Понимаете?
Следователь и эксперт подозрительно переглянулись.
– Ах, черт! – спохватился писатель. – Я ведь тебе это еще не показывал!
– Антоша, не сходи с ума!
– Никто не сходит с ума! Помнишь, по телефону я тебе сказал, что Василина, жена Шведенко, нашла у него на письменном столе что-то вроде наброска романа. Там еще я упомянут странным образом. Так вот, почитай! Он так и начинается: «Балкон. Двенадцатый этаж»… – Полежаев развернул перед ним листок с текстом.
Еремин пробежал глазами текст и высказал свое мнение:
– Белиберда какая-то!
– И я точно так же оценил этот шедевр! Но ведь совпадает! Балкон! Двенадцатый этаж!
– И что с того? А дальше написано «июнь», а за окнами, между прочим, август! И действует у него в отрывке снайпер. Выгляни в окно! Кругом сплошь пятиэтажные дома! Шел бы ты, Антон Борисыч, на кухню и не мешал нам!
Полежаев забрал у него листок с наброском и поплелся на кухню.
– Начни с балкона, Престарелый! – услышал он за спиной команду следователя.
Кухня представляла собой довольно просторный куб, в котором уютно разместился гарнитур из вишни, холодильник, стол и пара табуретов.
Антон сразу отметил, что посуда тщательно вымыта. Ему это показалось странным. Он, например, не большой охотник до мытья посуды. Потом, правда, припомнил Васины слова насчет аккуратности мужа и немного успокоился.
Однако на месте не сиделось. Заглянул в холодильник.
– Эй, ничего там не трогай! – крикнул ему из комнаты Еремин. – Ты мне все пальчики сотрешь!
– Я с тряпочкой, – обиженно промямлил в ответ Полежаев.
– Вот как раз тряпочкой и сотрешь!
В холодильнике нечем было поживиться. В том смысле, что голодному человеку вполне хватило бы насытиться его содержимым, но не голодному сыщику, каковым себя уже считал писатель.
– Ну, что там? – заинтересовался Константин.
– Сосиски! – с досадой констатировал тот. – Кстати, могут испортиться!
Потом очередь дошла до мусорного ведра. Он видел в каком-то фильме, как милиционеры преспокойно потрошат мусорные ведра и даже не морщатся.
«Правда, они обычно орудуют пинцетом! Ничего, я не из брезгливых! Вот только бы газетку найти, чтобы не свинячить».
Антон присел на корточки и посмотрел за холодильником, между плитой и шкафом – не завалялась ли газетка?
Газетка завалялась за батареей. Ее, видно, ненароком смахнули со стола, а потом забыли достать.
Развернув на полу газету, Полежаев вдруг воскликнул:
– Оба-на!
– Что у тебя? – откликнулся Еремин.
– Газета!
– Ну и удивил! У меня тут их столько!
– Это французская газета!
– И что с того? – разочарованно вздохнул следователь.
– Махнемся не глядя, Костяк? Я хочу выпотрошить мусорное ведро, а эту газету жалко. Я бы почитал потом.
– Не лучше ли нашу газету почитать?
– Наши я не читаю!
На этот раз Константин удостоил его вниманием и собственной персоной появился на кухне.
– Насчет ведра – молодец! Ведра мы с Елизарычем любим. Держи газету! Сейчас возьму пинцет – вместе пороемся.
Ведро оказалось полупустым. Из него торчала бутылка.
– Рейнский портвейн! – опознал бутылку писатель. – Пил. Неплохое вино.
– Отнесу старику. Пусть посмотрит.
Пока Еремин отсутствовал, Антон покопался в картофельной и луковой шелухе, и в глаза ему бросился голубой клочок бумаги, знакомый каждому, начиная со школьника.
– Что это? – Константин застыл на пороге кухни, пытаясь разглядеть добычу, схваченную пинцетом.
