Ее суровые повадки мало переменились.
Самый тяжелый за это время приступ сменился забытьем. Виндилис склонилась над подругой. Окна, занавешенные тяжелыми шторами, не пропускали света, но у постели всегда горела затененная лампа. В ее коптящем свете она видела, что Иннилис лежит свернувшись, подтянув колени к разбухшему животу. Волосы прилипли к потному лбу, кожа стала желтоватой, щеки ввалились. Из запекшихся губ вырывались всхлипы. Виндилис приложила ладонь ко лбу и ощутил жар, но Иннилис дрожала в ознобе.
— Милая, милая! — Виндилис поспешно плеснула в чашку воды, приподняла подруге голову и поднесла чашку к губам. — Вот, попей.
Иннилис сделала глоток и подавилась.
— Не спеши, по глоточку, тихонько, о, моя бедняжка!
Наконец она уложила свою пациентку на подушку и отошла, чтобы взять плащ. Каменный пол студил босые, ноги. Обе спали без рубашек, ради тепла и утешения, которое приносило им соприкосновение тел.
— Не уходи, пожалуйста. Не уходи, — простонала Иннилис. — Побудь со мной. Держи меня за руку. Так больно!
— Потерпи минутку. Я достану порошок мандрагоры. От него тебе полегчает.
Иннилис вздрогнула.
— Нет! Не надо. Он повредит маленькой!
Виндилис проглотила проклятие нерожденному младенцу.
— Не думаю. Все равно ты больше не можешь терпеть.
Иннилис обхватила руками тело под грудью, которая налилась зрелой красотой, но так болела, что не выносила прикосновений.
— Нет, дитя Граллона, и… и мы с ней вместе, на Сене… Я выдержу. Я должна. — Ее лицо обратилось к нише, где, едва различимая в тени, стояла статуэтка Белисамы. — Матерь Милосердная, помоги мне.
Виндилис накинула на плечи плащ, застегнула пряжку.
— Хорошо, но по крайней мере лечебный отвар-то выпить можешь? Он тебе не повредит, а просто снимет жар, — она взяла лампу. — Мне понадобится свет. Не боишься темноты?
Иннилис устало качнула головой.
— Не боюсь.
Виндилис подозревала, что это неправда.
— Пожалуйста, возвращайся скорей.
— Я сейчас, — Виндилис поцеловала Сестру и вышла.
В коридоре она столкнулась с дочерью Иннилис, маленькой Одрис.
— Что случилось? — спросила девочка. — Маме опять плохо?
— Да, — ответила Виндилис. — Иди спать.
Детское личико вытянулось.
— Я хочу видеть маму!
Дочери Хоэля было уже десять лет, на два года больше, чем Руне, которую Виндилис родила от того же короля. Но Руна уже переросла Одрис, к тому же обладала смышленым и живым характером. Одрис же страдала припадками, разговаривала как младенец, и учение давалось ей с трудом. Иннилис очень тяжело рожала ее, и Виндилис со страхом предвидела, что вторые роды будут не легче.
— Прочь, я сказала! — гневно крикнула жрица. — Марш в свою комнату, не то я тебе задам. И сиди там!
Одрис испуганно взвизгнула и убежала.
В кухню через дымоход уже проникал утренний свет. Виндилис раздула огонь и подкинула хворосту, чтобы быстрей разгорелся. Отвар она приготовила заранее, но его приходилось разогревать, чтобы растворился мед. Мед скрывал вкус ивовой коры. Считалось, что кора опасна для плода, и Иннилис отказалась бы принимать отвар, если распробовала бы его, но ей необходимо сильное жаропонижающее и… да, щепотка мандрагоры. Ожидая, пока согреется напиток, Виндилис расхаживала от стены к стене.
Вернувшись к Иннилис, она нашла молодую женщину почти в обмороке.
— Вот, любимая, я здесь, я всегда, всегда с тобой, — шептала Виндилис, приподнимая ей голову и заставляя пить. Потом сама легла рядом, во влажную, пахнущую потом постель, обняла подругу и баюкала, пока та не уснула.
