Отшвыривая ногами пустые банки от кока-колы и вьетнамские газеты, Сон подбежал к Рэндому, вытащил у него из-за пояса «Кольт» и бросил своим солдатам. Потом сунул свой пистолет Рэндому под подбородок. Сон был так взволнован, что едва выговаривал слова.— Матрицы. Где они?Рэндом молча смотрел в потолок невидящими глазами, а евразийка показала на лежащую рядом вьетнамскую газету, свёрнутую, испещрённую кровавыми отпечатками пальцев. Сон потянулся к ней дрожащей рукой. Медленно, почти благоговейно он развернул газету. И увидел матрицы. Две тонкие пластинки металла, чуть больше бумажной сотни.Вне себя от восторга, он опять сложил газету, крепко сжал руками и поднялся. Вдруг он захихикал. Неплохую операцию он провёл. Жаль, отец и мать не дожили до этого дня. Сон начал танцевать чечётку — пистолет в одной руке, долларовые матрицы в другой. Щёлканье каблуков дробило тишину и фоновое гудение компьютеров. У Сона было восхитительное настроение, а на всех остальных он плевал.На солдат, стоявших разинув рты. На евразийку, смотревшую на него как на сумасшедшего. Они просто ничтожества, человеческие нули. Он захватил матрицы. Счастье, которое так долго ускользало, теперь у него в руках. С этим ощущением не хотелось расставаться никогда. С той стороны комнаты ему улыбался Ким Шин, знавший, что значит для друга этот момент.Сон перестал танцевать, улыбнулся женщине.— Как тебя зовут?Она сейчас держала Рэндома в руках, склонившись к нему так, что чёрные, до плеч волосы закрывали её лицо.— Констанс Херайль. Я его невеста, — ответила она по-английски с французским акцентом.— Уж скорее, игрушка стареющего мужчины. Что делаешь здесь ты и эти полицейские?Она повернула к Сону заплаканное лицо.— Он собирался увезти меня на Гавайи. Мы хотели пожениться там и жить у океана.Эта картина счастливого будущего показалась Сону выдумкой, причём не очень оригинальной. Американские солдаты часто увозили куда-нибудь вьетнамских и евразийских женщин — потрахаться. Однако же Харрисон Рэндом в отчаянном положении обратился именно к этой Херайль. Кого ещё он попросит о помощи? Не американское посольство, разумеется. Хихикая, Сон подумал: я вышиб из-под него лестницу, и Рэндом сейчас дрыгает ногами.Чувствуя себя всё более уверенным, он внимательно рассматривал женщину. Лет двадцати с небольшим, аккуратная задница, груди увеличены силиконом, чтобы нравились американцам.Слёзы Констанс не трогали Сона. Он считал, что она себя жалеет, а не об умирающем скорбит. Рэндом был её билетом из Сайгона, билетом, который вдруг аннулировали. Если она не найдёт другой выход, скоро окажется в коммунистическом лагере перевоспитания, где её в перерывах между мытьём уборных и рубкой деревьев будут насиловать охранники.Сон чуть наклонился, чтобы лучше рассмотреть Констанс Херайль — или, вернее, её удостоверение с фотографией, пришпиленное к лёгкой блузке. Она работала в административном аппарате Национальной полиции. Вообще-то для неё и этих четырёх более нормальным было бы сбежать, как сделали остальные здесь. Или Рэндом сказал им о матрицах? Сон чувствовал — что-то тут не так.Его внимательный взгляд обвёл четыре чемодана и вьетнамцев, стоящих на коленях и с руками на затылке. Их оружие, американские автоматы и пистолеты, люди Сона отобрали и положили на крышку принтера. Держались вьетнамцы довольно уверенно, и Сон решил, что они из полиции или разведки. А Констанс Херайль, вероятно, секретарша или клерк. Его беспокоило, что эти пятеро всё ещё здесь, когда остальные давно разбежались.— Чем ты занимаешься в Национальной полиции? — спросил он у женщины.Она погладила лоб Рэндома своими длинными пальцами, на которых оранжевели ногти. Глаза у американца были закрыты, дыхание хриплое.— Он умирает.Схватив её за волосы, Сон сильно дёрнул.— Кем ты работаешь?Морщась от боли, она ответила сквозь бузы.— Банк данных. Я работаю с компьютерными данными.— А эти господа с тобой, чем они занимаются, когда не путешествуют с чемоданами?— Пожалуйста, мне больно. Они полицейские. Они заплатили мне, чтобы я им помогла.— В чём помогла?— Собрать ленты из машин. — Постанывая, она тянула за руки Сона, но ничего сделать не могла. Она мучилась от боли, и поэтому вдруг показалась ему красивой. Сон чуть не расхохотался. Подумать только, понравилась такая старуха. Если не её боль, он бы на неё и не взглянул дважды. Его забавляло, как легко поддаётся человек страсти.Он отпустил волосы, позволил женщине опуститься на пол. Теперь Сон всё понял. Полицейские пришли в компьютерный зал украсть документы. Не умея обращаться с компьютерами, они захватили с собой госпожу Большие Титьки, чтобы она отыскала ленты и извлекла информацию из компьютеров, не повредив её. А эти четыре чемодана в том конце комнаты, надо полагать, набиты лентами, досье и прочим.