Чудо, ниспосланное Священными Людьми. Изменчивая Женщина, Адзаа Надлех, вошла в Четвертый Мир. У нее есть двое сыновей-близнецов, чей отец — Солнце. Это первые герои динех. Их имена — Рожденный Водой и Убийца Чудовищ. Отец-Солнце дал им оружие — небесные молнии».
И это правда. Они идут — близнецы-герои, бегут с востока, где поднимается рассвет. Братья унаследовали красоту матери и силу отца. Они смеются над страхами и не знают тревог.
Зеленая хмарь затягивает мир. Зеленый свет жжет ноги Рожденного Водой, но тот презирает боль. Он кидает молнию в ближайшее чудовище. Слышится рев — словно громовой раскат. Воздух наполняется звуками. Все — Священные Люди, Первые Люди, твари и маленький Йиска — кричат в унисон. Рождение и смерть слились в одно.
— Прекрати, Мелисенда, прекрати! Остановись немедленно!
Теперь зеленый свет повсюду, и краски поблекли. Йиска видит Изменчивую Женщину; она идет к западу и тает вдали. Адзаа Надлех ушла, чтобы воссоединиться с мужем. В последний миг она оборачивается и благосклонно улыбается Йиске. Сердце его болит от тоски и печали.
«Она уйдет в западный океан, сотворив четыре клана из собственной кожи. Таким образом Изменчивая Женщина останется вечным благословением для динех, чей Путь в Красоте несет ее дух».
Йиска осознает, что стал голосом или рассказчиком историй. Вернее, рассказчик стал им. Возможно, так было с самого начала…
— Йиска? Йиска? Давай, дружище. Возвращайся к нам!
— Йиска! Ты сделал это, парень! Пора просыпаться. Дункан, он очнется?
— Должен, Малколм. Он очень вымотан.
— И чем скорее он очнется, тем лучше для тебя, Мелисенда…
Эффи знала: Туланн, его генералы и командиры феинов сделали все, что могли. Однако армия альянса выглядела более чем жалко. И в помине не осталось того парадного блеска, с которым шоретская армия выходила из Дурганти. Да и феины были немногим лучше. Утомленные, напуганные люди — вязнущие в непролазной грязи, уставшие от непрекращающегося дождя, измотанные постоянными нападениями адских тварей.
Всего в армии было около тринадцати тысяч человек — минус случайные потери. Разумеется, Туланн и Сигрид не могли обратиться к ним ко всем сразу. Поэтому император и тан готовились произнести речи перед офицерами и командирами отрядов, которые затем перескажут слова предводителей своим людям. Туланн и Сигрид могли только надеяться, что им достанет сил вдохнуть надежду и оптимизм в сердца солдат.
Шоретские офицеры были дисциплинированными, опытными воинами. Они сидели на лошадях, выпрямив спины, безмолвно, готовясь внимать словам императора. Феины, напротив, казались более расслабленными; они приглушенно переговаривались, полировали оружие, некоторые даже чинили обувь. Многие из рядовых хотели услышать все собственными ушами и потому отыскали местечки поближе — на деревьях или на пригорках.
Эффи, само собой, находилась при императоре; Туланн попросил ее нести штандарт. Эффи удивилась, но Фереби разъяснила, что это большая честь.
— Таким образом Туланн дает понять, что считает тебя воином, леди Морган. Возможно, он пытается подготовить тебя для нашей миссии.
— Чем, ношением флага?
Фереби смерила ее презрительным взглядом.
— Тот, кто несет штандарт, прикрывает императора в бою. Это значит, что ты его телохранитель и готова защищать императора ценой собственной жизни.
— Правда? Он так полагает? — Эффи готова была отпустить ехидную шуточку, однако смолчала. Так или иначе, Туланн действительно оказывал ей честь, и Эффи следовало быть благодарной.
Сбор начался в полдень. По-прежнему шел дождь, к счастью, довольно мелкий. Эффи до сих пор сидела на лошади не вполне уверенно, но она твердо решила сделать все возможное, чтобы не подвести Туланна. Облачка пара вырывались из конских ртов и ноздрей, а штандарт императора болтался, как мокрая тряпка. Девушка украдкой пыталась помахать им, чтобы заставить флаг развеваться, однако он был слишком сырым, и ее усилия ни к чему не привели.
Речь Туланна Эффи слышала уже трижды и вполне одобряла ее. В своем выступлении император вполне реалистично обрисовывал положение дел, при этом внушая и некоторый оптимизм. К удивлению Эффи, Туланн начал говорить на языке, которого она не знала. Видимо, это был древний шоретский — классический язык этого народа. Император произнес несколько предложений, прежде чем Эффи услышала собственно начало речи.