Масло в лампе почти выгорело, но подливать уже не было смысла — скоро появится прислуга и откроет окна. Отдохнуть опять не удастся. С тем же успехом она могла умыться и одеться. Горячей воды для ванны не осталось, но Виндилис не боялась и холодной.
Она прошла в смежную комнату, где Иннилис в счастливые времена проводила чуть ли не все свободное время. Бронзовое зеркало на стене отразило бледный свет и осветило серебряные тазики, расписные вазы, яркие ткани, статуэтки. В нише стояла еще одна фигурка Белисамы — когда на нее упал луч света, богиня словно ожила, выступила вперед во всем своем ужасающем величии.
Виндилис задохнулась. Она вдруг бросилась к нише, простерлась на полу.
— Иштар-Исида-Белисама, — молила жрица, — пощади ее. Возьми, кого пожелаешь, как пожелаешь, но ее пощади, и я не буду знать иных желаний, кроме служения тебе!

III
Еще в дороге Грациллоний пообещал своему конвою отпуск и пирушку по случаю возвращения. Несколько дней ушли на приготовления. Нужно было заказать зал в излюбленной таверне в Рыбьем Хвосте, доставить хозяину пару свиней, бочонок вина, какого тамошний хозяин у себя не держал, найти музыкантов, актеров и дополнительную прислугу, пригласить друзей-горожан. Пришлось подрастрясти общую казну, но никто об этом не жалел: город обеспечивал и свои войска, и легионеров всем необходимым, помимо скромного жалованья, которое выплачивалась в надежной монете. На этом настоял король, и купцы его поддержали — им выгодно, когда деньги не залеживаются в сундуках.
В назначенный день Админий вывел своих людей из казарм. Он не стал строить легионеров, и они прошли по улицам свободной толпой. Пирушку затеяли днем, чтобы смотреть выступления жонглеров, акробатов, танцоров, фокусников и ученых зверей при дневном свете. Погода стояла сумрачная, но сухая — большая удача, потому что смотреть представление на площади Шкиперского рынка приятнее, чем тесниться в душной таверне.
— Не Девятеро ли о нас позаботились? — пошутил Гаэнтий.
— Потише! — предостерег Будик. — Не шути над святынями. Ты же знаешь, их чары — только для страшных времен.
— Вот как? Богобоязненный христианин защищает языческие святыни? — поддел Кинан.
Будик вспыхнул как девушка.
— Нет, конечно, нет. Хотя их язычество внушает уважение. Королева Бодилис… и потом, ты ведь не хочешь обидеть наших товарищей?
— Я говорю на латыни, — огрызнулся Гаэнтий. — Ты не заметил?
— Здесь многие знают латынь, — вмешался Кинан. — Будик прав. Кончай.
Веселье скоро заставило всех забыть об этой перепалке. Когда начало темнеть и представление закончилось, все толпой повалили в таверну. Зазвенели кубки и тарелки, взвизгивали и хихикали женщины, все громче звучали голоса. Скоро послышались песни.
— Эх, хорошо дома, — по-исански пробормотал Админий. В одной руке он держал кубок, другой обнимал стан девицы Кебан.
Моряк Херун поднял бровь.
— Дома, говоришь? Мы от души рады вам, но разве ты не рвешься в свою Британию?
Админий передернул плечами.
— Бог знает, когда я туда вернусь, да и вернусь ли. Честно говоря, невелика потеря. Мне и здесь неплохо. Может, я тут и после отставки останусь.
— Хм… — Моряк огладил бороду. — Если ты всерьез, так тебе нужна бы жена. Хочешь, познакомлю со своей сестренкой?
— Не торопись, — рассмеялся Админий, крепче обнимая надувшуюся Кебан.
