Да и был бы то роман… Больно надо привязывать себя к женщине, которая жаждет лишь власти и всецелого себе подчинения. Вот волшебник, с детства не любивший, чтобы им манипулировали, и не стал. Ну да ко всему прочему на длительные сердечные привязанности у него тоже обычно не хватало терпения. Скучно становилось. Но не откровенничать же обо всём этом с юной сельской колдункой? Потому маг молчал и смотрел на приближающиеся аккуратные домики.
Деревня, что раскинулась перед путниками, находилась не так далеко от Стольного Града Гельминвир, где вот уже, Сила знает, какое столетие, восседал Великий Магический Совет. Если посмотреть по карте (которой у трёх странников, конечно, не было), то стало бы видно, что Торой, не поморщившись, перетащил себя и своих спутников через государственную границу Флуаронис и вообще расстояние в сотни вёрст. Позади остались и знаменитые флуаронские сосновые леса, ныне едва не по макушки засыпанные снегом, и широкая судоходная река Иркша, скованная льдом, и даже Торговый Путь, что тянулся через несколько сопредельных государств. Вообще, по прикидкам Тороя, Путь этот находился, аккурат, верстах в двадцати от нынешнего местонахождения странствующей троицы. Так что, если выйти к нему, скажем, завтра поутру, то под вечер запросто можно добраться и до Гельминвира. Собственно, именно это Торой и собирался предпринять. Как-никак, а надёжно укрыть внучка зеркальщика можно было только там, хотя тащиться к старинным недоброжелателям просто страсть, до чего не хотелось. С другой стороны…
С другой стороны всё-таки неплохо появиться в Стольном Граде да как бы невзначай блеснуть вновь открывшимися способностями. Пускай весь Пресветлый Совет малость покорчит от удивления и, чего там лукавить, страха. А что, приятно иногда потешить собственное честолюбие. Хм, заманчиво… Но главное, конечно, встретиться с Алехом и с особым пристрастием порасспросить ушастого про его бурную эльфийскую молодость.
Однако все эти мысли промелькнули и исчезли, поскольку сейчас волшебника гораздо больше занимало другое. Торой шёл рядом с ведьмой, и всё прислушивался к себе – не померкнет ли пред глазами яркий солнечный день, не подогнутся ли предательски ноги? Всё-таки, как ни крути, а чудовищной Силы бросок, при помощи которого маг и его спутники так удачно унесли ноги от разъярённой Ихвели, был по зубам далеко не каждому волшебнику. Однако чародей чувствовал себя едва ли не превосходно. Оставалась, конечно, слабость, но слабость телесная, которая обычно держится в течение нескольких дней после сильной хвори. Это Торой вполне мог перетерпеть.
Странным же казалось то, что способности к магии вернулись вот так неожиданно – пара слов, уверенно оброненных Рогоном и вот тебе на, после стольких лет досады и глубокой жалости к себе Торой снова обрёл Силу. Да не так, как, казалось бы, следовало – медленно, словно после долгой болезни возвращая себе утраченный некогда дар, мучительно вспоминая волшебные пассы, нерешительно пользуясь умениями, от которых давно отвык. Какое там! Сила возвратилась безо всяких сентиментальных прелюдий – огромная и неудержимая, словно прорвавший плотину безудержный поток. Казалось, нет теперь ничего невозможного, любое волшебство по зубам. Вот только с чего бы? Откуда эта невероятная мощь, откуда незнакомое доселе сокровенное Знание? Откуда столь обострённое чувство опасности и возможность подчинять себе пространство, переносясь на сотни вёрст? Когда это, интересно, подобное было по силам одарённому сыну деревенского пахаря? Ответ один. Никогда.
А, может быть, снова Книга?
Торой осторожно нащупал фолиант в складках одежды. Нет. Загадочное покалывание не потревожило кончики пальцев, неведомая боль не обожгла висок. Стало быть, древняя рукопись ни при чём… Именно этот факт и не давал волшебнику покоя. Одно дело, когда знаешь источник собственных Сил, другое, когда он для тебя – загадка. Как понять, когда источник иссякнет? Как пить из него, постоянно опасаясь, что всякий новый глоток может стать последним?
Вот почему чародей излишне настороженно относился к вновь обретённым способностям. Кто знает, вдруг, дня через два сокрушительное Могущество исчерпает себя? Останется ли тогда Торою, хотя бы смехотворная способность возжигать на ладони слабенькое волшебное пламя? Он не знал. И от этого незнания каждое новое действие магического свойства мнилось чародею едва ли не чудом. Правду сказать, он и от Ихвели-то унёс себя и своих спутников исключительно в азарте боя. По трезвому размышлению не посягнул бы на эдакую высоту и не решился на столь дерзкие выкрутасы. Сам пропадёшь – ещё ладно, но девчонку и паренька губить за компанию?
