Что они тоскуют по грохоту кованых сапог, раздающемуся у каждой двери, под каждым окном Fatherland?
Как они могут?.. С тех пор минуло уже полвека. Нравственные проблемы прошлого оттеснили повседневные заботы. Но коллективная вина и стыд все еще лежат на плечах поколений, рожденных после войны. Третий Рейх мертв. Может быть, остальной мир хотел бы помнить о нем вечно, но только не Германия!.. Германия, думал Осборн, глядя в окно, хочет забыть. Реммер ошибается.
— Вот тебе еще одно имя, — нарушил молчание Реммер. — Человек, способствовавший укреплению положения Класса и Хальдера в Интерполе, твой старый знакомый из парижской префектуры...
— Каду?.. Не может быть! Я знаю его много лет. Этого не может быть! — Нобл был потрясен.
— Да, Каду. — Реммер потянулся за следующей сигаретой.
Глава 87
В 6.45 Эрвин Шолл стоял у окна своего офиса на верхнем этаже «Гранд-отеля Берлин» и смотрел, как солнце встает над городом. Серая ангорская кошечка свернулась у него на руках, и Шолл машинально ее поглаживал.
За спиной у него фон Хольден разговаривал по телефону с доктором Салеттлом. Через закрытую дверь из приемной доносились голоса нескольких секретарей, отбивающихся от шквала международных звонков, на которые Шолл не собирался отвечать.
На балконе офиса курил Виктор Шевченко, глядя на район, еще недавно, называвшийся Восточным Берлином, и ждал инструкций. Шевченко было тридцать два года, плотный, крепко, сбитый, вид как у заправского уличного хулигана. Как и Бернард Овен, он был завербован фон Хольденом в Советской Армии. До воссоединения Германии работал в Штази, а теперь стал шефом берлинского сектора.
— Nein! — резко произнес фон Хольден, и Шолл обернулся. — Не вижу никакой необходимости! — продолжал фон Хольден.
Шолл снова повернулся к окну, поглаживая кошку. Несколько слов, которые его интересовали в этом затянувшемся разговоре, он слышал. Элтон Либаргер чувствует себя хорошо и прибудет в Берлин согласно расписанию.
Через тридцать шесть часов сто самых влиятельных немецких граждан со всей страны соберутся в Шарлоттенбургском дворце, чтобы увидеть Либаргера. Точно в девять двери откроются, и он торжественно войдет в зал. Неотразимый в своем смокинге, без трости, он пройдет через разукрашенный зал, не обращая внимания на пристальные взгляды собравшихся, поднимется на несколько ступенек на подиум и под гром аплодисментов, торжественно, как монарх, повернется к гостям лицом. Он поднимет руку, призывая всех к тишине, и произнесет самую важную и волнующую речь в своей жизни.
Фон Хольден повесил трубку. Шолл подошел к столу и сел, небрежно сбросив кошку на соседнее кресло.
— Мистер Либаргер случайно нашел кассету с записью той ночи и показал ее Джоанне, — сказал фон Хольден. — Салеттл накачал его своим зельем, и утром он почти ничего не помнил. Но Джоанна очень сильно расстроена. Салеттлу придется принять меры.
— Он хотел, чтобы ты приехал и все уладил? Из-за этого и возник спор?
— Да. Но я не вижу в этом необходимости.
— Паскаль, доктор Салеттл прав. Если Джоанна расстроена, это может передаться Либаргеру. Совершенно недопустимая ситуация. Салеттл может немного успокоить ее, но, конечно, не так, как ты. Между разумом и чувством — огромная разница. Ты же понимаешь, насколько труднее повлиять на чувство, чем на суждение. Если Салеттл просто убедит ее в том, что этот инцидент не соответствует действительности, она может по каким-то причинам потом передумать и поставить нас в затруднительное положение. Но если ты сумеешь приласкать и успокоить ее, она перестанет дуться и будет как эта кошка, дремлющая в кресле.
— Возможно, вы правы, мистер Шолл, но сейчас мое место здесь, в Берлине. — Фон Хольден смотрел ему прямо в глаза. — Вы были озабочены тем, что наша система безопасности не так эффективна, как хотелось бы. Это так — и не так. Лондонский сектор разыскал раненого французского полисмена Лебрюна. Он в Вестминстерской больнице, под круглосуточной охраной полиции. Лондонский и парижский секторы засекли звонок американца Осборна на ферму под Нанси. Там скрывается Вера Моннере под охраной тайной полиции.
Шолл слушал с невозмутимым выражением лица, сцепив лежащие на столе руки перед собой.
— Маквей и Осборн объединились с шефом спецотдела полиции, — продолжал фон Хольден. — Его зовут Айан Нобл. Они прилетели в Хавельберг частным самолетом на рассвете. Их встретил и везет сейчас в Берлин инспектор федеральной полиции Манфред Реммер. Машину Реммера сопровождают еще две полицейские машины.
Фон Хольден встал, подошел к маленькому столику у стены и налил себе стакан минеральной воды.
