Внутри сторожка оказалась вполне обжитой. Очаг, конечно, оказался холоден и чёрен, видимо погас ещё накануне, но в остальном… Впрочем, времени оглядываться у Люции не было. Распахнув дверь настежь, девушка снова вышла на улицу. Здесь она кое-как стащила Илана с кобылицы. Однако в последний момент ослабшие ноги и руки подвели – ведьма вместе с ребёнком рухнула в снег. Всё же она смогла подняться и чуть ли не волоком втащить мальчишку в домик, где, не особенно церемонясь, уложила его на лавку и снова побрела на улицу – на этот раз за Тороем.
Приволочь в дом мужчину оказалось, конечно, посложнее – Люция уже вымоталась до такой степени, что, как ей казалось, не смогла бы поднять и еловой иголки. Но всё-таки привитое бабкой упрямство сделало своё дело – ведьма втащила Тороя в сторожку, ругаясь сквозь стиснутые зубы. Разумеется, она не смогла поднять его даже на низкий деревянный топчан и устроила прямо на полу – возле очага.
После этого Люция упала рядом, не в силах более делать что-либо ещё.
«Сейчас я отдышусь, поднимусь на ноги и разожгу огонь, сейчас, ещё немного…», – уговаривала себя девушка, а сама потихоньку уплывала в сладкий сон. Из этого сна ведьму вырвал резкий скрип распахнутой ветром двери. Люция подскочила, как ужаленная. К счастью, она спала не больше пары минут. Ведьма точно это знала, поскольку ещё не успела озябнуть на сквозняке. Кляня себя, на чём свет стоит, колдунья с болезненным оханьем поднялась на ноги. Это же надо – чуть было не заснула в холодном доме, с гуляющей туда-сюда дверью, в мокрых башмаках… Да ведь, если бы не этот скрип, то в таком холоде, взмокшая после долгого пути – заснула бы мертвецким сном навсегда… И спутников бы своих загубила.
Новый страх поднял ведьму на ноги. Следовало притащить хоть каких-то дровишек. Измученная Люция опять побрела на улицу. К счастью, у неё хватило ума заглянуть за сторожку. И, о чудо! Сбоку, заботливо укрытая куском заснеженной рогожи нашлась маленькая поленница. Ведьма едва не разрыдалась от счастья. Набрать огромную охапку дров сил уже не было, четыре замёрзших поленца, едва не выпадающие из ослабших рук – вот и всё, что смогла взять ведьма. Пошатываясь, она побрела обратно в дом. Люция зло втягивала ноги из сугробов и ругалась с полным знанием дела, совершенно не стесняясь в выражениях. Если бы её слышал Торой, он бы восхитился. Даже поскитавшийся по свету маг и тот не знал доброй половины всех произнесенных колдуньей слов.
* * *
Торой с трудом разлепил сомкнутые веки, сознание ещё плыло, а тело совершенно не подчинялось. Кто-то заботливо приподнял его голову и поднёс к губам ложку с горячим травяным отваром. Волшебник кое-как открыл глаза и увидел перед собой сосредоточенное осунувшееся лицо Люции. Девушка осторожно влила в мага снадобье. Торой сделал несколько глотков, после чего глаза против воли снова начали слипаться. Сквозь дурманное забытьё маг покорно пил всё, чем его потчевала ведьма. Травяные отвары, которыми она его лечила, были терпкими и горькими, но от них становилось легче – отступала боль, а тело сковывала дремотная истома.
Маг ещё заметил, что откуда-то тянуло даже не теплом – настоящим жаром яростно пылающего очага, слышался треск поленьев. Торой хотел было спросить, как он и его спутница оказались под защитой четырёх стен, но, разумеется, не смог.
А в следующий раз он очнулся уже менее больным. Во всяком случае, сумел сам приподняться на локте, выпить целую чашку неведомого питья, проглотить кусочек вяленого мяса и снова кануть в сон, даже не успев толком оглядеться и уж, тем более, что-то спросить.
* * *
Люция же, когда Торой первый раз осмысленно посмотрел на неё, едва сдержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях. Про себя ведьма уже решила, что маг не оправится. Она, конечно, сварила для него несколько укрепляющих снадобий из подручных травок, что нашлись в узелке, да доброй порции заклинаний, что отыскались в памяти. И всё-таки, когда волшебник впервые смог разлепить веки и даже что-то попытался пробормотать, Люция почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Так радоваться ей не приходилось ни разу. Прошли уже сутки с той поры, как она притащила мага в сторожку, за эти сутки она с грехом пополам поила его отваром, который он глотал, даже не приходя в сознание.
После изнурительного путешествия, ведьма, скрепя сердце даже отважилась раздеть волшебника. Конечно, прежде чем решиться на эдакий смелый поступок, девчонка некоторое время расхаживала по сторожке кругами, собираясь с духом. Как ни крути, а дело предстояло ответственное. С одной стороны, подумаешь, ерунда какая – раздеть человека. Вот только, человека – одно дело, а совсем другое – пускай обессилевшего и полумёртвого, но всё-таки мага… Ну как не разберётся со сна, примет за тать или воровку какую, да развеет в прах? Так, на всякий случай, чтобы помирать не мешала. Мало ли чего ему в бреду примерещится?
