А? Молчишь? Не знаешь?Вот… если подумать, то и правда лучше не делать ничего — так ничего и не нарушишь. Или не сделаешь того, что предопределено? И опять — кара в грядущих перерождениях? То-то. Потому ты и нужен мне…Все мы знаем, что есть плохо, что есть хорошо. Учились как-никак. Хорошо следовать закону, хорошо знать свое место. Только вот если закон дурной, то хорошо ему следовать ли нет? А? Пока я тебя не знал, я не знал покоя, но я убежал себя, что все, что со мной случилось, — верно, правильно, и иного пути нет. А узнав тебя, узнав твои видения, вот о скажу — все неправда. Если у каждого деяния может быть множество исходов, то нет смысла ни для «дурного», ни для «доброго». И доброе, и дурное не само по себе, а зависит от того, кто и как смотрит. И как тогда судить о добре и зле?Или мне стоит плюнуть на все и судить самому? А? Нет покоя, нет покоя…Вспомнились что-то мне слова Тао Печального:Нет покоя ни в небе, ни на земле,Ни в сердце людском.Мы кружимся листвой на осеннем ветру.Но откуда тоска, если все уже решено и записаноНа скрижалях Предопределения?Оттого, что записано — но не нами…Не нами! Вот в чем суть. Боги играют нами, как фигурками на доске «четырех основ». И ради этого мы созданы? Ради игры бессмертных?Не сочти меня святотатцем, Ономори-ан-Мори. Я не верю в это. Есть что-то еще.Когда я был совсем юн и мне было наплевать на игры богов, на правильные и неправильные мысли, когда я знал, что знаю все, и все было дозволено, как всегда бывает в юности, я любил плясать на лезвии ножа. Сейчас понимаю — мне просто везло. Или тоже — предопределено? Твой отец тоже был таким. И тот, кто зовется теперь Золотым Государем… Неужто так было? Было, было…Твой отец тогда рассказывал о легендах твоего рода — у каждого рода есть свои легенды. Он говорил о древнем боге-отступнике, который пожалел людей и восстал против собратьев, дав людям Дар — возможность вырваться из кругов Предопределенности. Кругов Перерождения. Имя его забыто и проклято, но Дар остался, однако лишь немногие умеют увидеть и открыть его в себе. Взгляд наш закрыт. И потому мы — пленники Предопределенности и игрушки богов. Знаешь, что это значит?Ономори, что с тобой?!А, знаешь… Боишься? Ну так я вместо тебя скажу.Твой Дар — это оно и есть. Ты видишь все, что может быть. А это значит, что предопределенности-то нет. А значит, нет раз и навсегда данных правил, и когда нам говорят — «это благо, потому что так сказали боги», то это ничего не значит. И добро есть что-то не то, что мы сейчас зовем добром. И зло — не то, что мы зовем злом. Потому что ничто не предопределено. Потому что надо лишь решиться. И тогда не кто-то другой, а ты сам будешь решать, что есть добро и зло, что есть справедливость и несправедливость, потому что у тебя есть Дар.Да пей, пей. Я-то долго думал об этом, а ты как щенок в воду…Ладно, молчи. Нет, вот что мне ответь.Я был молод, как ты, когда вместе с твоим отцом и… Хунду… Золотым Государем мы вместе учились писать в управе захолустного городишки с саманными стенами, где улицы — сплошная истолченная в пыль засохшая грязь да куриный помет. В дождь развозит так, что по колено хлюпаешь… Мечтали мы о подвигах, конечно же. Читали о деяниях божественных героев древности, повергавших племена и воевавших с огнеглазыми демонами севера. И тогда твой отец сказал — вот, слава предков, слава предков, а мы сидим в курином помете, и княжества воюют, а варвары на злых маленьких коньках приходят из западных степей и северных лесов и берут что хотят. И зачем нам память о предках, если самим нечем гордиться?С тех слов и началось… Двадцать лет назад я вонзил свой драгоценный железный черный меч с двенадцатью кольцами, меч по имени Усмиритель, в глотку поверженного князя Амгу Тахая…Мы стояли лицом к степному ветру, мы трое, а за нами солнце поднималось из-за гор, и мы хохотали и обнимались, потому что все было правильно. И твой отец орал — нет ничего предопределенного, есть то, что мы делаем! И есть лишь наш закон, потому что мы правы!Ох, как мы плакали тогда… Плакали от счастья на победном пиру и плакали от горя по погибшим, потому что река окон, мелкая степная речка, текла кровью, и мне казалось — от горя и счастья наши слезы потекут второй рекой, зеленой и прозрачной. А Тохон была соленой и красно-мутной и пахла железом.Мы были полны восторга и надежды. Мы обрели славу. Теперь мы хотели счастья и справедливости для всех. Мы трое были как один, и потому я радостно отдал первенство Хунду и склонился перед ним. Ведь мы были друзья, а править из нас троих подобало именно ему. Я — воин, твой отец был всегда мудрецом, а Хунду был прирожденный правитель. В тот день я был готов умереть за него, так я его любил.