Похлопывая себя по бедру сложенной газетой, Сон быстро размышлял. В конце войны компьютерный зал стал золотым рудником. Если бы Сон не был так занят долларовыми матрицами, он бы это понял намного раньше. И сделал то, что пытаются сейчас сделать эти полицейские.Специальная полиция и разведка Южного Вьетнама вели дела на пойманных коммунистов, которые стали информаторами или перебежчиками. Содержались в делах также имена шпионов во вьетконге и северных службах. Для коммунистов это были имена людей, которые пытали и убивали их товарищей.Вот почему Сон знал, что Народная армия, если потребуется, опустошит свой кошелёк, чтобы купить эти документы. Он не думал, что победители откажутся от возможности проявить жестокость. Победители никогда от неё не отказываются. Если ты выиграл войну, то что бы ты ни делал, всё правильно.Четверо полицейских, стоявшие сейчас на коленях, должны были знать ценность этой информации. Иначе зачем возвращаться сюда, если они могли бы уже пересекать границу? По опыту Сон знал, что в период кризиса южные вьетнамцы скорее сбегут, чем останутся. Тогда что же могло задержать сейчас в Сайгоне нормального агента разведки или полицейского? Годами южновьетнамская армия рассуждала ногами. Зачем же меняться?Разве что ты жаден и увидел шанс разбогатеть.Сон видел всё это так: четверо полицейских уже договорились о продаже документов коммунистам. Хотя документы давно следовало уничтожить, чтобы не подвергать опасности указанных там людей. Однако все разбежались, думая только о собственном выживании, а дела оставили нетронутыми. Ничего удивительного. Если Сон и усвоил что из армейской службы, то одну истину: на войне выживают только трусы. И в данной ситуации выходом было только бегство.А ему судьба предоставила вторую возможность разбогатеть. Он заберёт дела и сам продаст их коммунистам. Выжмет из товарищей как можно больше. У каждого человека есть свой день, и сегодня как раз черёд Сона. Если не сумеет этим воспользоваться, он дурак. А быть дураком хуже смерти.Всё происходит тройками. Ещё мальчиком он потерял мать, отца и невинность в один ужасный день. Сегодня он захватил валютные пластины, у него под носом ценнейшие документы, а хитрый и ловкий Ким Шин обещал свою помощь в изготовлении фальшивых денег. После многих лет борьбы счастье наконец упало Сону в руки. Первый раз в жизни он чувствовал себя везучим. А с этим чувством пришло и убеждение, что теперь ему доступно всё.Сон подошёл к дальней стене, положил свёрнутую газету на один из чемоданов, потом вернулся и встал перед полицейскими. Они не выглядели обычными сайгонскими ковбоями в красивой одежде и тёмных очках, которые, уклонившись от призыва в армию или дезертировав, ездят на мотороллерах и подрабатывают сводничеством или мелкими кражами. Эти четверо были крутые ребята, из тех, что привыкли командовать, а свою мать продадут за чашку риса.Лейтенант Дау — Сон его раньше встречал — был невысокий человек лет тридцати с холодными глазами, на шее у него висело маленькое золотое распятие. Сону он не нравился: упрямый дурак, интересовавшийся всегда только собственным мнением. Мрачный и угрюмый, он не умел завоёвывать друзей и поэтому повышения так и не получил.Сон с ним никогда не работал, ибо Дау был скорее карателем, нежели сборщиком информации. На допросах в тайной полиции он умел сломать любого вьетконговца или сочувствующего, кто оказывался слишком неподатливым для других следователей. Дау всегда подключали в конце игры.Напротив угрюмого лейтенанта Сон и остановился.— Кому ты продаёшь эти дела?Возмущённый Дау смотрел в сторону, не желая встречаться взглядом с корейцем.— Вы не имеете права угрожать нам оружием, капитан. Мы здесь по делам службы, и вас это не касается. Так что оставьте эти игры и дайте нам заняться работой.Сон хихикнул.— Какой ты деловитый. Несгибаемый под огнём. Все крысы покинули тонущий корабль, кроме тебя. Похвально. Только вот то, зачем ты явился сюда, не имеет отношения к делам службы. Спрошу тебя ещё раз. Кому ты продаёшь эти дела?Дау уже не мог себя сдержать. Дёрнув головой вперёд, он с чувством и обильно плюнул на отглаженные брюки корейца — чуть выше колена.В напряжённой тишине Сон посмотрел на свои брюки и печально покачал головой. Потом выстрелил Дау в левый глаз.Один шаг вправо, и он оказался перед следующим вьетнамцем.— Имя покупателя? — проговорил он.Капрал Манни Деккер, с автоматом «М-16» в руке, стоял на лестничной площадке в главном бараке Национальной полиции и смотрел на кровавый след.