Музыкант внимательно смотрел на них.
— А это кто такой? Ты ему доверяешь?
Мирани вздохнула.
— Я его плохо знаю, но...
— Тогда я пошел. — Орфет встал. Сетис не шелохнулся.
— Я и так уже слишком много знаю, — спокойно сказал он. — И если Аргелин узнает, что ты сбежал, и если ты действительно такая важная птица, он пошлет за тобой стражу. Здесь тебе безопаснее.
— Пожалуйста, — взмолилась Мирани. — Сядь! — Музыкант ужасал ее; ей казалось, что она выпустила на свободу необузданного демона, ввязалась в дело, к которому не должна была и близко подходить. Словно прочитав ее мысли, Орфет усмехнулся.
И медленно сел. Комнату затопила тишина. Жужжали мухи, суетливо гудела над мелкими синими цветками какого-то ароматного растения в горшке полосатая пчела. С улицы доносился несмолкаемый гул и гомон Порта Зной стоял испепеляющий; яростное солнце обжигало руки Мирани, по лбу стекла тонкая струйка пота. Она передвинула кресло в тень.
— Ты и есть девушка с Милоса? — внезапно спросил музыкант.
— Да. В записке...
— Он тоже оттуда. Без конца говорил о доме, очень хотел вернуться. Но его держали в роскошной золотой клетке. Всю жизнь его душили, исполняли каждый каприз, давали все, что он пожелает. Кроме свободы. — Голос его стал тихим, усталым. Потом он сказал: — Бог свидетель, я любил старика. Мы с ним частенько пили и беседовали, засиживались за полночь. Он мне рассказал о том, как его нашли, когда ему было всего десять лет, как мама купила ему новые одежды и хвасталась всей деревне, что ее сын — Архон, а потом ему ни разу не разрешили поговорить с ней. Ни разу! Иногда он замечал ее в толпе. Сквозь прорези в маске. Десятилетний мальчик. — Он грустно пожал плечами. — У вас есть что поесть? Вино?
— Позже. — Сетис подался вперед. — Как ты сумел поговорить с ним? Ему запрещено...
— Никто не может молчать шестьдесят лет подряд. — Орфет горько усмехнулся. — Ты бы, писака, и шести недель не протянул. Когда я попал во дворец, он был Архоном уже пятьдесят лет. Эти годы не прошли для него даром; он стал чудаковатым, состарился раньше времени. Но он любил музыку. А я умею играть, как вы верно заметили, госпожа. Поэтому я играл для него далеко за полночь, когда все уже спали. Ему было все равно — что день, что ночь. Он потерял ритм. Ел, и спал, и бродил по комнатам, когда заблагорасудится. Как-никак, внутри у него был Бог...
Полдень давно миновал. Внезапно Мирани вспомнила о церемонии; тело Архона уже лежало в Доме Музыки, и ей надо было вернуться до темноты.
— Сейчас они играют для него, — прошептала она.
— Я играл не так. — Орфет поскреб щетину на подбородке, сплюнул на пол и сказал: — Если бы я мог вам доверять...
— Мы привели тебя сюда.
— А я не знаю, зачем. — Мирани нетерпеливо встряхнула головой.
— Потому что он так велел! Потому что будет новый Архон, и мы должны быть уверены, что он избран Богом, а не...
Он кивнул.
— А не Аргелином. Понятно. — Бросив на Сетиса полный сомнения взгляд, музыкант сложил руки на груди. — Правильно. Он знал, что его убьют. Ждал этого. Он начал узнавать об их планах, слишком глубоко вникал в налоги, интересовался ходом дел, тем, как Аргелин берет взятки у богатых и тиранит бедных. Я советовал ему помалкивать, но он послал за Аргелином. Они поспорили. Я слышал, как генерал сказал: «Что ты можешь сделать против меня, старик? Даже Бог должен знать свое место».
Сетис похолодел.
— Но Оракул сказал...