Девчонка стояла над волшебником и напряжённо морщила лоб, раздумывая, следует ли так рисковать собой. Решающим же аргументом в пользу раздевания мага стал сам маг. Вид его был настолько жалок, что ведьма поневоле уверилась – в этаком состоянии Торой не то, что развеять её, а и просто оттолкнуть не сможет. Вон, свернулся калачиком, скрючился себе и еле дышит, облепленный мокрой одёжей.
Кое-как Люция всё-таки подступилась к бесчувственному телу, подбадривая себя тем, что оставлять волшебника в подобном непотребном виде попросту нельзя. Болотный огонёк со свойственным ему любопытством спустился с потолка и замаячил над головой хозяйки, мешаясь и сопереживая. Ведьма зло зашипела и отмахнулась от светляка, словно от назойливой мухи:
– А ну пошёл прочь! Разбудишь ещё!
Огонёк послушно отпрянул и гневно задрожал в сторонке – надо же хозяйка предпочла ему – верному другу – какого-то подозрительного помирающего мужика! Но Люции не было дела до обиженного светляка. Вот ещё! Девчонка сосредоточенно стягивала с мага одежду, косясь в полглаза на крепкое мужское тело… А ничего – ладный волшебник ей достался.
Сама не понимая отчего, ведьма вдруг смутилась, совсем как тогда, на выезде из Мирара, когда задевала ногой стремя тороевой лошадки. Ну и, конечно, колдунка отчаянно боялась, что Торой, когда (или если) очнётся, взгреет её за учинённое самоуправство со всей яростью. «Только попробуй!», – пробормотала Люция сквозь зубы и продолжила своё бесстыдное дело. «Я тебе тут жизнь спасаю, дураку такому!» И Люция, исполненная решимости, рванула на себя штаны волшебника, едва не оторвав их вместе с ногами.
Но Торой не очнулся, и не взгрел её. Он только свернулся калачиком под одеялом и, по-прежнему бледный, как смерть, не открыл глаз. Одежду его ведьма кое-как развесила возле очага вместе со своей, чтобы просушить. Пока мокрое платье сохло, колдунья ходила в единственной нашедшейся в узелке вязаной тунике клотильдиного мужа. Одёжка была ей велика и доставала едва ли не до середины голеней. Это вполне устраивало девушку, и она щеголяла так по сторожке безо всякого стеснения. Всё равно единственные двое мужчин, которые могли её увидеть в столь непотребном виде, дрыхли, ни на что не обращая внимания.
Надо сказать, после всех перипетий Люция так и не смогла выспаться. Ей, конечно, хотелось провалиться в безмятежный сон, но ведьма боялась, что заснёт очень надолго и тогда Торой, лишённый поддержки отварами и заклинаниями, просто преставится. Поэтому колдунья спала вполглаза, приказав болотному огоньку будить себя каждые полчаса. Огонёк, конечно, не знал, что такое полчаса и потому будил хозяйку тогда, когда вздумается – то есть каждый раз, когда чего-нибудь пугался, то свиста ветра в трубе, то треска полена в очаге. Но, в общем-то, этого было достаточно для того, чтобы у ведьмы не получалось толком отдохнуть, и, чтобы она могла поить едва живого мага снадобьями.
* * *
Волшебник выплыл из сна легко, безболезненно и впервые за последние пробуждения не почувствовал себя немощным умирающим калекой. Мало того, жутко хотелось есть. Он, конечно, ещё был достаточно слаб, но не настолько, чтобы не суметь встать. Когда Торой пошевелился, зелёный болотный огонёк, что висел аккурат под потолком комнаты, резво взвился и спикировал куда-то вниз.
Трусливый изумрудный шарик с разлёту впечатался в щёку Люции, однако ничего этим не добился. Девушка спала, свернувшись калачиком на низеньком топчане. Вид у неё был изнурённый и несчастный. Вместо платья на юной колдунье оказалось надето нечто бесформенное. Ведьма зябко поджимала голые ножки, пытаясь во сне укрыть их подолом своего странного одеяния. Только приглядевшись получше, Торой узнал таки в чудном наряде тунику Клотильдиного мужа.
Чародей ещё рассматривал свою утомлённую спутницу, когда болотный огонёк, разобиженный тем, что хозяйка его так беззастенчиво игнорирует, пошёл на второй круг. Переливающийся шарик взмыл к потолку, залился оскорблённо-ярким сиянием и снова устремился вниз.
Торой, сам не осознавая, что делает, резко выбросил вперёд руку и тут же с удивлением увидел, как своенравный сгусток ведьминой силы замер в воздухе и обиженно приглушил сияние. Вот, мол, тебе, раз не пускаешь меня к хозяйке, сиди, как дурак, в темноте. Торой хмыкнул. Надо же, у него получилось остановить чужую волю. Пускай и волю слабой деревенской ведьмы.