Он сильно потел в своём кителе, укреплённом металлическими пластинками. Год в Сайгоне, а он ещё не привык к жаре. Пистолет 45 калибра на бедре весил тонну, мучил голод — он не ел с ленча. Но больше всего сейчас беспокоила Деккера кровь.Она вела вниз по железной лестнице, в открытую дверь, за которой виднелся серый коридор. Деккер и морские пехотинцы Айвен Ла Порт и Макси Твентимэн, хорошо вооружённые и в штатском, сопровождали агента ЦРУ Брайена Шоу в компьютерный зал — дальше по коридору он и располагался. Морские пехотинцы должны были помочь Шоу в уничтожении компьютеризированных записей приблизительно о восьмидесяти тысячах вьетнамцев, которые сотрудничали с южновьетнамским правительством и американцами во время войны.Война уже проиграна. Сайгон окружён войсками коммунистов, их танки подошли на расстояние мили и продолжают понемногу приближаться. Америка истратила на войну миллиарды долларов, при этом погибло около миллиона вьетнамцев и больше пятидесяти тысяч американских солдат.Но в конце концов победила армия в чёрных пижамах и сандалиях из старых автомобильных покрышек, способная совершать многомильные марш-броски на горстке риса в день, промытого водой из лужи. Армия, где деревни провожали своих людей похоронной службой, прежде чем они уходили на юг по тропе Хо Ши Мина воевать…Шоу был полный тридцатипятилетний калифорниец, его семья держала ферму аллигаторов, а сам он был известен тем, что на приёмах ЦРУ веселил гостей, жонглируя тарелками на длинных палках, насвистывая при этом «Танец с саблями». Уничтожить дела послали именно его потому, что он держал в руках информационную сеть ценных вьетнамских контактов и знал, что искать в компьютерном зале.Деккеру уже приходилось сопровождать его на секретные задания, и он считал агента человеком старательным, но не очень умным. Как и многие другие агенты, Шоу пошёл в разведывательное управление потому, что не хотел сражаться. Лучше перекладывать бумаги с места на место за столом, чем получить вьетконговскую ракету между ног.Небольшая прогулка, сказал Шоу об их миссии в оставленные бараки Национальной полиции. Мы входим, объяснил он Деккеру, уничтожаем всё, что может засветить местных в нашей команде, и уходим. «Уж это мы обязаны для них сделать. Если комми захватят эти документы, всем, кто там указан, полный конец. Но ты не беспокойся. Будет прогулка».Но у Деккера — он в то время служил морским пехотинцем в охране американского посольства — появились другие мысли на эту тему. Кровь в коридоре: может, это как раз одна из тех миссий, после которых домой возвращаются в мешке. Для начала — чья это кровь? И что делает раненый? Уже умер или притаился где-нибудь, готовый стрелять в первое лицо, которое появится из-за угла? Через семьдесят два часа Деккер ожидал эвакуации из Сайгона. Не хотелось бы сейчас войти в статистику.Ла Порт и Твентимэн, тоже морские пехотинцы из охраны, не меньше его хотели покинуть Вьетнам целыми. Макси Твентимэн, высокий двадцатичетырёхлетний сельский парень из Джорджии, был особенно твёрд в намерении не погибнуть здесь. Как он сказал Деккеру, «Если меня прикончат, позаботься, чтобы мою деревенскую задницу отправили в округ Мэйкон. Здесь лежать не хочу».Ла Порт о смерти не говорил: ещё накличешь. Он был стройный симпатичный пуэрториканец из Бруклина, попал в морскую пехоту одновременно с Деккером, но начальную подготовку проходил в Калифорнии. Через шесть месяцев после того как Ла Порт и Деккер приехали во Вьетнам жена Ла Порта, Люсетт, родила Феликса Рэймонда Ла Порта-младшего в бруклинской больнице. Чем ближе к отъезду из Вьетнама, тем больше Ла Порт беспокоился, что умрёт и не увидит жену и сына. Раньше он встречал каждый новый день криком — домой, домой, домой! А сейчас суеверный Ла Порт вообще перестал упоминать о доме.Ещё «на гражданке» они с Деккером познакомились на нью-йоркских турнирах по карате, где оба выступали в среднем весе. Ла Порт дрался неплохо, но по быстроте и способности проводить комбинации сравниться с Деккером не мог. Деккер победил его три раза подряд, без труда.После прохождения начальной подготовки оба оказались в школе охранников морской пехоты, оба с радостью увидели знакомое лицо. В те дни Ла Порт служил с большой охотой, стремился стать «мустангом», то есть рядовым, который добился офицерского звания.Один из самых счастливых моментов Деккера в морской пехоте был связан с Гэйл. Она, не его родители, прилетела из Нью-Йорка в день его выпуска — он заканчивал начальную подготовку.На этом кончались три месяца ада. Инструкторы переставали называть тебя слизью, дерьмом, коммунистическим педиком, или этой низшей формой жизни, штатским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39