…Оставшись один, Эйрар забрался в постель и стал ждать рассвета, чувствуя себя в свой предсвадебный день несчастнейшим из людей. Все тело мучительно ныло, он уже знал, что поспать навряд ли удастся, разве только урывками. Он попробовал думать о красоте и очаровании Аргиры — самая мысль о том, чтобы обладать ею, доставляла блаженство…
Но как только его голова коснулась подушки, он перенесся в какой-то иной мир и понял: ему предстояла вещая ночь из тех, что, казалось, всегда предшествовали крутым изломам его судьбы.
…Безумные всадники мчались сквозь его сон; золотая корона манила издалека. Потом зажглись холодные зимние звезды — восходило созвездие Единорога, и он изо всех сил устремился к нему, но гнусный червь, виденный когда-то в хижине Мелибоэ, растерзал его крылья, и он, упав, покатился куда-то в бездну по нескончаемому крутому откосу, и вдруг все кончилось, и его обняли белые руки, принесшие покой, и он спросил: «Это смерть?» — в то же время сознавая, что спит, — и откуда-то явилась песня:
Ночь под безлунными небесами, где плещут сполохи — бледные отраженья огней городов, полоненных тенями, а вдалеке — бессильных ратей движенье…
…И тут Поэ Глупец осторожно коснулся его шеи под ухом, без шума, по-походному разбудив. Поэ держал в руке свечу, а за окном разливался металлически-синий предутренний свет.
— Что случилось, друг? — спросил Эйрар.
— Плохо дело, боюсь! — ответил Поэ. — В доме, где ты посадил под стражу двоих старых «союзников», твою родню, ночью слышался топот и какое-то мяуканье. Там вспыхивали синие огни и кто-то страшно кричал!
Эйрар мигом оказался на ногах:
— Идем!
Улицы были еще по-ночному пустынны, лишь изредка попадались вышедшие на прогулку коты, да еще реже — пьянчужки, храпящие у порогов. Поэ шепотом обратился к стражнику, застывшему у дверей маленького каменного дома в квартале ювелиров. Стражник сжимал побелевшими пальцами древко копья и клялся Богами и грифонами — никто и ничто не проникало внутрь дома сквозь эту единственную дверь; но этак с час тому назад они с напарником в самом деле услыхали тяжелый топот наверху, а потом вспыхнули колдовские огни и раздались кошмарные крики…
…Нижний этаж, где прежде была лавочка, теперь пустовал. Эйрар взлетел наверх по ступеням, но дверь оказалась заперта изнутри. На стук никто не откликнулся, и он уже примеривался ударить плечом, но Поэ отсоветовал:
— Это очень крепкий дуб, государь герцог… позволь лучше мне! — и, вынув короткий меч, принялся умело и ловко рубить дверь. С каждым ударом на пол опадали длинные завитые стружки.
Тем временем шум привлек внимание горожан. На другой стороне улицы распахнулось окно, высунулась голова любопытного, потом еще и еще. Кто-то закричал:
— Стража!..
Парень, карауливший дверь, вышел наружу и попытался успокоить людей. По знаку Морского Орла на шлеме в нем признали воина Ос Эригу; собравшаяся толпа зашумела громче, люди явно решили, что за изменниками явился палач, а они заперлись и не даются. Эйрар услышал крики:
— Несите веревку!
— Огня!.. Зажгите огонь!
Дыра в двери была шириной всего в несколько дюймов, и Эйрар знал, что надо спешить, спешить изо всех сил — и все-таки ему пришлось спуститься вниз, вновь выйти наружу и предъявить себя горожанам. Те узнали его и разразились восторженным ревом, и Поэ Глупец со всех ног помчался за стражей, а молодой герцог напутствовал его:
— Да пусть прихватят топоры…
Но люди услышали, как Эйрар отдавал приказание, и откуда-то вмиг появился добрый топор и широкоплечий малый при нем. Ему потребовалось всего несколько ударов, — посыпались щепки, и вот уже можно было просунуть руку вовнутрь и откинуть засов.
Дверь то ли отворилась, то ли попросту рухнула… Толпа любопытных почти втолкнула Эйрара через порог, и он тотчас понял: здесь поработал Мелибоэ. В комнате витал не только запах смерти — был еще и другой, настолько жуткий, что простодушного силача, рубившего дверь, немедленно вырвало. И воздух был до того напоен магией, что глаза лезли из орбит.
— Назад! — крикнул Эйрар. — Назад, если вам дорога жизнь и душа!
И сам не посмел сделать дальше ни шагу, пока по его просьбе ему не передали мешочек зерна. Выложив вокруг себя пентаграмму, он начал произносить самое страшное отвращающее заклятие из всех, какие знал… Но вот знакомая слабость отозвалась дрожью в коленках, и страх исчез с лиц зевак, заглядывавших с лестницы, а потом исчезли и сами зеваки, потому что прибежал Поэ и привел с собой стражников.