— Да нет, она еще совсем девчонка. Наши родители не дадут согласия, пока не узнают жениха как следует. Кроме того, девушек в Исе не выдают замуж против воли — не считая, конечно, весталок. Просто… порядочный парень, да со связями в Риме — это неплохо.
А рыбак Маэлох говорил своему приятелю Кинану:
— Выбирайся как-нибудь ко мне погостить. Домик у нас небольшой, но уютный, а моя Бета — всем кухаркам кухарка. Мои парни, да и я сам, не говоря уж о соседях, рады будут послушать про эту вашу поездку. Обещаю, что в горле у тебя не пересохнет!
— Спасибо, — отвечал солдат, — только раньше Совета Середины Зимы не выберусь. Центурион хочет, чтобы его сопровождал весь отряд.
Маэлох подобрался.
— Что, король ожидает неприятностей?
— Да нет, вроде ничего такого.
— Ну-ну. Пусть имеют в виду и нас, весь народ, и моряков в первую очередь. Мы пальцем не дадим тронуть нашего короля и маленькую королеву Дахилис.
Обычно суровое лицо Кинана осветила улыбка.
— И вы его полюбили, а?
— И не зря. Он вернул достоинство Ключу и навел порядок в Святой Семье. Он избавил нас от пиратов-скоттов и намерен всерьез заняться саксами. Он умеет найти общий язык с простыми людьми вроде меня и, по слухам, собирается завести суд, в который каждый сможет принести свои обиды, и… он сделал счастливой Дахилис — добрую маленькую Дахилис.
— Приятно слышать это. Но что до Совета, по-моему, легионеров он берет просто как почетную стражу, ну и чтобы приструнить оппозицию тоже.
— Ну да, даже у нас, под утесом слыхали, что Сорену Картаги из Дома Плотников не по нраву союз с Римом. А вот по мне, если собирается шторм — лишний якорь не помеха, — кулак Маэлоха обрушился на стол. Толстые доски прогнулись под ударом. — Хватит! Давай-ка выпьем!

Глава двадцать четвертая

I
В последнюю ночь перед солнцеворотом ветра не было, да и воздух казался не слишком холодным. Растущая луна просвечивала сквозь тонкие прозрачные облака, среди которых подмигивали редкие звезды. Мерцающий обсидиановой гладью океан медленно вздымался, словно вздыхая во сне. На затихших улицах отдаленно слышался плеск прибоя. Свет маяка казался издалека огоньком свечи.
Но к утру небо на западе затянулось дымкой, заходящую луну окаймило бледное сияние, а звезды померкли. Тени размылись, слились с ночной темнотой.
Луна уже скрылась за невидимым островом Сен, когда на улице поднялся вдруг шум, и послышались громкие удары. Мяукнула и метнулась в сторону кошка. Не мертвецы ли вырвались из некрополя, гремя костями на улицах Иса?
— Откройте, помогите, откройте, а-у-у!
Служанка отворила дверь на крик. И увидела смутно белеющую в темноте маленькую фигурку в ночной рубахе.
— Ах! Да это же Одрис! Что ты делаешь здесь в такой час, детка?
— Фенналис, скорее, — выкрикнула девочка. — Маме плохо, тетя Виндилис велела звать тетю Фенналис, скорей! — босые ножки ее приплясывали на холодных камнях.
Королева уже проснулась. Она, в отличие от большинства Сестер, оставляла на ночь служанку, потому что с возрастом стала немного тугоуха и боялась проспать ночной вызов. Если не считать дара Прикосновения, который порой проявлялся у Иннилис, Фенналис была лучшей целительницей в городе и не отказывала в помощи ни бедным, ни богатым.
Она мигом оделась, прихватила сумку с медикаментами.
— Одрис, останешься здесь, — велела она плачущей девочке. — Бладвин, уложи ее в мою постель, напои теплым молоком и посиди рядом. Если начнется припадок — судороги, пена на губах, — заложи ей между зубов полотенце, чтобы не прикусила язык, и не паникуй, — Фенналис подхватила фонарь и поспешила на улицу.