— Не лучшие новости, но по крайней мере свежие и точные. Проблема в том, что им удалось зайти так далеко. В этом слабое звено нашей системы. Бернард Овен должен был пристрелить обоих американцев в Париже. Но вместо этого сам получил пулю американского детектива. Они должны были погибнуть при крушении поезда Париж — Мо, а на худой конец их собирались ликвидировать оперативники парижского сектора, вместе со мной дежурившие на месте катастрофы. Но и этого не случилось. А теперь они появляются в Берлине, накануне прибытия мистера Либаргера!
Фон Хольден выпил воду и поставил стакан на столик.
— С этой проблемой мне не справиться, если я полечу в Цюрих.
Шолл наклонился вперед, изучающе глядя на фон Хольдена. Кошка проснулась, слезла с соседнего кресла и снова забралась к нему на руки.
— Если ты отправишься прямо сейчас, то к вечеру сможешь вернуться.
Фон Хольден смотрел на него как на сумасшедшего.
— Мистер Шолл, эти люди опасны, неужели вы не понимаете?
— Паскаль, ты знаешь, зачем они приехали в Берлин? Я объясню тебе в двух словах: Альберт Мерримэн рассказал им обо мне. — Шолл усмехнулся, словно это представлялось ему забавным. — Когда я впервые появился в Палм-Спрингсе летом тысяча девятьсот сорок шестого года, я познакомился с одним стариком, ему было уже под девяносто. В семидесятые годы прошлого века он сражался с индейцами. От него я услышал одну любопытную вещь: во время стычек с индейцами они всегда убивали и мальчишек. Потому что, объяснил он, если их не убить, они вырастут и станут воинами.
— Мистер Шолл, при чем здесь это?..
— При том, что мне следовало помнить это, когда я нанимал Альберта Мерримэна. — Длинные пальцы Шолла теребили шелковистую кошачью шерсть. — Совсем недавно я просмотрел старые досье. Один из людей, которого по моей просьбе убрал герр Мерримэн, был конструктором медицинских инструментов. Его фамилия — Осборн. Думаю, что это его сын едет сейчас в Берлин под охраной полиции.
Шолл встал из-за стола и, по-прежнему с кошкой на руках, подошел к двери на балкон. Виктор Шевченко с другой стороны поспешно распахнул ее.
— Оставьте нас одних, — сказал Шолл и шагнул мимо него на залитый солнцем балкон.
Непостижимый для окружающих, Эрвин Шолл, добившийся всего в жизни сам, обладал почти мистической способностью угадывать мотивы поступков других. Для президентов и других политиков он был бесценным советчиком, потому что помогал разгадывать тщательно скрываемые амбиции противников. Теми же, кого он считал ниже себя, Эрвин Шолл умело управлял, подавляя их и запугивая. Самых же близких — среди них и фон Хольдена — фактически превратил в своих рабов.
Шолл взглянул через плечо и убедился, что фон Хольден вышел на балкон следом за ним. Он перевел взгляд вниз, на Фридрих-штрассе, по которой двигался нескончаемый поток транспорта. Восемь этажей отделяли его от уличного шума.
Шолл спрашивал себя, почему он так тянется к молодым людям и в то же время не вполне им доверяет. Может быть, по той же причине, по которой никому не позволяет видеть себя обнаженным. Через несколько лет — об этом он старался не думать — ему стукнет восемьдесят. Но его сексуальные потребности не слабеют. Шолл никогда не раздевался полностью, занимаясь сексом с мужчиной или с женщиной. Его партнеры, конечно, были полностью обнажены, но он — никогда. Обнаженное тело предполагает такую незащищенность и требует такого доверия, которого он никогда ни к кому не испытывал. Ни одно человеческое существо не видело его голым с раннего детства. А мальчишку, своего ровесника, случайно увидевшего Эрвина без одежды, он забил молотком до смерти и спрятал труп в пещере. Ему было тогда шесть лет.
— Они приехали в Берлин не из-за мистера Либаргера и не потому, что догадываются о предстоящем собрании в Шарлоттенбурге. Они приехали из-за меня. Если бы у них было хоть одно достоверное доказательство связи между мной и Мерримэном, они бы уже начали действовать. Но у них в лучшем случае только показания Осборна со слов Мерримэна, который уже мертв. Пока это только разведка, пробная вылазка. Стратегически мотивированная, но на этом этапе с ними справится любой адвокат.
Осборн — другое дело, тут я с тобой согласен. Он мстит за отца. У него нет ничего общего с полицейскими, подозреваю, Маквей и другие его просто используют в своих интересах. Плохо, что Осборн здесь. Слепая ярость в принципе может испортить игру... — Шолл повернулся к фон Хольдену, и в ярких лучах солнца тот увидел глубокие морщины, прочерченные временем на его чеканном лице. — Они сейчас под надежной защитой. Найди их, следи за ними. В какой-то момент они попытаются встретиться со мной. Попросят назначить время и место, где мы могли бы поговорить. Это — наш шанс. Мы придумаем, как их обезвредить. А вы с Виктором поступайте, как и предполагалось первоначально. А пока — отправляйся в Цюрих.