Не особенно надеясь на удачу, волшебник едва слышно щёлкнул пальцами и над его ладонью сразу расцвёл переливающийся ослепительно белым свечением язычок пламени. Маг изумлённо выдохнул, видя, как комната мгновенно озарилась ярким светом – не чета тебе всяким там болотным светлякам. Зелёный огонёк тем временем боязливо пополз вдоль стены, намереваясь тихой сапой прошмыгнуть к хозяйке. Маг усмехнулся. Он всегда был уверен, что у Силы нет характера, а вот, поди ж ты, огонёк Люции явно не был бездушным сгустком чужого могущества, вон, какой строптивый. Впрочем, у огонька с Тороем отношения не заладились с самого начала, ещё с момента первого знакомства, когда маг обманул его и использовал в своих коварных целях.
Покамест зелёная молния опасливо кралась вдоль стены, Торой вылез из-под одеяла. К своему удивлению он лишь сейчас заметил, что из всей одежды на нём было только… Считай, что ничего не было. Маг хмыкнул, надо же, Люция его раздела. Он уже увидел свою одежду, висящей возле жарко горящего очага. Как-то не особенно задумываясь над происходящим, Торой поднялся на ноги, стащил с верёвки сначала штаны, потом рубаху и неторопливо оделся. Краем глаза маг следил за вредным огоньком, что опасливо стелился по полу, намереваясь прошмыгнуть к топчану и разбудить хозяйку.
– Только попробуй. – Шепнул ему волшебник. – Мигом развею.
Огонёк обиженно мигнул и завис в сторонке.
– Не буди её. – Попросил Торой, чувствуя себя полным идиотом оттого, что разговаривает с чужой Силой.
Однако Сила его, как это ни странно, поняла и надменно воспарила обратно к потолку, боязливо сторонясь неведомого белого сияния. Торой снова хмыкнул и лишь сейчас осознал всю странность происходящего. Как он оказался здесь (кстати, где именно?), почему лежал на полу под одеялом, как сумел впервые за неведомо сколько лет сотворить волшебный огонёк? У мага закружилась голова. Некоторое время он стоял, ошарашено оглядываясь, а потом решил, что рано ещё ломать голову. Часть из упущенных событий ему поможет восстановить Люция, когда проснётся, часть он осознает сам, когда поест.
Волшебник повернулся к спящей ведьме. Какой крохотной и беззащитной она ему показалась… Девушка сжалась в комочек, ютясь на краешке топчана, Илан безмятежно дрых слева от неё возле стены, заботливо укрытый одеялом. Надо же, обо всех позаботилась, а сама лежит нагишом, ноги в подол кутает. Торой покачал головой, поднял с пола одеяло, под которым спал, и осторожно, чтобы не разбудить, укрыл им Люцию. Однако этого хватило. Девушка в последние часы, видимо слишком часто просыпалась, проснулась и теперь. Открыла сонные зелёно-голубые глаза и изумлёно уставилась на Тороя.
В ярком свете белого огонька маг был едва ли не бледнее снега, но он поднялся на ноги! Сумел одеться! И, похоже, неплохо себя чувствовал…
– Спи, – Мягко сказал он.
Но ведьма уже порывисто села, скинув одеяло.
– Ты жив? – Её голос был таким усталым, таким изумлённым и отчаявшимся, что Торой растерялся.
– Жив.
Он лишь сейчас увидел, что губы девушки были сильно обветрены, да ещё ко всему и ужасно потрескались. Она смотрела на мага, не веря своим глазам, а потом высокие чёрные брови жалко дёрнулись, и Люция разревелась. Да, именно разревелась. Не разрыдалась, не расплакалась, не прослезилась, а разревелась, по-детски изогнув губы, захлёбываясь в слезах. Ведьма кинулась к Торою и повисла на нём, душа в объятиях:
– Я думала, ты не выживешь и всё уже бесполезно, у меня было так мало трав, и я с перепугу забыла все заклинания, а ты был весь белый и даже дышал через раз. Я еле тебя дотащила до этой сторожки, а потом боялась, что усну и заставила огонёк меня будить. Но он такой трусливый, что будил меня по поводу и без, я почти не спала, я так устала…
Она уткнулась волшебнику в плечо и ревела навзрыд.
Торой осторожно обнял колдунью, пересадил её к себе на колени, чувствуя, как содрогается от плача худенькое нескладное тело. Эта нервная дрожь была заметна даже сквозь толстое одеяло, в которое маг заботливо завернул свою спасительницу. Волшебник гладил девушку по растрепавшимся волосам и ласково укачивал. Через некоторое время слёзы иссякли, и Люция перестала всхлипывать. Тогда-то он и заметил, что руки девушки, судорожно вцепившиеся за его рубаху, были сплошь покрыты какими-то порезами, царапинами, ранками и синяками.
– Что с твоими руками? – Торой осторожно взял изувеченную ладонь ведьмы и теперь пристально разглядывал.
Люция икнула и пояснила:
– Это я тебя тащила, я тебя положила на плащ, а потом, ну, за углы тянула по снегу, а ты постоянно сва-а-а-аливался-я-я-я… – И ведьма снова разрыдалась от жалости к себе и от пережитого страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73