– Два билета в кинотеатр «Иллюзион», – торжественно произнес Полежаев. – На двадцать пятое августа, на семь часов вечера.
– Значит, накануне исчезновения он ходил в кино? Ничего странного. Пригласил жену в кинотеатр. Надо же было им в конце концов помириться.
– Костя, это была не она. Василина в тот день допоздна работала.
«Ай да Леня-журналист! Пугает несчастную жену – не звони, не приходи ко мне! Та думает, что он, бедняга, барахтается в щупальцах мафии! А Леня развлекается с другой бабой! Уж кому-кому, а мне хорошо знакомы эти мужские хитрости!»
– И бутылочку он наверняка не в одиночестве распил, – сделал вывод Антон.
Еремин же не торопился с выводами:
– Послушаем, что скажет Престарелый.
Иван Елизарович дышал тяжело, со свистом. Все труднее давалась ему каждая новая экспертиза. Войдя на кухню, он ткнул своей палкой в сторону мойки.
– Вот-вот, даже посуду вымыть не поленились!
Он опустился на табурет и развел руками.
– По нулям, мальчики. Все тщательно затерто. Бутылка тоже чистая. А я поначалу подумал, что в эдаком кавардаке что-нибудь да раздобуду! Оказывается, и кавардак бывает обманчивым. На полу осколки граненых стаканов, как бы специально разбитых вдребезги, – не собрать. А вот шторку оборванную стоит посмотреть получше. Я заберу ее в лабораторию.
– Тут высказывается версия «шерше ля фам», – усмехнулся Еремин, давая понять, что автор версии не он.
– Пуркуа па? – снова развел руками старик. – Но смятая постель и бутылка портвейна – это еще не доказательства.
В это время в дверь позвонили громко, протяжно.
Антон от неожиданности подскочил на месте.
– Где твой пистолет?! – крикнул он сыщику.
– Не трусь, Антон Борисыч! – засмеялся тот. – Пока ты прощался со своей подругой, я вызвонил хозяина квартиры. Мы условились встретиться здесь. Это, наверно, он.
Это на самом деле был он. Полежаев узнал его по меткому описанию Василины. Полноватый мужчина лет сорока, с зализанными назад жидкими волосами, с неприятной улыбкой на жирных губах и с глазами действительно сальными замер на пороге комнаты. Улыбка тут же исчезла с его лица.
– Это же хлев! Поросячий хлев, а не квартира! – задыхаясь от возмущения, начал он. – Что тут было?
– Надо полагать, драка, – спокойно объяснил Еремин. – Вашего друга и квартиросъемщика похитили.
– Чувствовало мое сердце, что добром это не кончится.
– Что именно?
– Ленькины выкрутасы с квартирой. Что ему дома-то не жилось? Почему я должен страдать?
– А вы-то каким образом пострадали?
– Как это каким? Да я потерял из-за него триста баксов! Он ведь мне не заплатил! И теперь уже вряд ли заплатит!
– Откуда такая уверенность?
– Ай, не морочьте мне голову! Будто не в курсе его дел с мафией! Кстати, хотелось бы взглянуть на ваше удостоверение.
Константин протянул ему корочки своего сыскного агентства.
– В первый раз имею дело с частным детективом, – ухмыльнулся тот. – Раньше только в книжках о таких читал.
Они принесли из комнаты стулья и устроились вчетвером на кухне. Елизарыч, опершись на клюку, все это время, казалось, подремывал. Антон слушал внимательно, стараясь ничего не пропустить, хотя делал вид, что читает газету.
– Давно вы знаете Шведенко?
– Лет пять. Как пришел работать в издательство. Я ведь не профессиональный фотограф. Я танцор. Танцевал в оперетте, пока не вышел на пенсию.
«Ну и танцор! С такой рожей только гнилыми помидорами торговать! А он, оказывается, исправно служил Терпсихоре, пока та не пнула его под зад и не отправила на пенсию!»