До дома Иннилис было недалеко, но дорога шла круто вверх. Фенналис, задыхаясь, вбежала в распахнутую настежь дверь. Повсюду горели свечи. Из глубины дома показалась Виндилис — совершенно голая, перемазанная кровью. Кровь капала на пол с ее пальцев.
— Наконец-то, — она потянула старшую королеву за собой, пачкая кровью ее одежду. — Услышала удар, крик. Может, она встала на горшок. А может, бредила, упала с кровати… Так и лежала — корчилась, кричала. По животу будто волны пробегали. Я кое-как подняла ее на постель, зажгла свет. Тут хлынули воды. Красноватые. Потом кровь. Я старалась остановить. Никак.
Они вошли в спальню. На полу виднелись кровавые отпечатки ступней и пятна крови. Кровью пропитались простыни, одеяла, матрас. Иннилис полусидела, откинувшись на груду подушек. Искаженное лицо напоминало маску Горгоны. В глазах застыли боль и ужас.
Фенналис бросилась к кровати, поцеловала покрытый испариной лоб и, бормоча: «Как дела, Сестра?», убрала ком материи, которую Виндилис втиснула между бедер женщины.
— Больно, больно, — простонала Иннилис. Виндилис стиснула кулаки, но сдержалась, не бросилась к подруге, чтобы не мешать старшей королеве.
— Хм… Естественно, — заметила Фенналис. — Все будет в порядке. Ничего страшного. Крови всегда кажется больше, чем на самом деле.
— Все-таки слишком много, — невыразительно произнесла Виндилис.
Фенналис кивнула.
— Этого следовало ожидать. Резкий удар и прочее. Да и разрывы после первых родов зажили не слишком хорошо.
Иннилис попыталась схватить ее за рукав.
— Спаси меня. Я не хочу скакать за Дикой Охотой.
— И не надо!
— Тебе это не грозит… — Виндилис склонилась над изголовьем, погладила испуганное личико. — Ведь ты королева. Что бы ни случилось, Белисама примет тебя в своем море. Она — звезда его…
— Чепуха! — прикрикнула Фенналис. — Сейчас все наладим. Виндилис, подбери сопли. Встань там. Помоги ей подняться на колени. Ну, детка, тужься!
— Нет! — вскрикнула Иннилис.
— Да, — сказала Фенналис. — Слушай. Младенца ты уже потеряла. Теперь нужно избавиться от выкидыша.
— О, мое дитя… дитя короля!
Фенналис шлепнула ее по щеке.
— Прекрати. Давай трудись. Виндилис, придерживай ее, пока я достану все, что нужно.
…Наконец Иннилис затихла, беспомощно всхлипывая. Фенналис заставила ее отпить глоток из какой-то склянки и шепнула Виндилис:
— Опиум. По нашим временам такая же редкость, как петушиные яйца, но у меня всегда есть запас для особых случаев. Теперь уже можно, а ей нужен покой.
— Да, — Виндилис не отводила взгляда от того, что лежало на полу. Кровавый комок уже перестал шевелиться. — Теперь уже можно.
— Когда заснет, протрем ее губкой и перенесем на диван в приемной. Успокойся. Думаю, наша Сестра вне опасности, хотя силы к ней вернутся не скоро. К рассвету появятся слуги, — Фенналис сладко зевнула, — и мы наконец завалимся в постели. Я просплю до полудня.
— Нет, — возразила Виндилис. В усталом голосе по-прежнему звенела сталь. — Спать не придется. Разве ты забыла?

II
Баржа отчаливала каждый день с рассветом или чуть позже, когда отлив открывал морские ворота. На этот раз она не взяла смены для Малдунилис. Следующие три дня все Девятеро должны были провести в Исе, проводя обряды и присутствуя на Совете. По крайней мере, так из года в год повторялось раньше.
Дымка становилась все гуще, после полудня солнце светилось в млечной белизне неба желтоватым пятном, на юге собирались облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55