?»
Несмотря на ее зов, он не появлялся. Странные силуэты, склонившись над ней
, старались ее усмирить, парализовать. Она отбивалась, пытаясь выскользн
уть и убежать.
Пронзительный детский плач сверлил ей виски, прорываясь сквозь назойли
вую и изнуряющую суету привидений, плач испуганной девочки, зовущей мать
, знакомый плач, Ч Онорины. Онорины, о которой она забыла, которую покинул
а, Онорины, которую королевские драгуны вот-вот бросят в огонь или на копь
я.
Она увидела ее, пытавшуюся вырваться из их рук, с ореолом волос, таких же о
гненно-рыжих, как у безобразного Монтадура, таких же красных, как жуткие о
строверхие шлемы королевских драгун. Их длинные концы непристойными яз
ыками извивались вокруг их мерзких харь рейтаров, одержимых жестоким и п
орочным желанием погубить ребенка, выброшенного из окна охваченного пл
аменем замка.
Из ее уст вырвался нечеловеческий крик Ч крик агонии.
И в тот же миг воцарилась тишина, и она увидела себя в доме миссис Кранмер.

Она была в Салеме, маленьком американском городе, и хотя название его озн
ачало «мир», его жители никогда не ведали покоя.
Она узнавала спальню, и ей было странно видеть ее в таком необычном ракур
се, скорее забавном. Ибо она воспринимала все, как если бы обозревала расп
оложение комнат, находясь на балконе верхнего этажа.
Кровать в нише, сундук, небольшой стол, кресло, зеркало, «квадраты», и все э
то смещенное, сдвинутое со своих мест водоворотом людей, которые входили
, устремлялись куда-то, заламывали руки, затем вдруг выходили, казалось, з
вали кого-то, кричали. Однако эта нелепая пантомима, воспринимавшаяся че
рез призму умиротворяющей Тишины, не раздражала ее, желавшую постичь смы
сл происходящего; наконец она заметила, что эта пантомима и повторяющейс
я закономерностью разыгрывается вокруг двух точек: кровати в глубине ал
ькова, на которой она различала лежащую женщину, и столом, на котором стоя
ло что-то вроде корзины с видневшимися в ней двумя маленькими головками.

Две розы в птичьем гнезде.
Она знала, что некое чувство ответственности притягивало ее к этим бутон
ам, розовым пятнышкам, зыбким, приникшим друг к другу, таким нежным, таким
разумным, таким одиноким, таким далеким.
«Бедные маленькие существа, Ч думала она, Ч я не в силах покинуть вас».

И усилием, которое она предприняла, чтобы приблизиться к ним, она разорва
ла тишину, вторглась в какофонию оглушительного шума и грохота, вспышек
молнии и раскатов грома, рассекая темноту, испещренную потоками проливн
ого дождя.
Ее сердце едва не разорвалось от радости. Она увидела его, широко шагнувш
его в шквал ветра, разметавшего полы его плаща. Значит, ей это не пригрезил
ось! Она была уверена, что нашла его, и они вдвоем направляются теперь к Ва
пассу в ливневых потоках дождя. Она прокричала ему сквозь бурю:
«Я здесь! Я здесь!»
Казалось, он не слышал ее, продолжая путь, и вблизи она увидела его вваливш
иеся щеки и изможденное лицо, которое дождь залил слезами. Это была галлю
цинация, совершенно бессвязная, поскольку сквозь дождь, стремившийся за
гасить потрескивающие факелы, скорее дымившие, чем освещавшие, она разли
чила множество людей: индейцев с наброшенными на них накидками, испанцев
Жоффрея в блестящих латах и знакомую остроконечную шляпу, болтавшуюся н
а ремне, перекинутом через плечо, Ч Шаплея, которого она так ждала. Но кто
такой Шаплей?
«Наверно, я больна или грежу». Ей стало не по себе. В слишком густой темнот
е было что-то ненормальное. Но это не сон, потому что она продолжала все сл
ышать. Она слышала, как дождь барабанил по крыше. Дождь, храп, шепот… Жирна
я нога, очень белая, с толстой ляжкой, переходившей в круглую коленную чаш
ечку, за которой следовала дородная икра, завершавшаяся короткой, усечен
ной ступней, елозила рядом с ней в черноте, подобно толстому червяку, блед
ному и неприличному.
«На сей раз я в аду», Ч сказала она себе, настолько конвульсивные движени
я непонятных существ, барахтавшихся в темноте, напомнили ей картины ярос
тных совокуплений демонов с окаянными, которые мать Сент-Юбер из монаст
ыря в Пуатье показывала ей в толстой книге под названием «Божественная к
омедия» поэта Данте Алигьери; гравюры, иллюстрировавшие круги ада, вызыв
али кошмарные сновидения у «старших», которых она хотела «предостеречь
». С той только разницей, что в этом реальном аду демоны, как и ранее ангелы,
говорили по-английски. Ибо, как только завершились неистовством сопения
и вздохов судороги и подергивания этой белой ноги, с которой соседствов
ала явно мужская нога, раздался голос, произнесший по-английски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11