Теперь он ворчал. А чуть раньше одна четырнадцатилетняя отказывалась перемывать гору тарелок после завтрака. Если это о чем-то говорило, то только о том, что дух людей возрождался из того состояния, в которое его загнал голый страх за свою жизнь. Ребята начинали говорить “нет”.
Час тридцать дня. По локти в смазке я обслуживал – да что там, служил, как раб, желтому микроавтобусу. Текущее из треснувших колец масло заливало втулку свечи, и в одном из цилиндров не работало зажигание.
Появились Певучие Сестрицы, держа лист бумаги.
– На нем написано “Николас Атен”, – улыбнулась младшая, блеснув ямочками на пухлых щеках.
– Так вы решили, что это мне?
– Да.
– Секунду, только руки вытру… спасибо. Минутку, кто вам это дал?
– Никто. Мы нашли этот листок в щели ворот у выезда с дорожки.
И они замаршировали прочь, не переставая петь. Когда я разворачивал записку, руки у меня тряслись.
Ник!
Вернись домой. Джон тебя ждет. И дядя Джек тоже. Целуем – мама и папа.
Кошмары, в которых родители охотились за мной, мелькнули в голове так ярко, что мне пришлось сесть и опереться спиной на микроавтобус. Когда найду этих проклятых шутников, я им головы поотрываю. Слэттер…
Да, Слэттер был основным подозреваемым. Он мог заставить кого-то написать записку. Он знал, что у меня был брат по имени Джон. Но я мог бы ручаться, что он не знал про моего дядю Джека.
У меня на лице проступила испарина. Я оглядел двор, где народ в возрасте от четырех до восемнадцати лет носил ящики с едой, и подозревал всех и каждого. Зачем этот кто-то шутит со мной эти гадские шутки?
– Еще одна?
Я посмотрел вверх, прикрыв ладонью глаза от солнца.
– Да, Сара. Еще одна.
– То же самое?
Я чуть ей не сказал, но…
– Ага. Точно кто-то сейчас ржет в углу, как лошадь. Когда-нибудь я их поймаю и так зафутболю вверх, что они упадут обледенелые.
Она села рядом со мной и стиснула мою ногу.
– Мне очень жаль, Ник. Есть, значит, вокруг нас какие-то жестокие люди.
– А то мы этого не знаем. Сейчас мир ими просто полон. – Я разорвал записку. – Какие новости, мисс Хейес? Мы еще не едем?
– Нет, Ребекка в плохом состоянии. Дэйв хочет подождать, чтобы ей стало лучше.
– Что с ней?
– Мы не знаем. Мартин и Китти шарят по медицинским книгам, но симптомы подходят под десяток болезней. – Она посмотрела на меня тревожно. – Мне не нравится ее вид, Ник. Я боюсь, что это серьезно.
Шесть часов вечера. Весь день я провозился с микроавтобусом. Я добился, чтобы работали все цилиндры, выплевывая облака синего дыма, но далеко не был доволен этой машиной.
О Ребекке мы не слыхали ни слова, но после полудня шторы в ее спальне не открывались. То и дело побледневшая Китти пробегала к грузовикам и рылась в наших запасах.
В шесть тридцать люди стали оставлять свои дела и собираться возле двери дома.
Я пошел отмыться в ручье, протекавшем за домом. Там я увидел, как на той стороне ручья идет враскачку среди деревьев Слэттер. Девчонка с тенями на глазах шла за ним, как только успевала на высоких каблуках.
– Таг, извини. Таг, прости, – повторяла она, и они скрылись среди деревьев. Я заметил у нее на щеке красный след.
Семь часов вечера. Амбар опустел. Все собрались у двери дома, ожидая известий.
Я взглянул на мистера Креозота. Он стоял в той же позе, уставясь на стену. Что-то он там видел замечательное. Что – один Бог знает.
Пока я смотрел, у него слегка согнулись колени, потом выпрямились. Он начал медленно раскачиваться, как гитарист рок-группы, ловящий ритм. Горящие глаза все еще таращились в одну точку на стене, губы слегка двигались.