Поздно!.. Слишком поздно…
За маленькой прихожей виднелась комната побольше. Окно в комнате было слегка приоткрыто, а с подоконника на пол тянулась длинная полоса зеленой, гнусно пахнущей слизи, а справа и слева — отметины грязных когтей… След вел в спальню, и Эйрар понял, почему ему снился червь, ноющий за прутьями клетки. Ночной ужас обрел плоть: на полу спальни лежал отец — его родитель, его учитель и друг — лежал, уставив седую бороду в потолок — неподвижный, иссохший, бескровный, точно вырезанный из мрамора — и рядом с ним дядя Толо, лицом вниз, с прокушенным затылком… развороченная плоть была бледна и лишена даже капельки крови…
Эйрар отчаянно закричал и рухнул на пол, проваливаясь во тьму…
Он не знал, сколько минуло времени. Но вот в храмах и на улицах зазвонили колокола, и кто-то подошел к нему со словами:
— Сегодня твоя свадьба, государь. Пора наряжаться!
Ему помогли подняться и под руки проводили по ступенькам на улицу, и люди обнажали перед ним головы, бормоча что-то сочувственное. Никто больше не требовал вздернуть предателей: горожане искренне соболезновали его горю. Но за пределами квартала ювелиров, там, куда не дошли скорбные вести, шапки летели в небо, а со всех сторон слышалось:
— Да здравствует Хозяин Дейларны!
— Счастливой свадьбы тебе, государь!
Его уже поджидал господин Ладомир, а с ним Рогей и Микалегон — два шафера.
— Мой отец умер, — простонал Эйрар, и тут горе и слабость, причиненная страшным заклятием, совсем скосили его, он подломился в коленях и упал на застланную коврами скамью. Рыдания душили его. Старый рыцарь коснулся его плеча, произнося добрые и достойные слова утешения. Но они не облегчили душу, как не облегчила ее и совсем уже дикая мысль, что по-настоящему сейчас мог бы помочь лишь один человек — Мелибоэ-чернокнижник, Мелибоэ-философ — Мелибоэ, который и послужил причиной всему. Эйрару показалось, что измученный мозг стянуло узлами… и, как ни странно, именно это ощущение все-таки придало ему сил и помогло справиться со слезами.
— Я должен идти, — сказал рыцарь, обрадованный тем, сколь действенны оказались его увещевания. — Мне следует побеседовать с невестой, ибо я, как опекун, замещаю ее отца.
И он удалился.
— Ну так что, парень? — спросил герцог Микалегон. — Собираешься пережить своих предков — или как?
И протянул Эйрару кружку с глотком огненного вина.
Явился горбатый портной и принес одеяния. Явился священник и принялся наставлять Эйрара в предстоявшем обряде. А снаружи неслись радостные клики, писк скогалангских свистков мешался с торжественным звоном колоколов, город полнился ликованием, сладкое вино лилось в чаши, люди шутили и подзадоривали друг друга…
Аурарий считался престолонаследником, и его свадьба, конечно, должна была совершиться первой. Время тянулось. Эйрар никак не мог взять в толк, о чем это говорил ему священник, и в добрых глазах святого отца росло недоумение: юноша вновь и вновь забывал, как следовало отвечать на вопросы.
И вот наконец, сияя и пританцовывая, по ступеням взбежал мальчик-посыльный с новеньким значком Кошки, вышитым на рукаве, и радостно объявил:
— Все готово! Пожалуйте, государь!
К тому времени Эйрар успел прийти в себя настолько, чтобы спросить:
— Где Мелибоэ?..
Ему ответили, что нынче с самого утра колдуна никто не видал, а вообще-то он безвылазно сидел в своем курятнике с тех самых пор, как ему доставили отысканные в городе философические инструменты.
Трубы пели на улицах. Эйрару все еще казалось, что кожа лица натянута, точно на барабане, и тем не менее, все вместе — музыка, взгляды, необычность происходившего — словно бы сговорилось встряхнуть его, вдохнуть силы. Микалегон подсадил его в свадебный экипаж, хлопнув по плечу со словами:
— Держись, парень! Вспомни Медвежий фиорд — я-то тогда уже понял, ты не из той породы, чтобы сдаваться!
В соборе не оказалось епископа, обряд совершал простой священник — духовный владыка Наароса был валькингом, и его отпустили с Богом по его просьбе. Преклоняя колени подле Аргиры, Эйрар покосился на нее и понял: она знает, что у него случилась беда. Как бы то ни было, он ухитрился запутаться лишь в одном ответе — насчет того, что он, дескать, берет эту женщину в жены безо всякого приданого, кроме крови короля Аргименеса в ее жилах — да и то, вопрос не входил в обычную службу и был задан лишь ради имперской наследницы.
Под звуки флейт и звон струн, под крики скачущих свадебных танцоров их повели прочь от алтаря, через боковой неф к двери наружу.
— Я скорблю вместе с тобой, — шепнула она, и ему подумалось: «Первые слова, произнесенные моей женой!»