– Когда Шведенко обратился к вам с просьбой о сдаче квартиры? И чем он это мотивировал?
– Да уже месяц прошел. Сказал, что у них с Василиной не заладилось. Чего уж там! Жили вроде душа в душу! Мол, поживу месяц-другой у тебя, а там видно будет. Разве другу откажешь? Пришлось отказать одной семейной парочке с Кавказа. Они у меня тут почти год жили. Платили, кстати, исправно, с двухмесячной предоплатой. И срача такого не устраивали!
– Ну-ну, Роберт Игнатьевич, – принялся усмирять его следователь. – Ведь Шведенко не по своей инициативе…
– А по чьей? По чьей инициативе?! – затрясся разгневанный танцор, и по лицу его пошли красные пятна. – Сколько раз ему говорили: «Остепенись, Леня! Не по зубам тебе эти громилы! Чё ты к ним лезешь?»
– Кто говорил?
– Да хотя бы я. Предупреждал: «Если еще про мафию напишешь, съедешь с квартиры! Мне тут баррикады не нужны! Чай не Красная Пресня!» Его пристрелят, а мне потом по ментовкам таскаться! Больно надо! Он мне слово дал, что в этой квартире ни строчки не напишет про мафию.
– И что? Сдержал слово?
Вопрос Еремина озадачил красноликого Роберта Игнатьевича.
– По крайней мере в нашей газете ничего не было. Я следил за его публикациями. Он писал о выставке художника Шилова. Разгромил подчистую этого придворного «фотографа». Душа радовалась! Потом об этом религиозном законе, из-за которого Клинтон с папой на нас обиделись. Что еще? Не помню. Да, он говорил, что у него наклевывается какая-то новая работа, очень денежная.
– Связанная с журналистикой?
– Этого я не знаю. Он особо не распространялся. Может, боялся сглазить?
– По-вашему, выходит, что Шведенко превратился в пай-мальчика. В чем же тогда дело?
– Мало ли что! Могли за старое тряхануть!
– Могли и за старое…
Полежаев, воспользовавшись заминкой, оторвался на миг от французской газеты и задал фотографу давно мучивший его вопрос:
– Леонид по-французски свободно изъясняется?
– Да бросьте! – махнул тот рукой. – Только «мерси» и знает. К нам недавно приезжали коллеги из Франции. Так он не знал, с какого боку к ним подступиться. Переводчица спасла положение.
– Эта переводчица – ваша сотрудница? – взял инициативу в свои руки Антон.
– Да. Лизавета, Лизок.
– Симпатичная девушка?
– Симпатичная бабушка. Ей скоро шестьдесят стукнет…
* * *
В машине Еремин хмурился, а писатель продолжал наслаждаться французской прессой.
Высадив возле сыскного агентства Ивана Елизаровича, Константин обрушился на друга:
– Какого черта ты лезешь не в свои дела?
– По-моему, ты что-то путаешь. Это как раз мое дело. Я тебя нанял. Я заказываю музыку.
– Я отказываюсь так работать. Я привык самостоятельно вести расследование. Я не нуждаюсь в помощниках-дилетантах.
– Я ни на чем не настаиваю, – пошел на попятную Полежаев. – Только, если честно, Костян, мне кажется, ты упускаешь очень важное звено.
– Слов-то каких нахватался!
– Все от тебя, мой друг, все от тебя.
– Ладно, выкладывай, что я, по-твоему, упускаю. – Тон следователя несколько смягчился.
– Ты, например, совсем не придаешь значения тому, что накануне своего исчезновения Шведенко ходил с кем-то в кино. И эта кто-то наверняка симпатичная девушка!
– И что дальше?
– Надо выяснить, кто она.
– Только и всего? Может, подскажешь, как это сделать?
– Подскажу. Надо взять фотографию журналиста и показать ее служащим кинотеатра. И заодно узнать, что они смотрели.
– А вот последнее уж точно ни к чему! – расхохотался Еремин.