С Богом говоришь, мистер Креозот?
Я кашлянул. Ноль внимания.
– Эй… вы меня слышите?
Он не слышал или просто не обращал внимания. И все так же безмолвно шептал, покачиваясь в коленях.
Я глядел на него и думал о своих родителях. И с ними тоже такое? Ходят, наложив в штаны? Таращатся на галлюцинации? Нет. Не мог я этому поверить. Где-то они прячутся, такие же нормальные, как я.
Вдруг мистер Креозот застыл в середине своих качаний, склонил голову набок и так застыл. Глаза его горели. Он что-то слышал. Что? Призыв от таких же, как он?
Я вздрогнул, как от холода, и вышел.
Семь двадцать вечера. Дэйв открыл дверь дома и вышел на верхнюю ступень крыльца. Оглядев собравшихся, он сказал:
– Ребекка Кин пять минут назад скончалась… Ник, ты не можешь мне помочь на минутку?
Черта с два хотелось мне идти в этот дом, но я вошел за ним.
Саймон, стоя наверху, нервно крутил руками.
– Как мы можем быть уверены? Мы же не знаем… Никто не знает… мы же всего только дети… Без медицинских знаний… Как можно точно знать, что Ребекка умерла?
За последние дни я столько видел смерти, что считал себя закаленным от ее вида.
И все равно это был шок. По одному взгляду на это лежащее на боку тело с лицом, будто вылепленным из топленого жира, на этот раскрытый багровый рот можно было сказать, что жизнь покинула это восемнадцатилетнее тело.
В отряде выживших Дэйва Миддлтона Ребекке Кин первой выпала очередь умереть.

Глава двадцать четвертая


Другая боль

– Хочешь первой?
– Нет, я боюсь. Там темно?
– Я буду с тобой, Сьюзен.
– Все равно мне страшно.
– Тогда пойдем вместе. Держи меня за руку… правда, так лучше? Теперь держи ее крепче.
Голоса девочек. Певучих Сестриц, хотя они еле шептали, долетали до меня отчетливо. Эту ночь я проводил в амбаре. Дэйв решил, что лучше будет спать по очереди возле кладовой, где заперт мистер Креозот. На случай, если он сменит поведение, начнет разговаривать или просто попробует вырваться.
Я выглянул в сторону голосов. Певучим Сестрицам полагалось сейчас спать в доме. Я прислушался.
– Давай я посчитаю до трех.
– А ты точно знаешь, что это будет хорошо?
– Да, Сьюзен, все будет хорошо. Только держись за мою руку. Крепче.
– Я боюсь.
– А ты помни, что я тебе говорила. Это волшебство. И мы увидим маму с папой.
– И они опять будут хорошие?
– Конечно, будут. Ну, держись крепче за мою руку. Раз, два, три – прыгнули!
Страшное, невыносимое чувство ужаса проползло по моей коже. Судорожным движением я задрал голову…
И вытянул руки в безнадежной, глупой-дурацкой-бесполезной попытке их поймать.
Они остановились в пяти футах над моими руками с похожим на выстрел звуком, который до сих пор отдается у меня в голове эхом. И закачались на веревках, как светловолосые куклы.
В этот момент я ощутил, что у меня сердце треснуло, как яйцо.
Окостеневшими ногами я вышел во двор, ступая босиком в холодную грязь.
То ли я хотел заорать, то ли броситься и бежать, бежать, пока ночь не поглотит меня. Охватив себя руками, я затрясся.
Когда мне было пять, папа однажды завернул меня в одеяло и вынес показать ночное небо. Он показывал мне звезды. Сейчас те же звезды сияли куда ярче, когда погасли уличные фонари.
Где-то далеко кто-то засвистел мотив. Медленный, крадущийся звук. Еле слышный, но ночной воздух доносил достаточно нот, чтобы я этот мотив узнал.
