Я попрошу вас также выразить им мои сожаления в связи с тем, что я не владею японским языком, а заодно заверить их, что я чувствую себя в надежных руках и что репутация Столичного департамента токийской полиции служит мне достаточной гарантией безопасности.
На лице одного из детективов, сержанта Оги, появилось довольное выражение, и Фицдуэйн догадался, что полисмен вполне понял сказанное. Это было уже кое-что. Йошокава тем временем перевел слова Фицдуэйна, сержант Ога что-то ответил, и оба детектива поклонились. Йошокава с облегчением вздохнул. По-видимому, гармония — ва — была восстановлена.
— Сержант Ога и детектив Рейдо, — перевел Йошокава, — польщены вашими мудрыми словами и заверяют, что служить вам, господин полковник Фицдуэйн-сан, — большая честь для обоих. Сержант Ога-сан утверждает, что немного говорит по-английски, просто не обладает достаточной практикой.
Несколько минут спустя Йошокава и детективы вышли, а Фицдуэйн вернулся в свой номер, налил себе из мини-бара глоток сакэ и принялся распаковывать чемоданы. В окно он видел деревья в парке и изогнутую крышу “Ниппон Будокан”. Ему с трудом верилось, что он — в центре японской столицы. Серое небо напомнило Фицдуэйну Ирландию, хотя настоящий дождь пока так и не начался. Высоко в небе чертил узоры самолет.
Фицдуэйн обратился к сверткам, доставленным из посольства. Все это стараниями Килмары попало в Японию дипломатической почтой. В маленьком свертке оказался нарукавный манжет, который Фицдуэйн тут же надел на левое предплечье. В полужесткую ткань манжета были вшиты ножны с двумя метательными ножами из твердого пластика, которые нельзя было обнаружить металлодетектором. Ножи были утяжелены и сбалансированы при помощи внутренних керамических вставок. Метать нож Фицдуэйн научился еще в Конго, два десятилетия назад. Для удачного броска главным был точный глазомер, хотя некоторая сноровка не считалась излишней. Со сноровкой у Фицдуэйна все было в порядке.
Потом он развернул остальные свертки. В одном из них оказался сюрприз от Килмары — широкий зонтик-гольф. Увидев его, Фицдуэйн виртуозно выругался. Проклятый сукин сын наверняка знал, что в Японии стоит дождливый сезон, но не предупредил друга! К зонтику прилагался листок с инструкциями, которые Фицдуэйн внимательно прочел: с возрастом он перестал пренебрегать чужими мудрыми мыслями. Потом он немного поэкспериментировал с зонтом. Игрушка действительно оказалась не из простых.
Да, японцы не разрешили ему вооружиться пистолетом, но это не значило, что он может позволить себе быть наивным или беспечным.
Оябун группы “Инсуджи-гуми”, которому шеф безопасности “Намака Корпорейшн” поручил ликвидацию гайдзина Фицдуэйна, был довольно опытным человеком в такого рода делах.
Тем не менее, ему ни разу не приходилось убивать иностранца и ни разу — в такой спешке. В обычных условиях он получал лишь имя и адрес жертвы и сам определял время и место нанесения удара. Таким образом, ему по большей части приходилось иметь дело с людьми, привычки которых уже были изучены и чье поведение он мог предсказать. В данном случае его людям оставалось полагаться только на импровизацию; хуже того, им придется оставить тело на месте.
Об этом последнем обстоятельстве оябун сокрушался более всего. Исчезновение — “Инсуджи-гуми” владели, кроме всего прочего, небольшим мясоконсервным заводиком, на котором было все необходимое оборудование — как правило, не вызывало у полиции столь бурной реакции, как брошенный на видном месте труп. Выбирать, однако, не приходилось. “Инсуджи-гуми” были должниками господина Китано и знали, что долги положено платить.
Все они были старомодными якудза с татуировкой по всему телу, которой они гордились точно так же, как и своим традиционным уважением к гири-ниндо. У них был даже собственный кодекс чести, похожий на кодекс-бушидо самураев, не следовать принципам которого было бы немыслимо.
Оябун получил подробное описание и фотографию Фицдуэйна, а также узнал приблизительное время, когда клиент должен появиться в отеле “Фермонт”. Дальше он должен был действовать по собственному плану.
К счастью, старый отель словно специально был приспособлен для наблюдения. Внутри него, слева от входа, располагался небольшой буфет с широкими окнами, где подавали кофе. Буфет был открыт с утра и до позднего вечера, и за прибывающими спокойнее всего было следить оттуда, а если удавалось занять подходящий столик, то в поле зрения оказывался и весь вестибюль.