— О да, — язвительно кивнула Мирани. Она слишком хорошо помнила, как Гермия вышла из святилища, бледная как полотно. Села, словно не в силах удержаться на ногах, и сказала, что с ней говорил Бог и что Бог приказал умертвить Архона, тогда будет дождь.
Орфет расхохотался.
— Она лжет. Жрецы, наблюдающие за небом в Городе Мертвых, неделю назад прислали в Храм секретный доклад о том, что ожидается небольшой дождь. Понимаете? Это и стало предлогом. Для нее и Аргелина. Они убили Архона, и дождь действительно пошел. Он их ненавидел, не доверял им, и они боялись, что он может их разоблачить. Народ его любил. Теперь он мертв, и они посадят на его место того, кто им угоден. Мальчика, которым легко управлять.
Сетис присвистнул. Но еще больше его удивила девушка: она кивнула, как будто не услышала ничего для себя нового.
— А Оракул?
Орфет упрямо пожал плечами. Сначала дайте вина.
Сетис вышел и принес вина — бледно-желтого и, наверное, кислого, потому что Орфет, мигом опорожнив кружку, поморщился.
— О боже! — Потом подался вперед и быстро заговорил: — Однажды ночью Архон поведал мне, что Гласительница лжет. Она предала Оракула. Ответы на вопросы людей, те, за которые они платят золотом и серебром, она сочиняет сама. Вот почему купцам из Таллы было велено прекратить торговлю: Аргелин проложил свои собственные торговые пути, и конкуренты ему не нужны. И вот почему Оракул приказал войскам напасть на Хиос, это гнездо мятежников. Аргелин хотел этого, и Оракул сказал «да». Бог разгневался, поэтому и нет дождя. Он говорит, но она его не слышит. Она растеряла свою силу, если когда-нибудь и имела ее.
Мирани покачала головой и заметила, что все смотрят на нее.
— Мне нужно возвращаться, — смущенно пробормотала она, вставая. — Я и так опоздала. Мы поговорим позже, обсудим, что нам делать, но...
— Нам? — Сетис тоже встал. — Госпожа, я в этом не участвую!
Орфет настороженно замер.
Мирани кротко проговорила:
— Ты слишком много знаешь. Ты сам это сказал. Я заплачу тебе за помощь.
Она сняла с шеи одну из золотых цепочек и протянула ему.
— Сбереги Орфета. Это плата за пищу и воду.
— Но здесь живут мудрец и сестра! Подумай, вкакой они опасности!
— Солдаты сюда не заглянут.
— Я говорю не о солдатах! — Сетис понизил голос — Он пьяница.
— Ему больше некуда идти...
Сетис неохотно взял золото. Оно сохранило тепло ее шеи.
Орфет фыркнул.
— Гермия расправится с тобой в первую очередь.
— Со мной? Почему?!
— Тебя наверняка заподозрят. А иначе почему тебя избрали Носительницей? Ты очень скоро умрешь, девочка, потому что понесешь Бога через Дом Траура, а он уничтожает своих слуг. Полезная для Аргелина привычка... А насчет того, чтобы спрятаться здесь, — я согласен, укроюсь, пока не придет время для моего мщения. — Он налил себе erne вина и залпом выпил.
Дрожа от холода в разгар жаркого дня, Мирани направилась к дверям. Сетис осторожно выглянул на улицу:
— Никого.
— Я вернусь, как только смогу. Пожалуйста, береги его.
— Его! — нахмурился Сетис. — Я больше тревожусь за свою семью.
Она горестно кивнула.
— Да, понимаю, прости меня. Он не навлечет на вас беду, я уверена. Клянусь, я все улажу. Просто на закате тело Архона будет внесено в Третий Дом, и я должна быть там.
— Удачи, — пробормотал он. Она поспешно убежала.
Сетис окинул взглядом соседние дома, не заметил ничего подозрительного и затворил дверь. Привалившись к створке спиной, утер пот с лица. Потом перевел дыхание и вернулся во внутренний двор.