— Слушайте меня, шореты. Я ваш император, избранный богами, дабы предводительствовать моим народом. Должно быть, сейчас многие из вас полагают, что боги жестоки или же у них извращенное чувство юмора. Но попробуйте себе представить, что чувствую я…
Послышались нервные смешки, и Эффи улыбнулась. Ей хотелось, чтобы император завоевал сердца людей, и сам он стремился к этому всей душой. Может, Туланн не будет чувствовать себя таким одиноким, когда…
Она не вернется к нему. Эффи знала это с тех пор, как Туланн разрешил ей уйти. Эффи не позволяла себе даже думать об этом в те моменты, когда он видел ее глаза: боясь, что проницательный Туланн все поймет. Когда Эффи попадет в родной мир, она сразу отправится домой, в Шотландию. Домой — в свою маленькую квартирку, к наркотикам и безнадежности… Эффи вздрогнула и снова глянула на Туланна. Теперь он обращался к феинам.
— Я не знаю, как убедить вас, что мне можно верить. Я осаждал ваш город и едва не убил вашего тана, которого теперь считаю самым мудрым и благородным человеком из всех, кого знаю. — Он улыбнулся, обернувшись в сторону Сигрида, и тот ответил на комплимент величественным кивком. — Итак, что я могу сказать? — Туланн приложил руку к груди в жесте искренности. — Это было глупейшей моей ошибкой, и это же стало мне хорошим уроком. Я прошу простить меня и понимаю, что прошу многого. Феины — гордый народ, так же как и шореты. Мне стыдно, что именно по вине шоретов в Сутру пришло зло. Да, это наша вина, но совместными усилиями…
Эффи снова отвлеклась. Ей было холодно — как и всем прочим. Она промокла до костей, тяжелое древко знамени оттягивало руки. Главное, не уронить флаг — вот это уж точно было бы дурным знаком. Пытаясь отвлечься, она обвела взглядом другие штандарты в толпе и подумала, что каждый из знаменосцев наверняка чувствует такую же ответственность.
Внезапно Эффи померещилось знакомое лицо, и она вздрогнула. Определенно, этого человека здесь быть не могло. Девушка прищурилась, вглядываясь в толпу. Нет, ей не показалось: Туланн тоже увидел его и слегка запнулся. Затем, однако, продолжил:
— С вашей помощью, воины-феины, мы сумеем стереть Зарруса и его отвратительных тварей с лица земли… — Туланн принялся разъезжать на лошади взад-вперед перед рядами воинов, и Эффи знала, что он собирается закончить свою речь торжественным воинственным кличем. Однако император снова запнулся; на его лице появилось озадаченное выражение. Он придержал лошадь и тихо сказал что-то на ухо Сигриду.
Толпа расступилась, пропуская двух всадников. Эффи не ошиблась: это действительно был Рако, а следом за ним ехала Фрейя. Оба были изранены. У Фрейи лилась кровь из рваной раны, пересекавшей лицо от виска к подбородку. Она сидела на лошади, слегка скособочившись, и казалось, одна только сила воли удерживает ее в седле. Молодая женщина держала поводья одной рукой, а другой прижимала к себе малыша, завернутого в синее одеяло. Эффи недоуменно покачала головой; она не могла понять, что заставило Фрейю изменить решение.
— Туланн, — прошептала она. — Туланн!
Император подъехал поближе к ней.
— Это может плохо кончиться. Будь осторожен. — Эффи подкосилась на телохранителей Туланна. Они стояли слишком близко, и не было никакой возможности разъяснить Туланну ситуацию. Между тем Эффи представления не имела, как ребенок Фрейи может повлиять на Сигрида и, соответственно, на этот непрочный альянс.
— Дочь, подойди. Тебе нужен лекарь… — начал Сигрид.
— Нет, отец. Сперва я хочу обратиться к воинами феинов и сидов. — Высокий, звонкий голос Фрейи разнесся над полем. Она выехала на середину и остановила лошадь подле Сигрида и Туланна. — Я родила ребенка в Руаннох Вере — незадолго до того, как начался ваш поход. Его отцом был сид по имени Джевердан. Может быть, кто-то из вас знал его. Он погиб. Когда появился ребенок, я сбежала из города, боясь, что вы… — она бросила взгляд на отца, — вы все можете счесть рождение моего сына дурным предзнаменованием перед лицом близкой войны. Однако дни и ночи, которые я провела в Ор Койле, я смотрела на своего ребенка и понимала, что побег был бесчестным деянием, порочащим память его отца и порочащим сидов — волшебный народ, который стал важной частью нашей жизни. И вот я вернулась. Я помогу моему отцу вести нас к победе — феинов, сидов и шоретов, всех вместе. Я буду сражаться рядом с вами, потому что всеми вами горжусь. Я не знаю, что означает рождение моего ребенка, но, может быть, это знак того, что боги не забыли о нас. Может быть…
Фрейя спустилась с лошади и подошла к тому месту, где некогда начинался Аон Кранн, а теперь лежали лишь треснувшие стволы и остатки крепежа. Фрейя положила ребенка на плоскую поверхность высокого пня и развернула одеяло.
Послышался дружный вздох тех людей, что стояли достаточно близко, чтобы увидеть медвежонка. Тот сидел на пне, моргая от внезапного яркого света. Он потерял из виду мать и начал искать ее, вертя туда-сюда головенкой и сопя мокрым черным носом. Не увидев Фрейи, малыш издал жалобный плач и завозился на пне.