Десять бутылок зеленого стекла Полные стояли на краю стола…

Глава двадцать пятая


Вот что запомни: не строй из себя героя

Двор гудел. Мы загружали грузовики, заводили моторы. Дел-Кофи двигался быстрее, чем раньше за ним водилось. Он бегал вдоль колонны машин, говоря водителям, чтобы были готовы – мы через пять минут выезжаем.
Я стоял возле головного автобуса вместе с Дэйвом Миддлтоном, когда Дел-Кофи, тяжело дыша, полез на борт.
– Скажи этим лентяям поторопиться. – Его лицо было краснее малины. – Креозоты не будут ждать вечно. Если они попрут через поля, смогут перекрыть нам дорогу на старте.
– У нас еще много времени, – ответил Дэйв. – И еще ты, по-моему, кое-что забыл.
– Я ничего не забыл. Давай выбираться из этого свинарника.
– Мы все еще не решили, что делать со стариком в кладовой.
Дел-Кофи расхохотался, но мне было ясно, что он просто боится.
– Ты шутишь? Дэйв, на нас вон с того холма смотрят две сотни маньяков-убийц, а ты хочешь мудохаться с одним из них, запертым в амбаре? Господи Иисусе! Брось ты его, ради всего святого. Его приятели будут здесь с минуты на минуту, и пусть они его освобождают. А теперь – поехали!
– Мартин, – спокойно сказал Дэйв. – Мы не знаем, выпустят ли они его. Если нет, он там умрет от голода.
– Знаешь, старик, это твоя проблема. Мы уезжаем, даже если мне придется самому вести этот дурацкий автобус.
– Креозоты еще и на две мили не подошли. Нам нужно только придумать безопасный способ отпереть дверь, а потом спокойно ехать к гостинице.
– Слишком опасно. Как только ты откроешь дверь, он оттуда вырвется и проломит тебе голову.
– О’кей, Мартин, дай мне минуту подумать… Ладно. Выводи колонну на дорогу. Следуй маршрутом, который Ребекка составила перед… в общем, по этому маршруту. Я догоню.
Дел-Кофи смотрел на него, не веря.
– Ты хочешь рисковать жизнью, чтобы выпустить сумасшедшего гада, который тебя убьет, если дать ему хоть полшанса? Что ж, это твои похороны.
Дел-Кофи залез в автобус и завел мотор.
Дэйв повернулся ко мне:
– Ник, одолжишь мне “сегуна”? Когда я выпущу старика, то догоню колонну и ты получишь машину обратно.
– Ты чертовски рискуешь. Если с тобой что-нибудь случится, все эти ребята будут по уши в дерьме.
– Ты не беспокойся. Я придумаю, как выпустить этого типа, не подставляя шею.
– Тогда давай я останусь и тебе помогу.
Это его удивило и тронуло. Он посмотрел на меня:
– Спасибо, Ник. Я тебе благодарен. Послушай, лучше, если у нас будет еще одна пара рук, я спрошу Курта, не захочет ли он с нами.
– А надо ли? Он с виду крутой, но напугать его просто.
– Да нет, он справится.
Дэйв пошел к голове колонны искать Курта, а я вернулся к “сегуну” и велел Саре и ее сестрам пересесть к Дел-Кофи в головной автобус. Потом я подогнал “сегуна” к амбару.
Мы планировали остаться еще на пару дней, пока не пройдет потрясение от смерти Ребекки и двух самоубийств. Но, как и многие другие планы, этот разлетелся в прах перед лицом реальности.
Дэйв Миддлтон собственными руками похоронил всех троих на ближайшем кладбище. Когда он ехал обратно на ферму, он заметил, что семейство Креозотов накапливается на холме в двух милях от фермы. Ничего не оставалось, как подниматься и ехать. Толпа могла за полчаса перекрыть дорогу от фермы.
Я смотрел на колонну от дверей сарая и видел, как колонна выезжает на дорогу. Я был уверен, что Дел-Кофи не станет нас ждать. Без жестких указаний Ребекки Кин с заднего сиденья он вдавит газ в пол, оставив всю колонну догонять кто во что горазд.
– Что ты с ним хочешь сделать?
– Слэттер?