Оябун, вооруженный спрятанными под плащом коротким мечом и автоматическим пистолетом, который он взял на крайний случай, расположился в буфете вместе с одним из своих кобунов. Еще четверо боевиков ждали сигнала поблизости от отеля, сидя в фургоне “мазда” с тонированными стеклами. Их мечи были сложены в длинную бейсбольную сумку. Дело в том, что босс “Инсуджи-гуми” был ярым бейсбольным болельщиком, поэтому каждый якудза считал своим долгом продемонстрировать, что он тоже неравнодушен к этому виду спорта. Посещение главных матчей сезона считалось чуть ли не обязанностью каждого из бандитов: нонкомформистов в Японии недолюбливали, а в рядах якудза им и вовсе не было места.
Оябун и его партнер коротали время, естественно, за обсуждением перипетий национального бейсбольного чемпионата, потягивая пиво и пункт за пунктом осваивая обеденное меню, когда прибыл Фицдуэйн. Первое, что бросилось оябуну в глаза, был рост иностранца. Он оказался на целую голову выше окружавших его японцев, при том, что сложен гайдзин был пропорционально. Главарь решил, что, пожалуй, укоротить этого дылду и привести его в соответствие с японским стандартом доставит особое удовольствие. Он даже испытал желание немедленно броситься в вестибюль и исполнить задуманное немедленно, но вдруг узнал рядом с гайдзином самого господина Йошокаву и слегка побледнел. Совершить убийство на глазах столь влиятельного японского промышленника и, возможно, даже ранить его в пылу схватки — этого было вполне достаточно, чтобы поставить на ноги всю японскую полицию. Прикончить иностранца — одно, угрожать японскому промышленному могуществу — совсем другое.
Оябун поглядел в окно. Час был довольно ранний, и дождь еще не принимался по-настоящему. Если повезет, то гайдзин не станет отсиживаться в комнате и отправится куда-нибудь на экскурсию. Совсем недалеко от гостиницы располагался мемориал Ясукуни. “Ниппон Будокан” — концертный зал, в котором выступали “Битлз” и Боб Дилан, как правило, тоже служил объектом внимания иностранцев. Что касается Императорского дворца, то до него было вообще рукой подать.
Он нажал кнопку радиопередатчика, прикрепленного к поясу, и поднял руку к губам, чтобы прикрепленный к обшлагу рукава микрофон мог передавать его голос.
— Гайдзин прибыл, — сказал оябун, — поэтому кончайте игру и будьте настороже. Он поднялся в номер. Когда он спустится вниз и выйдет из отеля, мы сделаем свою работу.
Партнер оябуна, сидевший с ним за столом, облегченно вздохнул. Он понял, что может спокойно доесть свой фасолевый суп. На работе у него всегда прорезывался волчий аппетит. Якудза, ожидавшие на подхвате в фургоне с затемненными окнами, открыли еще по банке пива и продолжили игру в пачинко. [8] На кону были серьезные деньги, и они не хотели прерывать игру до последней возможности. Несмотря на свой тупой, механический характер, эта игра превосходно помогала убивать время, особенно когда приходилось сидеть в засаде.
Йошокава наконец отбыл. Оябун посмотрел на небо и вознес благодарственную молитву тому, кто ведал погодой. В следующую минуту небо потемнело, пошел дождь, и оябун почувствовал, что его предали. Через четверть часа, однако, дождь перестал и сквозь тучи проглянуло робкое солнце. Оябун почувствовал, как его настроение улучшается. Про себя он подумал, что вряд ли этот гайдзин из тех, кто бесконечно сидит у себя в номере и смотрит по телевизору программы “Си-эн-эн”. Раз уж Китано-сан приказал его убить, значит, гайдзин обладает достаточно беспокойным характером.
Внезапно сердце его подпрыгнуло. Американец — а в его понимании все гайдзины были американцами — снова появился в вестибюле, двигаясь со стороны лифтов. В руках он держал карту города, с которой он на ходу справлялся, и — ура! — зонтик.
Это было отлично. С бьющимся сердцем оябун следил за тем, как жертва исчезает из виду за дверями отеля. Несколько секунд спустя гайдзин появился снаружи, на тротуаре прямо под окнами буфета. Повернув налево, он пошел по направлению к проспекту Ясукуни-дори.
Главарь якудза отдал в микрофон короткую команду. Услышав ее, водитель фургона бросил пачинко на произвол судьбы, выскочил в боковую дверцу и вскарабкался на свое место за рулем. Второпях он опрокинул сложенные на игорном столе стопки йен. Банкноты разлетелись по полу фургона, а несколько из них, подхваченные потоком воздуха, успели проскользнуть вслед за водителем наружу. Трое якудза на четвереньках ползали по кузову и собирали остальное. Они быстро опознали гайдзина, но в суматохе никто не обратил внимания на двух японцев, которые следовали за их жертвой на почтительном расстоянии. В обычных условиях они, быть может, и связали бы этих двоих с Фицдуэйном, но тут снова полил дождь, и Фицдуэйн, как и оба его телохранителя, раскрыли над головами зонтики. Огромный зонт Фицдуэйна — бело-зеленый с золотом, в цвет ирландского флага — невольно приковывал к себе взгляды наблюдателей. Двигаться за таким зонтом было сплошным удовольствием. Мало того, что он был необычно ярким, но он на добрый фут возвышался над зонтиками японцев. Издалека было видно, что под этим зонтом идет либо иностранец, либо пижон.