Когда первое ошеломление толпы прошло, три вещи случились одновременно. Во-первых, все заговорили разом — громко и возбужденно. Это расстроило крошку-медвежонка еще больше, и его плач-скулеж смешался со звуками человеческих голосов. Во-вторых, трое или четверо феинских воинов выхватили оружие. К счастью, они не осмеливались ничего предпринимать без приказания Сигрида, однако были готовы действовать.
Но самой замечательной из всех была реакция сидов. Все как один, не сговариваясь, начали проталкиваться через оживленную толпу. Насколько видела Эффи, сиды не обменялись друг с другом ни единым словом и все же устремились вперед в едином порыве: защитить ребенка Фрейи. Группа из десяти воинов, включая Рако, окружила пень. Они стояли недвижно, положив ладони на рукояти мечей.
На поляне воцарился хаос. Люди проталкивались вперед, подходя близко к краю пропасти. Феины, которые вытащили свои мечи и топоры, что-то кричали Сигриду, размахивая оружием. Они вели себя так, как поступают люди в толпе во всех мирах и во все времена: происходящее непонятно, а стало быть — это плохо, верно?.. Эффи уронила штандарт Туланна и направила лошадь к императору. Если толпа не перестанет напирать, Туланн, Сигрид и Фрейя полетят в пропасть одними из первых. А Заррус будет сидеть у себя в Дурганти и смеяться над ними, черт бы его побрал!
Эффи прорвалась к Туланну и схватила его коня за уздечку, пытаясь успокоить встревоженное животное. Настроение толпы изменилось. Там и тут завязывались драки между феинами и силами, а некоторым радикально настроенным феинам хватило бы и гораздо меньшей провокации, чтобы сцепиться с шоретами. Эффи почувствовала, как в душе вздымается паника; дело могло закончиться настоящей трагедией. Кто-то пытался призвать к порядку, но его голос тонул в гаме толпы.
— Смотрите! — раздался вдруг крик, немедленно повторенный десятками голосов. Люди остановились и обернулись к развалинам Аон Кранна — туда, где лежал ребенок Фрейи.
Йиска не верил в тихие страдания. Он часто говорил своим пациентам: «Скажу заранее: вполне возможно, что вам будет больно. Если почувствуете необходимость застонать или вскрикнуть — не стесняйтесь. Это совершенно нормальная реакция». И обычно они подавали голос, когда становилось действительно больно (причем зачастую мужчины вели себя хуже, чем женщины). Йиска полагал, что стоны и крики — естественная реакция человеческого организма на боль. И теперь, когда ему было худо — так худо, как никогда прежде, — Йиска не собирался отказываться от собственной теории. Его ноги и руки будто выворачивали из суставов; боль перекатывалась по телу, собираясь колючими пучками в локтях и коленях, а глазные яблоки словно закипели в черепе.
— А-а-а! Боже! Мелисенда, ты могла бы меня предупредить! — Он открыл глаза, и тут же из них потоком хлынули слезы. — Черт! Мои глаза. Как будто… — Йиска потер глазницы и немедленно понял, что это была плохая идея, — … они варятся в кипятке. Ох…
Сквозь пелену слез Йиска оглядел залу и мало-помалу начал различать человеческие силуэты. Он до сих пор видел зеленый свет, словно какой-то частью сознания еще оставался во сне. В зале было что-то неправильное… Фигуры двигались.
— Что за черт? Кто все эти люди? Йиска поморгал, пытаясь сфокусировать зрение, и повернул лицо к свету. Однако созерцание яркого пламени лишь вызвало у него новый поток слез.
— Хо… холодно, — прибавил он. — Мне холодно.
— Это Совет, Йиска. — Он ощутил, как Мелисенда обернула его одеялом, и теплая рука ободряюще сжала плечо. Рука, которая внесла смысл и память в его сон.
— Ты видела, Мелисенда? Ты видела то же, что и я?
— Да, — тихо сказала она. — Я видела. Ты преуспел, Йиска. Твои сны, твои предания дали Бразнаиру достаточно энергии, чтобы разбудить Совет Темы.
Йиска не видел ее лица — лишь расплывчатый белый овал, но чувствовал, что Мелисенда лучится радостью.
— Вот. — Она прижала к его глазам прохладный платок, который немедленно промок насквозь. — Ты принес извне силу, которой недоставало Сутре. Магическую энергию, до которой не успел добраться Заррус:
Йиска кивнул, прижимая платок к глазам. Наконец зрение несколько прояснилось, и он сумел получше рассмотреть людей, хотя мелкие детали все еще оставались расплывчатыми. Сидов было около десятка — мужчин и женщин в богатых, изукрашенных одеждах, несколько поблекших от извести и воды. По большей части они были немолоды, Мелисенда казалась самой юной среди них. Йиске подумалось, что он может определить клановую принадлежность сидов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48