– А ты думал кто? Твоя блядская фея-крестная? – Слэттер появился из тени в конце сарая как воспоминание о кошмаре. – Так что с ним будет?
– Это мы с Дэйвом и хотим сообразить. А чего ты не уехал с колонной?
– Знаешь что? Тебе надо его убить. Налей на него солярки через дыру в крыше и брось спичку.
– Нет. Мы придумаем, как открыть дверь, чтобы он никого из нас при этом не убил. Отчего ты не в автобусе, Слэттер?
Он посмотрел на меня своими злобными глазами. Это было ему трудно, но он думал.
– Атен, что твои родители с тобой сделали?
– Ничего. Меня не было дома, когда это случилось.
– Тогда они будут тебя искать. Когда поймают, зарежут к херам.
– Они меня не найдут.
– Найдут, Атен. Они от тебя не отстанут, пока ты жив.
– Ага, а почем ты знаешь?
Слэттер уставился на меня, потом показал на запертую кладовую:
– Потому что этот сумасшедший хмырь – мой отец.
С этими словами Слэттер сплюнул на пол и вышел во двор.
Кому бы другому я бы сказал: я тебе сочувствую. Только не Слэттеру: я просто смотрел ему вслед, в его татуированную шею, а он шел, покуривая сигаретку.
Я заглянул через щель в кладовую.
Боже всемогущий!
Я отпрыгнул во двор, и сердце у меня колотилось паровым молотом.
Оправившись от шока, я заглянул снова. На этот раз осторожно. Ожидая это увидеть.
Мистер Креозот, Слэттер-старший, стоял с той стороны двери. Горящие глаза смотрели в мои. Он просто стоял и глядел, и губы шевелились, будто он мне говорил о чем-то, что его взволновало. Как будто он чувствовал, что вот-вот что-то случится.
– Ник! – Дэйв решительно шагнул в сарай, а за ним угрюмо следовал Курт. – Ник, Креозоты двинулись! По моим подсчетам, у нас пятнадцать минут, чтобы освободить этого джентльмена и убраться. Таг нам поможет?
– Вряд ли. Ты знаешь, что это его отец?
– Господи Боже мой, нет. Он хочет, чтобы мы попробовали взять его с собой?
– Нет, этого он не хочет. На самом деле он хотел бы сделать из старика факел.
– Прости его. Господь. Ладно… об этом будем думать позже. Сейчас надо просто отпереть дверь – и можно идти.
Курт стоял в дверях, глядя в направлении семьи Креозотов.
– Они движутся, Дэйв. Они уже дошли до перекрестка.
– Не бойся, Курт, – сказал Дэйв. – У нас еще есть десять минут. Слушай, вот как мы сделаем. Открой замок – тихо, привяжи веревку к ручке засова – вон там. Потом пропусти ее через балку и привяжи к машине. Садимся в машину, я тяну веревку, она вытаскивает засов – и мистер Креозот на свободе. У кого ключ?
Мы переглянулись.
– Чертова мать! – Курт побелел. – Я забыл попросить его у Дел-Кофи! Он его увез!
Я чуть не дал этому кретину по морде. Он и так уже испытывал мое терпение. Утром я слышал, как он еще с кем-то ржал, когда Дэйв делал деревянные кресты на могилы Певучих Сестриц и Ребекки.
Он тогда хихикнул сквозь отвисшую губу:
– Можешь их назвать Висючими Сестрицами.
– Курт, в доме есть связка ключей. Принеси. Там может быть запасной.
Курт покрылся потом:
– Времени нет! Эти гадские психи уже идут по полям! Они через пять минут здесь будут!
– Пяти минут нам хватит. Мы все еще цивилизованны – и не оставляем людей в запертой камере умирать от голода. Принеси ключи.
Курт, ругаясь, побежал в дом. Я заметил, что Таг забрался на заднее сиденье и оттуда на нас смотрит без всякого выражения на лице.
Орда была в полумиле от нас. Они лезли через изгородь темной волной. Дэйв очень щедро выдал им пять минут до нас добраться. Я бы дал три.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39