Фицдуэйн, вооруженный картой, тем не менее, получил подробные инструкции от консьержа в “Фермонте”.
В этом выразилась очевидное недоверие персонала к способности иностранца сориентироваться в Токио. Фицдуэйн, впрочем, нисколько не обижался, так как не мог ни слова прочитать по-японски, а большинство улиц не имели названий. В случае крайней необходимости он всегда мог обратиться к сержанту Ore и детективу Рейдо, так что вряд ли ему удалось бы всерьез заплутать. На случай, если он каким-либо образом оторвется от своих телохранителей, он всегда мог обратиться к кобунам — постовым полицейским, — которые, как ему сказали, стояли чуть не на каждом Углу. Впрочем, Фицдуэйн надеялся, что его первая вылазка пройдет нормально. Репутация Токио как города с чрезвычайно низким уровнем уличной преступности говорила сама за себя. Во всяком случае, его уверяли, что в Токио он в безопасности.
Шагая под дождем, Фицдуэйн действительно чувствовал себя спокойно. Столица Японии отстояла от Ирландии, где произошло последнее кровопролитие с его участием, больше чем на шесть тысяч миль. Воспоминания о перестрелке в госпитале и смерти де Гювэна понемногу изглаживались из памяти. Раны больше не беспокоили, он был в отличной форме и начинал даже испытывать удовольствие от непривычного окружения. “Жизнь все-таки чертовски приятная штука!” — подумал Фицдуэйн, ускоряя шаг и поворачивая направо, на проспект Ясукуни-дори. Его целью был квартал Джинбохо, где он собирался побродить по книжным лавкам и, может быть, что-нибудь купить.
Детектив-суперинтендант Адачи наслаждался воскресной трапезой в доме родителей, но лишь до тех пор, пока не встал вопрос о его женитьбе.
Как правило, его мать заговаривала об этом прямо, однако сегодня она завела длинный разговор о царствующей династии, при этом по особенному поглядывая на сына.
Она несколько раз подчеркнула, что непрерывность рода — одна из самых главных добродетелей, и привела в пример кронпринца, которому предписывалось жениться как можно раньше.
Параллель, которую она проводила, была ясна Адачи с самого начала. Он, быть может, не нес на своих плечах мистической ответственности перед Небом за благосостояние ста двадцати с лишним миллионов японцев — своих подданных, однако для своих родителей он оставался источником тревог и огорчений. И если сам кронпринц мог быть принужден к женитьбе — например, усилиями двора и средств массовой информации, — то уж родителям Адачи сам Бог велел склонять сына к покорности своей воле.
Под их давлением детектив-суперинтендант вынужден был сбежать гораздо раньше, чем планировалось. Поначалу он отправился в штаб-квартиру департамента, чтобы проведать свой отдел и перечитать досье ирландца. Расследование убийства, таким образом, дарило ему большее отдохновение, чем общество родителей, которым иногда словно вожжа под хвост попадала.
Потом он подумал о Чифуни и при этом даже поморщился, как от сильной боли. Адачи любил ее и скучал, если долго ее не видел, однако ощущение того, что он ее теряет, не покидало его даже в редкие часы, что они проводили вместе. Если он когда-либо и хотел на ком-нибудь жениться, то именно на ней, но Чифуни была Новой японской женщиной и не задумывалась о браке…
О, эти женщины! Какое в них удовольствие, какая боль и какие безумства! Кто мог сказать наверняка, что они за существа и откуда? Наверное, они и сами не знали этого.
Он рассеянно ответил на приветствия полицейских из отряда поддержания общественного порядка, которые в своей яркой парадной форме охраняли вход в департамент, и на лифте поднялся в рабочий зал своего отдела. Даже несмотря на то, что дело было в воскресенье, как раз после обеда, в зале оказалось не меньше дюжины его сотрудников. Адачи почувствовал, что гордится своей принадлежностью к трудолюбивому японскому народу. Правда, по чистой случайности именно в этот момент никто из его людей не работал, все смотрели бейсбол по телевизору, но дело было в принципе. Поэтому Адачи не стал настаивать на немедленном продолжении расследования и, присоединившись к группе у телевизора, досмотрел матч и выпил две банки пива.
После бейсбола он забрел в свой кабинет, чтобы просмотреть досье гайдзина, и обнаружил, что за его столом в поте лица трудится инспектор Фудзивара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80