Но вот думаю сейчас — почему он, почему не твой отец? Ведь именно у него была хара — священная сила истинных владык, это он мог лечить скорбных разумом прикосновением рук…Да, мудр был твой отец, отказавшись от власти. Потому что он получил жизнь и спокойствие. А я получил унижение и забвение…Вот потому я и говорю — мы ошиблись, мы свершили не то, что предопределено, мы заняли не свое место в круге жизни. Иначе мы жили бы в покое и благости — как все те, кто идет правильным путем.Но тогда мы плакали от счастья.А Хунду улыбался нам, он поднял нас и обнял, и я был готов жизнь за него отдать.А он уже знал, что сошлет меня на границу. Вроде почет — защищать новорожденное Срединное Государство, Средоточие Мира… Я все пытался оправдать его — надо же следить за варварами, а кто усмирит их лучше полководца, лучше меня? Но потом он трижды пытался меня убить. Он, больше некому. А потом он обвинил меня в измене, и спасся я, лишь уйдя в монастырь и сбрив волосы. Но и тогда я пытался оправдывать его. Я сам согласился на его закон. Я сам создал эти правила игры…А потом он, видать, ради пущей безопасности взял мою дочь в наложницы. Другие скажут — великая честь! Вторую же дочь мою выдали замуж за варварского царька… И все во благо! И никто ничего не сказал! Все справедливо, ибо это дела государя, а он не может быть неправеден!Я и сам себя убеждал в этом. Только напрасно. А теперь пришел ко мне ты, и я снова вижу — я терплю из-за того, что не нашел своего пути. Теперь я его найду. Нет неизменных правил. Нет необходимости покоряться тому, что есть. Теперь я знаю, как надо.Что ты скажешь мне, Ономори? Что ты видишь, Зрячий? Красный Дракон призывает тебя, Поводырь Справедливости!Наставник, кряжистый, как горный дуб, стоял над ним. Ономори смотрел на него снизу вверх. Небо светлело. Восходы в это время года красные — от ветра из степей.Вот, значит, суть Дара? Его Дара? Поводырь?А почему нет? Ведь это правильно, он давно это знал…В ушах у него болезненно звенели невесть откуда прилетевшие слова. Он никогда не слышал их, но они грохотали так, словно он помнил их от рождения. Или до рождения? Или не он?— Я, — медленно заговорил он, с трудом проталкивая слова сквозь пересохшее горло, — я иду за тобой. Мэй аньтъе.— Что? — спросил Красный Дракон.— Я иду; — повторил Ономори. Решение было принято.Стало легче.Желтая пыль забивала глаза, нос и рот. Ономори поплотнее затянул платок и прищурился. Этот ветер будет дуть еще пару дней, потом последует несколько дней затишья, когда желтая пыль будет оседать на землю. А потом упадут первые капли дождя, и первый день сезона дождей будет легок и прекрасен, потому что дождь вымоет из воздуха пыль. А потом на землю обрушится животворящий, тяжелый, многодневный дождь. И тогда идти можно будет только по дорогам. Но поля зальет, и это хорошо для крестьян. Они будут ловить на полях рыбу, и собирать улиток, и растить новый урожай. А пока песок сдирает кожу с лица, пыль забивает глаза и ноздри людей, коней и быков.Крестьяне — народ болот. Народ залитых водой полей. Они не ходят по дорогам. А войска иногда ходят по полям, когда с Высокого Неба нисходит великая сушь и опаляющая жара. Тогда говорят, что настает пора Огненного Дракона, который парит над землей на пламенных крыльях, сжигая дыханием все живое Тогда народ полей приносит ему кровавые жертвы, а народ дорог совершает возжигания в храмах.Каждый князь строил дороги в своем княжестве, а государь — как только какому из князей доводилось до престола дорваться — во всем краю. И не из сочувствия к крестьянам, а потому, что без дорог по большей части страны было просто не пройти. И строили эти дороги те же крестьяне, и поддерживали их в порядке. И даже не потому, что за небрежение к дорогам грозила казнь, а потому, что лучше уж пусть войска ходят по дорогам, чем по полям.Любой полководец предпочел бы пересечь реку в самом начале дождей. Но Ономори сказал — надо сейчас. Он видел это неделю назад, когда Тахэй-ан-Лин, Красный Дракон, поднявший синее знамя мятежа, сидел за каменными красными стенами городишка в предгорьях, держа совет со своими военачальниками. Ономори решился смотреть грядущее не сразу и с великим страхом, потому что опасался, что в голову снова хлынут видения и он потонет в их водовороте. Когда-нибудь они совсем захлестнут его.Ему и так нелегко было вне стен монастыря. Он постоянно держал себя в кулаке, ни на мгновение не отвлекаясь. Он боялся — несмотря на все обучение. Но в тот день он решился убрать стену, которую возвел в своем сознании, и все же заглянуть в грядущее.