Нет, в другой ситуации волшебник даже и помышлять бы не стал о подобном бегстве. А тут вышло всё как-то само собой, непроизвольно. Так, научившись однажды плавать, не лишишься полученного навыка до самой смерти, даже если и вовсе не войдёшь более в воду. То же и с волшебством. В пылу боя как-то совершенно не помнишь о том, что уже много лет не имел дела с магией, что слаб и беспомощен. Вот почему после всего случившегося Торой восхищался собой ничуть не меньше, чем им восхищался Илан. Сила вернулась! Способности вернулись! Вернулись в новом качестве, на новом уровне. Уровне, о котором раньше и мечтать-то казалось слишком смелым. А теперь вот, совершив невероятной дальности бросок, перетащив с собой ведьму и ребёнка, маг даже не чувствовал усталости. Напротив, словно с каждым новым волшебством, обретал дополнительное Могущество.
Значит, прав оказался Рогон, говоривший, что отобрать Силу – не в человеческих возможностях. Ну и, само собой, до крайности лестно было думать о том, что Книга великого чародея оказалась артефактом, предназначенным непосредственно для него – Тороя. Вот только как мог знать Рогон, что рукопись попадёт в руки именно тому, кому предуготовлялась? Ну, мало ли, кто перехватил бы? Вон, чуть не уплыла книжица в жадные потные лапки королевского птичника Сандро Нониче, а, если бы некая сельская колдунка не завершила с триумфом свою аферу, да не встретила по случайности едва не убиенного ею же волшебника…
Тут-то маг и покосился с превеликим сомнением на Люцию. Неужели бывают такие совпадения, что маленькая ведьма-неумеха, наследница древнего трактата, неожиданно встречается именно с тем низложенным чародеем, для которого этот трактат написан? Торой снова озадачился.
Мимо пробежал Илан, и колдунка, сунув в рот пальцы, залихватски свистнула ему вслед. Мальчишка припустил ещё резвее, а потом, не сбавляя скорости, развернулся и помчался обратно.
Торой моргнул, силясь уловить какую-то очень важную, ускользающую мысль, но… Но мысль так и не смогла оформиться во внятную догадку и покинула звенящую от напряжения голову: «До встречи, маг, поумнеешь – вернусь!». Тьфу. Но ведь действительно странно. И вообще, как оказалась Книга Рогона у старой ведьмы, которую сама ученица называла «бабкой со странностями»? И на кой ляд этой бабке приспичило насылать мор на деревню? Зачем понадобилось травить людей, рядом с которыми жила? Торой не знал ответов и решил обратиться за ними к Люции. Как-нибудь осторожно, эдак невзначай.
Илан опять пронёсся мимо, снова прямиком в объятия ведьмы. Волшебник проводил его глазами и улыбнулся. Тогда, в стогу, он всё же последовал совету колдунки – осторожно коснулся мальчишки магией, убирая из маленького сердца мучительную тоску и боль. Нет, не отвёл их совсем (да это было и не нужно), но притупил до такой степени, чтобы ребёнок мог жить, не утопая в слезах каждые четверть часа. Дней через семь, когда мысль о потере станет для паренька привычной, можно будет очистить его сознание от волшебства, а пока… Что ж, в словах вздорной ведьмы был свой резон – ни к чему тащить за собой постоянно плачущего, испуганного ребёнка.
Торой покосился на идущую рядом девушку. И всё же он оконфузился. Ну, надо же так бездарно пропустить удар Ихвель! А то не знал о её подлючести? Хорошо хоть Люция ни единым словом не упрекнула мага, похоже, ей это даже в голову не пришло. Неожиданно колдунка повернулась к своему спутнику и спросила:
– А где твой меч, Торой?
Только тут он сообразил, что тащится через поле с пустыми ножнами. Волшебник отстегнул ненужную перевязь, без сожаления бросил в траву и только после этого ответил:
– Остался на крыльце сторожки. Нужно же мне было за что-то держаться в момент предельной сосредоточенности. Впрочем, не расстраивайся, я весьма скверный фехтовальщик, так что… – Он развёл руками и виновато улыбнулся. – Не велика потеря.
Девушка кивнула. Собственно, она была согласна – потеря и впрямь незначительная, да и зачем волшебнику меч? По большому счёту? Хотя… Отчего-то Люция думала, что воин из Тороя хоть куда, и её изрядно удивило его неожиданное признание. Но легкомысленная колдунка сразу же забыла про утраченное оружие, как собственно и про некоторое падение Тороева авторитета в собственных глазах. А вот крамольные мыслишки об Ихвели из головы никак не шли. Нет, ну надо же, та белобрысая косоглазая дылда и Торой! Добро бы, какая пленительная красавица… Всё-таки скверный вкус у этого волшебника.
