Быть может, порой он и сам бросал на
нее мимолетный, пронзительный взгляд, в котором сквозила забота?
Анжелика считала делом своей чести не допустить, чтобы неудобство или уя
звимость ее положения каким-то образом повлияли на их маршрут и своевре
менность его прохождения. Не таков был ее характер. Кроме того, она жила в
век, когда женщины не считали возможным носиться со своей беременностью
, которая, в соответствии с общепринятым мнением, считалась состоянием б
олее естественным, чем ее отсутствие. Светские дамы в еще меньшей степен
и, чем деревенские женщины, были склонны беречь себя в подобных обстояте
льствах, и в Версале любовницы монарха, облаченные в придворные наряды, с
тояли при входе короля, не более часа тому назад разрешившись от бремени
в какой-нибудь приемной за ширмой королевским бастардом.
Вот почему Анжелика считала, что у ее утреннего недомогания нет объяснен
ий.
Она встала и подошла к столу, на котором лежала ее дорожная шкатулка с рас
ческами, щетками, зеркальцем, драгоценностями и необходимыми мелочами: к
оробочками с белилами и румянами. Она достала маленький пузырек, взяла с
такан и отправилась на площадку того же этажа, где находилась ванная с ба
ком и бассейном, выложенным голубыми и белыми фаянсовыми плитками, по-ви
димому дельфскими. Она открыла оловянный кран и наполнила стакан водой,
в который уже раз отметив про себя, что эти пуритане, с таким презрением от
носившиеся к радостям жизни, были наделены даром окружать себя красивой
мебелью и предметами роскоши, соседство которых с успехом восполняло су
ровость афишируемых нравов и суждений. Анжелика, способная увидеть очар
ование каждого жилища, по достоинству оценила и это, сумрак которого изо
биловал блеском тщательно натертого воском паркета, лощеной меди, зерка
л и керамики. Стеганое одеяло на кровати было кружевным.
Анжелика проглотила лекарство, представлявшее собою настой лечебных т
рав, эффективность которого была неоднократно проверена ею на себе. Она
почувствовала себя значительно лучше, и тяжелый дух стоячей воды за окно
м, кипящей смолы, доносившейся с ремонтных верфей, смешиваясь с запахом ж
ареных креветок, усиливавшимся в этот обеденный час, больше уже не дурма
нил ее.
Ч Мадама-мадама!
Послышался чей-то голос за окном. Она улыбнулась и вновь подошла к окну.
Куасси-Ба, стоя у порога дома, поднимал к ней свое черное лицо.
Ч Меня послал хозяин. Он беспокоится!
Ч Скажи ему, чтоб не волновался. Со мной все в порядке.
Куасси-Ба был еще одним знаком внимания, оказываемым ей Жоффреем де Пейр
аком. Непреклонный и преданный страж, скорее друг, чем слуга, в течение сто
льких лет сопровождавший графа, восприимчивый к мельчайшим деталям, уга
дывавший едва заметные колебания в настроении того, с кем он делил тягот
ы жизни, дорог, опалы, испытаний, включая рабство на галерах, он был для Анж
елики своего рода воплощением заботы, которая, казалось ей, не иссякнет н
икогда.
Сотни раз он представал перед ней то с поручением, а то справляясь о ее жел
аниях, поджидая у порога, как провожатый, а то вдруг возникал с маленьким с
еребряным подносом, на котором дымилась чашка турецкого кофе, как раз в т
от момент, когда она все и даже самое жизнь готова была отдать за глоток эт
ого напитка, ибо в этом и заключалась некая связывающая их троих тайна, ее
, Жоффрея, и его, Куасси-Ба, Ч он всякий раз появлялся неспроста.
И в этот раз, стоило лишь Жоффрею обменяться единственным взглядом со св
оим слугой, огромный негр тенью выскользнул из зала заседания.
Его привычное присутствие, исполненное доброжелательности, преданност
и душой и телом, помноженной на снисходительность и безудержное восхище
ние всем, что имело к ней отношение, ободрило Анжелику, и она почти удивила
сь, что еще несколько мгновений назад чувствовала себя подавленной.
Ч Может быть, хозяину надо покинуть заседание и вернуться к тебе? Ч спр
осил он.
Ч Нет, Куасси-Ба, вопросы, обсуждаемые этими господами, слишком серьезны
. Я подожду. Передай им мои извинения. Скажи им, они и сами это, по-моему, прек
расно поняли, что столь горестные события глубоко потрясли меня, и я уеди
нилась для того, чтобы поразмышлять над тем, как наилучшим образом прийт
и им на помощь.
Ч Ладно-ладно, Ч сказал Куасси-Ба, сопровождая свои слова прощальным и
благословляющим жестом.
И он удалился, приплясывая, постукивая высокими каблуками ботинок с пряж
ками.
Степенный Куасси-Ба, считавший себя мужчиной в летах, обнаруживал особу
ю озабоченность с тех пор, кик понял, что среди них скоро появится «малень
кий граф» или «маленькая графиня». Каково, если бы он вдруг узнал, что их м
ожет оказаться двое!.. Неуемная радость никак не гармонировала бы с его се
динами.