— Похоже, мне от тебя не избавиться.
Орфет уже прикончил вино. Он еле ворочал языком, глаза затуманились.
— Не волнуйся. Я тебя тоже терпеть не могу, — пробормотал он.
* * *
Мост она пересекла бегом. Девятерым не положено бегать. Это ниже их достоинства. Возможно, как раз в эту минуту с террасы Верхнего Дома за ней наблюдает Гермия.
Задыхаясь и хватаясь за бок, Мирани замедлила шаг. Смешно волноваться из-за того, что тебя заругают за беготню, когда ты впуталась в предательский заговор. Но нет, настоящая предательница — Гермия. Гермия предала Оракула! Но если Бога все равно нет...
Мирани покачала головой. Тропинка уходила круто вверх, а вчерашняя Процессия совсем истерла ее ноги; в сандалии забилась пыль и мелкие камушки.
Когда она наконец добралась до входа в Оракул, то уже не могла стоять на ногах; осторожно сев на обочину, она сняла сандалию и, морщась от боли, торопливо отряхнула стертую до крови ногу.
Рядом с ней что-то зашевелилось.
Змея!
С испуганным вскриком Мирани вскочила на ноги; в порыве ужаса, столь же инстинктивном, как и ее собственный, маленькая зеленая ленточка проворно отползла в сторону. С мгновение они смотрели друг на друга.
Потом змея скользнула под камень и исчезла.
Мирани выдохнула и прикусила губу. Привалившись к каменному косяку Оракула, надела сандалию и дрожащим голосом произнесла:
— Полагаю, это был ты, Ярчайший?
Из-под камня струились мелкие песчинки.
А когда она выпрямилась, пришел ответ. Тихо, едва слышно прозвучал он в дальнем уголке ее мозга.
«Нет».
Мирани застыла. И долго стояла не шевелясь.
Жизнь словно остановилась в ней. Замерло даже сердце.
Она медленно обернулась.
На фоне вечереющего неба чуждым, мрачным зевом темнел вход в Оракул. Наверху, в Храме, горел огонь: дым, сладкий, остро пахнущий, стекал сюда, вниз. В воздухе стоял резкий запах розмарина.
Долго, очень долго она была не в состоянии думать, отказывалась поверить в услышанное, лишь беззвучное эхо короткого слова молча перекатывалось в голове.
— Кто это сказал?!
В жарком неподвижном воздухе прокатился протяжный звон гонга. Она опоздала!
Мирани шагнула назад, потом снова вернулась и встала у входа в Оракул, положив руки на два громадных камня.
В усыпанную листьями мглу, извиваясь, убегала узкая тропинка.
И голос внутри нее сказал:
«Мирани. Входи, Мирани. Войди туда, где я обитаю».

Третий Дом.
Обитель Раскрывшихся Мечтаний
Вода могуча.
Я начал осознавать, на что она способна. Она втекает, просачивается, капает, хлещет; может проникать сквозь камень, сквозь века, сквозь эпохи.
Мое окружение и мое тело созданы водой, ее лаской, ее жестокостью. Выдолблены и выглажены. Выгравированы.
Там, где есть вода, собираются звери, туда приходят люди и строят дома. Без воды они гибнут. У них, у людей, есть легенда о Царице Дождя, о том, как много лет назад Бог и его тень сражались за нее, о том, что темнота и свет всегда враждуют между собой, о том, что день борется с ночью.
И что же сделала Царица Дождя? Только посмеялась над ними. А когда они увидели, что ни тому, ни другому не победить, она простерла над ними свои крылья, и крылья ее были небом, и пошел с них дождь.
Я слышал эту легенду на рыночной площади: древний старик рассказывал ее детям.
У меня пересохло во рту, я ощутил свои пальцы, и были они тонкими и хрупкими.
И на миг я понял, кто я такой.
Но потом со мной заговорила девушка.