Все оказалось совсем не так страшно. Сосредоточившись на блестящей точке маленького серебряного шарика, подвешенного над светильником, он начал «уходить». Он должен был увидеть путь к победе над Хунду-каном, Золотым Государем. Путей этих было много, и перед ним развернулся целый веер видений, находящих одно на другое, и понять, что есть что, было совершенно невозможно. Тогда он стал сосредоточиваться на наиболее четких и ярких образах, постепенно вытягивая за эти образы цепочку событий. Держать ее всю в виду было очень трудно, и потому он сосредоточился лишь на ближайшем звене. В этом звене как раз и перекрылись картинки различных вероятных событий, неожиданно образовав одну, очень четкую картину. И тогда он сказал — надо пересечь реку Орон до окончания пыльных ветров. И, как показалось ему, он ощутил на себе там, в мире видений и теней, чей-то взгляд. Как будто кто-то нашел его.Он сказал эти слова — и очнулся. И ощутил свое тело. А телу было очень худо. Он хотел пить — и не мог глотнуть, потому что сразу же выворачивало. В животе была противная скользкая слабость, и он еле удержался от того, чтобы позорно не обмараться. Его трясло, голова болела, словно ее сверлили. В общем, очень хотелось как можно скорее сдохнуть. Красный Дракон, Тахэй-ан-Лин, испугался за него и приказал лучшим своим лекарям позаботиться о нем. Ему дали макового отвара, и он рухнул в темный тяжелый сон, после которого все равно продолжала болеть голова. Но видений не было. Не было их и потом, когда он снова смотрел будущее для Красного Дракона. Только ощущение следящего взгляда теперь не проходило, но оно не мешало, и Ономори быстро привык.К вечеру ветер начал стихать. Обманчивое облегчение — поутру опять разгуляется Ветровой Дракон, хотя осталось ему буйствовать всего два дня. Ему не возжигали курений. Ветровой Дракон не принимал жертв. Он всегда буйствовал в определенное время года и определенное количество дней, никогда не уступая ни молитвам, ни жертвам.Все было изжелта-серым — и мутная вода, которую можно было пить, только пропустив ее через ткань, и тупо раскачивающиеся, уставшие бороться с ветром ивы. «Бедняги, — подумал Ономори, — они как я. Терпим и ждем».Солдаты налаживали переправу при последнем свете тусклого дня. Переправа началась уже ночью. Заготовленные заранее факелы сгружали с телег, и отряженные под эту задачу солдаты быстро бежали во мглу. Вдоль переправы замерцали на ветру красные тусклые огни, какие-то размазанные и почти ничего не освещавшие. Впрочем, нужно было лишь обозначить путь. Ветер еще не утих, но уже не выл, и можно было не срывать глотку на приказах. Вот во мглу по цепочке огоньков ушли передовые отряды, которые в ночи займут оборону по ту сторону Орона. За ними повели коней с замотанными тканью мордами. Животные покорно шли — и тоже таяли во мгле, а топот их копыт тонул в ветре, и казалось, что они уходят в никуда. Как мертвые за ту реку, что разделяет мир мертвых и живых… И если кто и падал в реку, то в эту ночь никто не слышал ни криков, ни зова на помощь. И потому умирали молча.Ономори переправлялся вместе с Красным Драконом. Рядом с этим человеком ему не было страшно. Это был вождь, которому он верил. Мало увидеть — надо еще и сделать. А Красный Дракон словно поддразнивал судьбу — он никогда не просил Ономори высматривать все до мельчайших подробностей. «Это, — говорил он, — должно остаться мне. Должен сделать сам хоть что-то». Ономори понимал — наставник ищет в своей удаче подтверждения собственной правоты. И пока все шло удачно. Значит, Красный Дракон прав и его закон — истинный.Небольшая крепость за рекой была захвачена почти сразу, потому как никто не ждал, что Дракон переправится ночью, во время ветров. Местный командир счел за благо преклониться перед несомненной удачей Дракона. Да еще, судя по возрасту, он помнил дни его прежней, уже легендарной славы. Какой дурак стал бы тут сопротивляться?А местным жителям тем более не приходили в голову мысли о сопротивлении. Раз так случилось, значит, так предопределено, и дело простолюдина принимать все как есть. Не простолюдину вставать против воинов. Разве что пожелает испытать свое предопределение и сменить вилы на меч. Может, среди людей дорог такие и найдутся. Но не среди людей полей и болот. Не среди тех, кто не ходит по дорогам, кто по колено в воде работает на рисовых полях. Это особая каста. Некоторые даже говорят — это другой народ. Может, и правда они жили тут прежде тех, кто пришел строить дороги? Полководец, позаботившись о размещении солдат и, несмотря ни на что, выставив охрану и выслав разведку, созвал совет. Не время сейчас ложиться спать, хотя уже наступила ночь. Красный Дракон созвал всех в дом командира крепостного гарнизона, которого обласкал и оставил на прежней должности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93