«Даже от души желая порадовать Куасси-Ба, Ч говорила она себе, вновь уса
живаясь в кресло, Ч я не могу избавиться от страха перед грядущей неопре
деленностью».
Она представила себе двух черноглазых малышей с пышными локонами, похож
их на Флоримона, или Ч еще забавнее и очаровательнее Ч двух малышек, чер
новолосеньких, с живыми глазенками-угольками. Она не могла наделить их с
воими светлыми волосами и глазами, ибо мечтала о «ребенке Жоффрея» и воо
бражала их себе лишь по его образу и подобию.
Но чтобы сразу двух! Было еще нечто, усугублявшее ее растерянность, воспо
минание о пророчестве гадалки Мовуазен, которое она никогда не принимал
а всерьез и которое начисто стерлось в ее памяти за все эти годы.
Это случилось в Париже в то время, когда, будучи одинокой и пребывая в сост
оянии неопределенности, она яростно боролась за кусок хлеба для себя и д
вух своих сыновей, Флоримона и Кантора. И вот в компании двух своих подруг
, подобно ей переживавших трудности и желавших знать, не окажется ли их бу
дущее милосерднее настоящего, она отправилась к Катрине Мовуазен, звавш
ейся также ла Вуазен, в ее конуру в предместье Тампля, куда давно уже навед
ывался весь Париж.
В тот день колдунья была пьяна в стельку. Закутавшись в плащ с вышитыми на
нем золотыми пчелами, она слезла со своего возвышения и нетвердым шагом
направилась к трем красивым молодым женщинам, объявив каждой, предварит
ельно взглянув на ладонь: «Вас полюбит король», а самой обездоленной из н
их: «И вас тоже. Вы станете его женой!» Ч пророчество, которое совершенно
вывело из себя третью даму, рассчитывавшую на самую блестящую будущност
ь. Даже теперь, по прошествии стольких лет, Анжелика не могла удержаться о
т смеха, вспоминая эту сцену. Ее особенно поразило то, что, вновь обращаясь
к ней, тыча в нее пальцем, пьяница заявила: «У вас будет шестеро детей».
Это предсказание, сделанное заплетающимся языком, показалось ей тогда ч
резвычайно нелепым, совершенно невероятным, и она скоро забыла о нем.
Но разве спустя годы и годы дело не шло к осуществлению всех предсказани
й гадалки?
Три прекрасные молодые женщины, уроженки Пуату, связанные узами дружбы,
восходящими к их провинциальному прошлому, стояли в тот день в Париже пе
ред колдуньей Мовуазен. Атснаис де Монтеспан, урожденная Рошешуар, Анжел
ика де Пейрак, урожденная Сансе де Монтелу, Франсуаза Скаррон, урожденна
я д'Обинье.
И разве сегодня, двадцать лет спустя, не царила в Версале красавица Монте
спан, превратившаяся в самую блистательную фаворитку Людовика XIV; загадо
чная Франсуаза Скаррон не позабыла ли о своих залатанных платьях и не по
лучила ли монаршьей волей титул маркизы де Ментенон, а Анжелика, отказав
шись стать любовницей короля, не собиралась ли здесь, в далекой Америке, п
одарить миру двух малюток, которым предстояло довести до шести количест
во ее детей?
«Шесть! И возможно, уже скоро? Нет, Ч отвечала она, в который уже раз испыты
вая волнение при этой мысли. Ч Не скоро! Это было бы ужасно для маленьких
жизней! Как бы то ни было, не может быть и речи о том, чтобы я рожала в Салеме.
Я должна вернуться в Голдсборо».
Ни за что на свете не согласилась бы она родить малыша или двух малышей в к
олонии Новой Англии, и даже салемская сирень, красавцы вязы с раскидисты
ми, как букеты цветов, кронами не могли разрядить удушливую атмосферу, со
здаваемую в городе этими ужасными добропорядочными людьми, городе, в кот
ором беременная женщина не могла подойти к окну подышать свежим воздухо
м без того, чтобы на нее не указали пальцем.
Она устремила взгляд к горизонту, мечтая отправиться в Портленд, чтобы т
ам встретиться, быть может, с Шаплеем, в Голдсборо, где Абигаль, ее подруга,
окружит ее вниманием и заботой. Только там они окажутся наконец у себя до
ма.
Внезапная тень вдруг закрыла солнце, сумрачной волной проникая в комнат
у, и, казалось, поглотила мебель и обои.
Хор резких голосов зазвучал еще пронзительнее. Это был полет стаи птиц, п
опеременно накрывавшей гигантской скатертью весь город, захватывавшей
берега этого все еще малообжитого континента. Становилось понятно, как
немного значил человек перед лицом природной стихии, и уж конечно, не эти
м считанным городкам и поселкам потеснить девственные леса.