Поскольку титул принца был выше, его свадебный пир происходил в ратуше, а для свадьбы Эйрара отвели зал гильдии кожевников. Зал был убран со всей подобающей роскошью, но неистребимый запах кож витал в воздухе, вливаясь сквозь высокие окна. Люди, кому надо было поздороваться или попрощаться, переходили с пира на пир. Герцог Микалегон пил больше всех и без конца сыпал шутками, далеко не всегда пристойными. Уже горели факелы, когда Аргиру и Эйрара подняли с мест под звуки свадебной песни:
— «И наедине оставляем…» — последние слова еще звучали за дверью на лестнице, когда герцог Эйрар обнял и прижал к сердцу ту, что некогда клялся завоевать… Но его страстное объятие осталось почти безответным, а потом ее руки безвольно повисли вдоль тела, и его ищущие губы натолкнулись на холодную щеку… холодную, как щека Гитоны тогда… как ледники неведомых северных гор…
Он выпустил ее и отшатнулся, шепча едва слышно:
— Ты… не любишь… ты не желаешь меня? Аргира, единственная моя!..
На улице фальшиво протрубил рог, кто-то — судя по голосам, вольные рыбаки — лупил в сковородки, выкрикивая бесстыжие свадебные напутствия своей родины. Принцесса Аргира взглянула ему прямо в глаза:
— Государь Эйрар, я твоя жена и принадлежу тебе по праву. Ты волен развязать мой девичий пояс и поступить со мной, как тебе вздумается. Но любить… Я уже говорила тебе когда-то: Семь Сил стоят между нами. Я — дочь Колодца… а ты в эту ночь, для любой женщины самую драгоценную, приходишь ко мне, осквернив себя магией — магией нечистой и смертоносной! Что же я могу тебе подарить?..
На миг его объяло желание стиснуть ее в объятиях, стиснуть грубо и властно. Он даже оглянулся на приготовленную постель… Но только на миг.
С улицы вновь донеслись веселые непристойности, но Эйрар ответил на них криком, полным ярости и отчаяния:
— Я покончу с ним!.. Покончу!..
Схватил меч и как безумный ринулся в двери, а потом — по лестнице вниз.
38. БЕЛОРЕЧЬЕ. БРАЧНАЯ НОЧЬ
— Ах, юноша… — сказал Мелибоэ. — А ведь другой на твоем месте еще и благодарил бы меня за то, что я избавил мир от худшего твоего врага. Ума не приложу — и с какой это стати случайные обстоятельства рождения налагают на людей столь крепкие узы, что они уже и не вольны выбирать друзей, которых следует держаться?.. Пойми, юноша, от этого зависело твое будущее, и не только твое — многих и многих. Старика невозможно было обратить в нашу веру. Тут мы сошлись, я и твой рыцарь-советник, большой, между прочим, негодяй в некоторых отношениях…
Сбитый с толку, Эйрар только и нашелся сказать:
— Негодяй? Рыцарь Ладомир?..
— Он самый — господин Ладомир Ладомирсон. Ну да, он доверху полон красноречия и высоких стремлений, с этим я соглашусь. Мне приходилось видеть подобных ему: Валька Неразумного, например. Цель Валька — соединить два народа — столь высока, что средства становятся безразличны. Вроде того, как если бы он учил своих детей плавать и не слишком печалился, начни они при этом тонуть…
Эйрар не стал спорить с ним. Он сказал:
— Насчет Валька не знаю, а вот тебя нынче точно интересовала цель, но никак уж не средства. Кроме того, ты пытаешься направлять судьбы других людей — а ведь ты, помнится, сам говорил мне когда-то, что никому из смертных не стоит этого делать. И еще я знаю: ты одним ударом убил моего отца и мою любовь. Ты не имеешь права жить в свободной Дейларне. И ты не будешь в ней жить.
Мелибоэ пожал плечами:
— Нынче ты не потерял ничего такого, чего тебе не случалось бы уже утрачивать в прошлом… так что с философской точки зрения ты, конечно, неправ. А высоких целей у меня нет вовсе, кроме одной — наблюдать за судьбами мира. И мне вовсе нет нужды подавать кому-то советы… Поступай, словом, как знаешь… а мне не привыкать к доле изгнанника. Я слышал, Дзик
— красивая страна, да и народ там не столь щепетилен… Не даст ли ваша светлость мне корабля, чтобы я мог уехать?
Так кончилась эта встреча — еще одна встреча, завершившаяся разрывом. А утром с севера впервые пришли вразумительные новости: привез их гонец, скакавший без отдыха несколько дней. По его словам, Вальк медленно двигался к югу, везя множество боевых машин и собираясь брать Наарос. Шел всего с тремя терциями: для большего числа невозможно было добыть съестные припасы. Легкой кавалерии при нем также было мало, конница в основном осталась охранять дороги из обеих Ласий, потому что рудокопы Короша и горцы Корсора действовали весьма решительно, и даже по большаку едва удавалось подвозить припасы из Бриеллы. А подвозить приходилось — Норби был до костей обглодан зимней войной, да и из-за моря ничего не поступало.
Кто призвал Корсор к восстанию? — неважно, кто; Вальк сидел в Ставорне, и первейшей заботой военного герцога Эйрара теперь было как можно скорее выдвинуться вперед, чтобы ухватить-таки бриельскую крапиву посреди Белоречья — и выдернуть с корнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55