Она слышит голос солнца
Тропинка словно стала уже, чем накануне. Над головой переплетались ветви олив; вечерние бабочки задевали крылышками лицо. Мирани шла, стараясь ступать беззвучно, и тропинка сплеталась в клубок, как спящая змея, и в сердце этой змеи таилось Святилище.
Камень. Темная расселина.
Переводя дыхание, преодолевая боль в боку, она остановилась неподалеку от камня и стала ждать.
Бога нет.
Всю жизнь она боялась ненароком выдать свои мысли. Отец был так счастлив, определив ее в Храм, так рад восстановить репутацию семьи, что у нее не хватало духу объяснить ему. Она была не такой, как все, и знала это. Все вокруг верили, или, по крайней мере, утверждали, что Бог говорит с народом через Оракул и что все сказанное Богом — чистая правда.
Познакомившись с Гермией, она поняла, что это ложь.
Потому что тот, кто слышит Бога, должен отличаться от других людей. Он должен сиять, а сердце его — полниться радостью.
И почему сила, создавшая мир, обязана ютиться в жалкой расселине среди камней?
Дрожа как осиновый лист, она облизала пересохшие губы и прислушалась.
Голос был совсем тихим Глухим, еле слышным. Вспомнив его, она решила, что он ей попросту почудился. Разыгравшееся воображение облекло в слова шепот морского ветра Скрип деревьев, шелест листвы. Бога нет!
«Подойди ближе».
Она сделала шаг вперед. Все должно быть не так! Ее должны встречать прислужницы, запах ладана, хоровое пение, ей самой положено быть в маске, раскачиваться взад и вперед, выкрикивать непонятные слова странным судорожным голосом, как Гермия. Она должна выпить настой трав, ее поднесут к расселине, чтобы она глубоко вдохнула едкий дым подземного мира.
Говорить с Богом не может быть так просто!
Она медленно подошла к Оракулу, присела на корточки.
Потом спросила:
— Кто ты?
В расселине курился пар. Его клубы переливались в пурпурном предзакатном свете; бабочки старались не залетать в них. Внизу, в густой темноте, видимо, дымилось что-то очень горячее. Среди камней у устья расселины поблескивали какие-то кристаллики, сверкали скопления зерен кварца, желтел мелкий порошок, похожий на серу.
«Ты знаешь кто. Я — Бог. Если у меня и было имя, я его позабыл».
— Только Гласительница знает имя Бога. — Ей казалось, что она шепчет, но губы так пересохли, что с них не срывалось ни звука. — Разве ты можешь говорить со мной? Где ты?
Смеются ли Боги? В голове ее раздался звук, похожий на смех — тихий и странный. Глубокий рокот из-под земли.
"Я присутствую во многих местах. Но одно из них — новое. Самое маленькое, самое ненадежное. Я здесь недавно".
Мирани опустилась на колени. Наверху, в Храме, чуть ниже священной рощи, надсадно гудел гонг.
— Ты говоришь о новом Архоне? — спросила она.
Молчание.
В глубине расселины что-то зашипело; невидимый жар опалил ее лицо. Она склонилась ниже, ощупала пальцами края расселины, на удивление гладкие, изрытые гребешками, бороздками, поросшие лишайником. Потом, вспомнив о скорпионах, отдернула руку. Внизу таилась опасность. Боги слишком многого хотят от тебя, они тебя погубят. Во всех легендах и песнях те, кого избрали Боги, обречены на гибель.
Ты меня слышишь? — прошептала она.
«Да. Новый Архон. Он здесь. Я здесь».
— Где? — в отчаянии вопросила она — Скажи скорее!
«Богу не приказывают! Здесь есть рынок, маленькая пыльная площадь, дом, где слишком много детей. Мальчик. Десяти лет отроду. Очень хочет пить».
— Это может быть где угодно!
"У места есть слово, и слово есть место. Это слово — Алектро".
— Это деревня, — сказала она. — Но далеко ли до нее — я не знаю. Где-то в пустыне. К югу от Порта.
«Я здесь. Я существую. Забери меня, Мирани».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29