Анжелика едва не вскрикнула. Эхо какого-то мерзкого голоса зашептало во
зле ее уха: «Я научилась ненавидеть море, потому что вы любили его, и птиц, п
отому что вы находили прекрасным их полет, когда они тысячами пролетали
облаком, затеняющим солнце!..» Ведьма!.. Лишь дьявольскому отродью дано был
о найти такую интонацию, коснуться столь живого воспоминания.
У Анжелики, тщетно сопротивлявшейся этому голосу, сохранялось все же нея
сное предчувствие того, что дьяволица, даже умершая и погребенная, не про
изнесла своего последнего слова. Ведь яростная ненависть способна осущ
ествить свою месть даже с того света. Она была очень искусной, эта женщина
, посланная иезуитом, чтобы уничтожить их.
Внезапно вновь воссиял свет. Птицы расселись вдали, живыми снежными скла
дками покрывая скалы. Их крики сделались менее пронзительными, звучали б
олее приглушенно, и слышна стала перекличка тюленей, уплывавших стаей в
открытое море. Начинался прилив.
Анжелика жалела о том, что отослала Куасси-Ба, заверив его в своем хорошем
самочувствии, не требующем безотлагательного возвращения Жоффрея.
Не найдя слуги миссис Кранмер, она задалась вопросом, куда подевались ее
собственные слуги… И куда пропала юная Северина Берн, которую она взяла
с собою, чтобы показать ей мир, менее суровый и более напоминающий европе
йскую цивилизацию, чем поселения пионеров Голдсборо? Славная шестнадца
тилетняя Северина вполне заслужила прогулку по такому оживленному гор
оду, как Нью-Йорк, знакомство с Бостоном и Салемом после трехлетнего само
отверженного труда на дикой земле, где, когда она высадилась со своей сем
ьей, прибывшей из Ла-Рошели, не было ничего, кроме деревянного форта и дву
х-трех лачуг. Во время этого морского путешествия вдоль побережья Новой
Англии Северина составляла для Анжелики приятное женское общество. Они
возобновили знакомство, упрочив почти семейные узы привязанности, кото
рые соединяли их с той поры, как Анжелика гостила у Бернов во время своего
пребывания в Ла-Рошели.
Северина опекала также Онорину на борту корабля и на стоянках. Они долго
не решались взять с собой свою малышку дочь, которой, быть может, лучше был
о остаться в мирном и покойном доме в Вапассу или в Голдсборо, окруженной
заботой и вниманием, как это делалось раньше, когда они отправлялись в ко
роткие летние путешествия.
Однако на сей раз Онорина обнаружила явное беспокойство, узнав о намерен
ии Анжелики удалиться в «компании» будущего братца или сестренки. Во вся
ком случае, именно в этом смысле Жоффрей де Пейрак интерпретировал ее мы
сли, которые несколько раз были высказаны ею под сурдинку. Порой Онорина
выкладывала все, что она думает по тому или иному вопросу, но чаще о многом
умалчивала. Поэтому следовало быть внимательным вдвойне.
Она приняла дружбу Северины и обрадовалась предстоящему путешествию.
Сегодняшним утром они должны были отправиться вместе на прогулку; ведь п
редстояло столько всего увидеть и в порту, и в городе с его складами, магаз
инами и лавками, заваленными товарами.
Анжелике почудилось, что она слышит голоса. Выглянув из окна, она в самом д
еле увидела на углу улицы Северину, ведущую за руку ее дочь. Их сопровожда
л высокий молодой человек, одетый по здешней пуританской моде в черное, н
оги которого были, однако, обуты в сапоги с отворотами, а голову покрывала
не лишенная элегантности широкополая шляпа с пером. Они о чем-то оживлен
но говорили и, как показалось Анжелике, на французском языке, который неч
асто можно было услышать в Салеме.

Глава 4

Внизу хлопнула дверь, и раздался голос Северины:
Ч Госпожа Анжелика! Мне сказали, что вы остановились у леди Кранмер, и я п
ривела к вам француза, вашего земляка, который утверждает, что знаком с ва
ми.
Заинтригованная Анжелика вышла на площадку. В вестибюле было полутемно,
и она не смогла ясно различить черты лица вновь прибывшего. Молодой чело
век снял шляпу и обратил к ней длинное, угловатое и бледное лицо, которое о
на не узнавала, но которое будило в ней смутные воспоминания. Увидев ее, он
воскликнул;
Ч О! Мадам дю Плесси Бельер, так это вы! Я не мог этому поверить, несмотря н
а полученные сведения и проведенные мною розыски, подтверждавшие ваше п
ребывание в Америке.
В два прыжка он одолел лестницу и, опустившись перед ней на колено, с горяч
ностью поцеловал ей руку.
Анжелика пребывала в замешательстве. Кто же этот молодой человек, обраща
вшийся к ней по имени, которое она некогда носила в Версале, занимая там по
четное место среди знатнейших придворных дам?
Он встал с колена. Высокий, худой, нескладный, он был выше ее на целую голов
у.
Ч Неужели вы меня не узнаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11