Антон и сам понял, что сморозил чепуху, но сдаваться не собирался.
– Все играет роль.
– Может быть.
Константин притормозил на улице Павла Корчагина, чтобы посмотреть нумерацию домов. В одном из них жила Василина.
– Я, кажется, на верном пути.
Он проехал еще несколько метров и остановился, но выходить не спешил.
– Я не отвергаю твою версию, Антоша, – признался он. – Но в первую очередь хочу отработать свою. Мне хорошо знаком тот мир, о котором писал Шведенко. Там обиды не прощают. Я бы очень хотел, чтобы все вышло по-твоему, чтобы журналист увлекся красивой девчонкой и мотанул с ней на юга, наплевав на все остальное. Правда, твоей подруге это может не понравиться. Но слишком густую кашу заварил наш клиент (и в этом ты сейчас убедишься, когда просмотришь его публикации), чтобы мы могли пойти по такому пути. Легких путей в этом деле не будет.
– Но ведь не помешает общему делу, если я завтра съезжу в «Иллюзион» и порасспрашиваю о журналисте?
– Лучше бы ты вместо этого сидел завтра весь день за пишущей машинкой и закручивал сюжеты, один забористей другого.
Полежаев нахмурился. Он не любил, когда ему указывали. Чтобы разрядить обстановку, Константин ткнул пальцем в газету и спросил:
– Что интересного пишут братцы-лягушатники?
– Разное.
– А все-таки?
– Тебя серьезно это волнует? Шведенко не умел читать по-французски, а значит, к делу это не относится.
– Но ведь как-то газета попала к нему в квартиру? – снисходительно улыбнулся Еремин.
– Газета, кстати, издается в Москве.
– С этого и надо было начинать. – Следователь явно хотел польстить товарищу, делая вид, что придает значение находке.
И Полежаев не на шутку разошелся:
– Здесь интересная информация о московских клубах. Например, всякого рода предостережения, куда Анри с Колеттой лучше не ходить. Недурна также театральная страничка. Я узнал здесь, кто из наших корифеев побывал нынче на гастролях в стране Мольера и Бомарше. В Авиньоне проходили Дни русского театра. Информация о католических мессах на французском языке в Москве. Указаны числа и адреса, где и когда они должны состояться.
– Зачем это тебе?
– Просто интересно, – пожал плечами писатель. – Это все, что я прочитал, а вообще тут куча всего. Последние две страницы посвящены объявлениям. Я и не подозревал, что их жизнь так кипит в нашей столице. Создают группы популярной французской песни, ищут помещение для театральной студии, дипломированные гувернантки жаждут обучать их детей…
– Вот как? На самом деле любопытно. Почитай-ка мне про этих гувернанток.
– Да сколько угодно. Вот, например, с дипломом Женевского университета, лингвист, сорок лет, может обучать испанскому, немецкому, русскому. Работала во Франции и Швейцарии. Другая – студентка МГИМО, двадцать один год и тоже, кроме всего прочего, знает испанский. А вот дамочка с музыкальным дипломом, консерватория имени Чайковского, тридцать лет, свободно говорит по-французски, имеет опыт работы в Бельгии…
– Перепиши-ка мне ее телефончик! – неожиданно попросил Еремин.
– Кого?
– Той, что имеет опыт работы в Бельгии.
– Ты спятил? На кой черт тебе гувернантка? У тебя ведь ни ребенка, ни котенка! Или сам решил на старости лет обучаться музыке?
– Уж не такой я старый, – весело подмигнул Константин. – Всего-то тридцать пять, а ей – тридцать. По-моему, в самый раз. Всю жизнь мечтал о девушке, чтоб она и на фортепьянах, и по-французски!
Полежаев не узнавал друга. Вроде бы всегда казался холодным и практичным.
– Что ж, пиши. – Все еще недоумевая, он продиктовал Еремину телефон и воскликнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48