Фон Хольден отвел глаза, потом снова взглянул на патрона.
— Мистер Шолл, вы недооцениваете их.
До этой минуты Шолл был спокоен и деловит. Мягко поглаживая кошку, он хладнокровно излагал свои соображения. Но тут кровь бросилась ему в лицо.
— Думаешь, мне нравится, что мы еще не разделались с ними или что Джоанна создает проблемы? А это, Паскаль, твоя вина!
Кошка в руках Шолла, напуганная его резким голосом, напряженно выгнула спину и попыталась вырваться, но он" крепко держал ее, машинально продолжая поглаживать шелковистую шерстку.
— Это все на твоей совести, и ты еще смеешь возражать мне! Разве ты установил, зачем эти люди приехали в Берлин? Разве ты определил, какие цели они преследуют, и предложил план действий?
Шолл не сводил глаз с фон Хольдена. Любимый сын, никогда не совершавший ошибок, встал на ложный путь. Шолл не просто испытывал разочарование, он считал, что его просто предали, и фон Хольден это понимал. Он помнил, как Шолл отстаивал его кандидатуру на пост шефа службы безопасности Организации, спорил с Дортмундом, Салеттлом и Ютой Баур. Шолл ввел его в узкий круг руководителей, главных лиц Организации. На это ушли месяцы, и Шолл добился своего. Ему пришлось пообещать, что они пожизненно сохранят свое положение, но люди стареют, доказывал он, нужно подумать о будущем. Величайшие империи рушились за ночь, если не был определен строгий порядок передачи власти. У Организации есть будущее — есть чета Пейперов, Ганс Дабриц. Генрих Штайнер, Гертруда Бирманн. Но пока Организация прежде всего нуждается в защите изнутри. Шолл знал фон Хольдена еще ребенком. Подходящее происхождение, хорошо обучен, не раз доказывал свою преданность и свой профессионализм. Ему можно было доверять.
— Сожалею, что разочаровал вас, — прошептал фон Хольден.
— Паскаль, — смягчился Шолл, — ты знаешь, что я отношусь к тебе как к сыну. — Кошка снова расслабленно дремала у него на руках. — Но сегодня я не могу говорить с тобой как с сыном. Сегодня ты — Leiter der Sicherheit и несешь полную ответственность за безопасность всей операции.
Внезапно Шолл схватил кошку за шкирку, вытянул руку вперед, и она повисла за перилами балкона восьмого этажа, над стремительно проносящимися по Фридрих-штрассе машинами. Кошка истошно мяукала и извивалась, пытаясь ухватиться за руку Шолла.
— Мои приказы — для тебя закон, Паскаль. Кошка когтями полоснула его запястье, оставив глубокие борозды на тыльной стороне руки.
— Закон. Это ясно? — Шолл не обращал ни малейшего внимания на ошалевшую от запаха крови кошку, продолжавшую терзать его руку. Из глубоких царапин лилась кровь, но Шолл не сводил глаз с фон Хольдена. Он не чувствовал боли, сейчас для него никого и ничего, кроме фон Хольдена, не существовало. Он требовал абсолютного подчинения. Немедленно. И постоянно. Пока он жив.
— Да, сэр. Ясно, — выдохнул фон Хольден.
Шолл еще несколько секунд пристально смотрел на него, потом тихо произнес:
— Спасибо, Паскаль...
Рука его разжалась, и кошка с отчаянным визгом камнем полетела вниз. Шолл поднял руку, и кровь из глубоких царапин полилась вниз, под белоснежный манжет рубашки.
— Паскаль, — ровным голосом произнес Шолл, — когда придет время, прояви уважение к молодому доктору. Убей его первым.
Глаза фон Хольдена метнулись от окровавленной руки к лицу Шолла.
— Да, сэр, — выдохнул он еще раз.
Потом, будто следуя какому-то древнему ритуалу, фон Хольден опустился на колени и взял в свои руки израненную ладонь Шолла. Поднеся ее к губам, он начал слизывать с нее кровь. Сначала с пальцев, потом с ладони, потом с запястья. Он медленно, не торопясь слизывал кровь, чувствуя, что Шолл пристально наблюдает за ним. Наконец Шолл одобрительно сжал его пальцы и убрал руку.
Фон Хольден еще несколько секунд молча стоял на коленях, потом поднялся и вышел, оставив Шолла в одиночестве наслаждаться победой над чужой волей.
Глава 88
Лондон, 7.45
Милли Уайтхед, грудастая сиделка, пользовавшаяся особой симпатией Лебрюна, закончила обтирать его губкой и начала взбивать подушки в изголовье постели. И тут в палату вошел Каду, выглядевший очень импозантно в своем форменном кителе.
— В аэропорту быстрее пропускают, когда ты при всех регалиях, — с усмешкой объяснил он свой официальный вид.
Лебрюн пожал руку старому другу. Пластиковые трубки, по которым поступал кислород, все еще торчали у него в носу и мешали разговаривать.
— Я, собственно, не к тебе, у меня свидание с этой милашкой, — игриво произнес Каду, подмигивая сиделке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77