Люция зло пнула некстати попавшийся под ногу пучок сена. Высохшие травинки взлетели в воздух и мигом прилипли к шерстяному подолу. Это ещё больше расстроило юную колдунку. Всё же никакой справедливости нет на свете. Ну, что, что мог найти молодой и, в общем-то, достаточно привлекательный волшебник в мерзкой ведьме с разноцветными глазами? Девушка словно забыла, что и сама, по первости восхитилась Ихвелью. И всё-таки отчего-то колдунье были до крайности неприятны те беспечные интонации, с которыми маг упомянул о давней интрижке. Как, собственно, был неприятен сам факт этой интрижки и вообще…
Здесь ведьму разобрала непонятная досада. Она уже привыкла считать волшебника своим. А тут на тебе, какие-то косоглазые! У девчонки засосало под ложечкой при одной мысли о том, что как ни истекалась она относительно внешности Ихвели ядом, как не кипятилась, а сама уж точно уступала разноглазой во многом. Да что там во многом! Во всём уступала! Уступала хотя бы потому, что вовсе не блистала никакими способностями, да и внешность имела самую замухрышную. Ну и что с того, что Ихвель косоглазая (не больно-то и заметно) да близорукая (не заметно вовсе, когда не щурится), зато вон, какая статная, да и волосищи такие, что ахнешь… А она – Люция – чего из себя представляет? Мелкая, тощая, далеко не красивая, даже косёнка и та – три волосины в два ряда… Вот ведь непруха-то! Девушка чуть не разрыдалась от отчаяния. Как бы ей хотелось появиться перед магом вот так, с шиком, в красивом платье и блеске собственных способностей…
Ага, как же. Размечталась. Вот только замаячит на горизонте какая-нибудь стройная смазливая барышня, и будешь ты сидеть в уголке, забытая и покинутая. Чего там Торой о той белобрысой сказал? «Занимательная собеседница»? А чем она – Люция – не занимательная собеседница?! «Ага, помалкивала бы лучше, – ехидно отозвался внутренний голос, – ты, вон, и готовить не умеешь, не то, что беседы вести на заумные темы или там колдовать, дурёха деревенская».
Так ведь правда! Какой толк в том, что юная ведьма так коварно готовила зелье ещё там, в таверне Клотильды? Добавила в Тороево питьё крохотную капельку своей ведьминской крови, нашептала всякого, и разве подействовало на него, толстокожего? А между прочим, уж проще приворотного зелья, и придумать ничего нельзя. Даже самая бестолковая колдунка может его приготовить. Да что колдунка, любая мало-мальски сведущая барышня наворожит такого, что любой строптивый кавалер станет бегать за ней, словно собачонка на привязи.
А теперь скажите, отчего, интересно, Торой не спешит облагодетельствовать ведьму своей пылкой привязанностью? Люция-то уж размечталась как своенравный и вредный маг станет её покорным воздыхателем, начнёт ревностно опекать, оберегать от опасности, а она только и будет, что мучить его по-всякому, ну, дабы впредь не задавался… И, гляди ж ты, во что всё вылилось? Вон, идёт себе, на солнышке жмурится, перебрасывается с Иланом волшебным огоньком, да в ус не дует, а ведь должен, проклятый, трепетать от любви. У ведьмы даже в носу засвербило с досады. Что ж за несправедливость! Ну, просто какой-то непробиваемый этот маг! А она-то, бестолковая, семенит теперь рядом и злится на него и ту белобрысую… Фе!
Может, в заклинании чего напутала? Или в зелье забыла какую траву добавить? А… чего уж теперь гадать! Дело сделано и толку нет… Не то что бы сильно жалко, что не подействовало, скорее обидно на собственную бестолковость да неумелость. Так сказать, задета репутация мастера. Эх, бабку бы сюда, уж она бы толково объяснила, что к чему, да и парочкой лёгких затрещин наградила за неумелость. Только, где теперь возьмёшь бабку-то? Нету бабки. И так от этой мысли ведьме стало тошно, что хоть волком вой. Как ни притворялась она перед собой, как ни храбрилась, а скучала по наставнице, по советам её, по едким замечаниям и беззлобным насмешкам, по седым волосам и морщинистому лицу с глазами редкого фиалкового цвета. Молодыми глазами. Да, будь здесь наставница, уж она-то, поди, не только объяснила, чего там Люция напутала с зельем, а глядишь, и совет бы дала дельный (бабка вообще по части советов мастерица была), как на Тороя впечатление произвести.
Юная ведьма подавила горький вздох и снова раздосадовано пнула очередной пучок травы, который не преминул тут же прилипнуть к подолу. Однако это обстоятельство доставило девушке какое-то злобное удовлетворение, словно мало ей было и без того не чарующей внешности, словно хотелось усилить собственную невзрачность ещё и неопрятностью. Ну и пусть этот твердолобый волшебник идёт себе с независимым видом, самим фактом своего равнодушия подтверждая неумелость ведьмы-недоучки. Пусть. Нужна ей его любовь сто лет.
* * *
В этот день Ульна проснулась рано, точнее не проснулась, а вовсе не засыпала, так, поворочалась ночью с боку на бок, помяла костлявые бока, да и встала ещё затемно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73