https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/
гром не грянул. – Сначала должен посмотреть Еремин со своим экспертом.
– Что же я буду хоронить? Одну голову? – вдруг тихо и задумчиво произнесла Василина.
Возникла неприятная тишина. Антон заметил, как ангельские, с поволокой глаза Пати увлажнились. Она, подобно загнанному зверьку, в отчаянье переводила взгляд то на мужчину, то на женщину. Наверное, хотелось найти слова утешения, но ничего не получалось.
– Пойду еще раз звякну Костяну, – попытался разрядить тягостную атмосферу Антон.
Телефон следователя не отвечал. Полежаев вслушивался в протяжные гудки и волей-неволей сравнивал свою бывшую любовницу с нынешней. Сравнение было явно в пользу последней. Вася уступала Пате по всем статьям. И он досадовал, что ночь безвозвратно пропала, что он не сможет сегодня насладиться этой каштановолосой, грациозной, как балерина. Более того, положение безвыходное. Василине некуда пойти. В Москве у нее никого нет. А постель у него одна. Как же быть? Придется спать на полу в гостиной. А Патя? Вряд ли ее устроит такое ложе. Да и вообще это пошло – проводить ночь с двумя женщинами одновременно, хотя одна и за стенкой. А оставить их вдвоем с Василиной Патя вряд ли решится.
* * *
– Я пойду. – Она едва коснулась холодными пальцами его затылка. Он вздрогнул то ли от неожиданности прикосновения, то ли от внезапности и правильности ее решения.
– Побудь еще, – попросил он шепотом, чтобы не услышала та, другая.
– Мамочка будет волноваться, – улыбнулась уголками рта девушка, излучая свет.
– Вчера ты об этом как-то не беспокоилась, – продолжал он шептать.
– И получила сегодня нагоняй!
– Однако уже три часа ночи, – взглянул он на часы. – Позвони ей, чтобы не волновалась.
– Я позвоню из машины. До скорого! Салют!
– Салют… – вздохнул ей вслед писатель.
Он вышел на балкон, чтобы помахать рукой, но Патрисия стремглав выбежала из подъезда и, даже не взглянув в его сторону, прыгнула в свой «вранглер», и машина взмыла с места.
«Обиделась, что ли? Черт! Мы ведь не договорились о встрече! Она обещала свести меня с этой бабой, феминисткой! Как же я упустил? Дурья башка! А если обиделась, то вряд ли быстро отойдет. Знаю я этих девиц со вздернутыми носами!»
На самом деле писатель часто так хорохорился, отстаивая право называться инженером человеческих душ, доказывая самому себе свою многоопытность, умудренность, значительность. О девицах же со вздернутыми носами судил, по сути, понаслышке.
Василина принимала душ, когда он вернулся с балкона. Это ему показалось странным. После пережитого ужаса помнит о гигиене!
Он постелил себе на полу в гостиной. Поставил будильник на девять. Выключил свет. Слышал, как она выбралась из ванной. Прошла в спальню. Он не собирался желать ей спокойной ночи.
Горбатый, расшатанный мостик, соединявший прошлое с настоящим, сегодня рухнул в бездну. К тому же не кощунственно ли желать спокойной ночи той, у которой, наверно, перед глазами стоит отрезанная голова мужа? Он думал о том, как бы поскорее уснуть и по возможности избежать кошмарных снов.
Василина неожиданно возникла на пороге его комнаты. Он не слышал приближающихся шагов. Наверно, уже задремал. Скудный свет, пробившийся из коридора, выхватывал тонкую полоску ее тела. Грудь высоко вздымалась. Голос дрожал!
– Ты уже спишь?
– Почти…
– Прости, но ты не мог бы…
Она переступала с ноги на ногу. Она не знала, как об этом сказать. Он все понял сразу, но не пытался прийти ей на помощь, хоть и был мастером по части стиля.
– Мне страшно там одной, – наконец сформулировала она.
– Я могу дать тебе снотворное.
– Не надо! – крикнула Василина.
– Тогда заварю кофе.
Он поднялся с пола, накинув на плечи халат.
Она не двинулась с места, смотрела на него по-новому, непонимающими глазами.
«Думала, наброшусь на нее по первому зову! Ей плохо, а она хочет забыться в объятьях бывшего любовника! Но я не „скорая помощь“, тем более не секс-машина! И вообще, довольно глупостей на одну человеческую жизнь!»
– Ты бы оделась, а то простынешь.
Обошлось без сантиментов. Они чуть не до утра чашку за чашкой пили кофе и вели доверительные разговоры, переходившие время от времени в штыковую атаку.
Наконец Василина спросила:
– Эта милая девочка – твоя любовница?
– Ты ведь все поняла. Зачем спрашиваешь?
Василина усмехнулась. Покачала головой. Закурила.
На прощанье сказала язвительно:
– А девочка очень красивая. У тебя хороший вкус. И Маргарита была симпатичная. Но эта-то еще и умна…
Полежаев в одиночестве допивал свой кофе.
«Эх, Патя, Патя! Оставила меня наедине с незнакомой женщиной! Глупышка! Маргарита бы сразу все просекла! Хватило бы одного взгляда! Всякую бабу видела насквозь! Что вы знаете о Марго?..»
* * *
– …Эй, пацаны! – раздалось откуда-то издалека. – Идем после школы к Костяку! Ему родители из-за границы привезли кучу пластов!
Клич был брошен во время большой перемены, и каждый уважающий себя рок-меломан в душе возрадовался. У Костяна из параллельного класса была самая большая коллекция пластинок. И аппаратура по тем временам нешуточная.
Антон любил «Пинк Флойд». Красивая, вдумчивая музыка.
Его ждало в тот вечер разочарование. Костины родители не привезли из-за границы «Пинк Флойд». Зато была убойная группа «Эй Си/Ди Си» и любимый девчонками «Бонн М».
Спонтанно начались танцы. Танцевать Антон не любил, но компанию всегда поддерживал. Пренебрегающий танцами мальчик подвергался издевательским выпадам со стороны девчонок: «Он еще маленький – танцевать не умеет!»
Антону нравились многие девчонки из его класса. И он даже надеялся в кого-нибудь из них влюбиться, но не знал, на ком остановить свой выбор. Но пока влюбиться не получалось.
В самый разгар вечера в дверь позвонили.
– Родители, наверно! – пискнул кто-то.
– Не должны так рано, – пробасил озадаченный Костян и пошел открывать. Через минуту он сиял:
– Знакомьтесь – это Марго!
И тут появилась она. В черных колготках, считавшихся крамолой. В короткой кожаной юбке. В пестром вязаном свитере.
– Моя двоюродная сестра, – представил ее Костян, – недавно приехала с Кавказа. Будет учиться в нашей школе.
После слова «Кавказ» все обратили внимание на ее толстую русую косу. На легкие крылья бровей. На глаза аж василькового цвета!
Антон прислонился спиной к шкафу, чтобы выстоять. Вот как оно бывает! Это потом он рассмотрел ее получше, а в тот миг глаза застилал туман. Какой-то сладостный туман. Дымок от подгоревшего торта.
Костя, загордившийся произведенным кузиной впечатлением, был в ударе, называл их имена и каждому давал характеристику.
– А это Антоша! Наш литературный гений! Пишет потрясные стихи! Любит «Пинк Флойд»!
– Какая скучища! – выкатила она свои васильковые глазки. – Как это можно слушать? Не понимаю! – кокетливо пожала плечиками.
Их вкусы никогда не совпадали. Ему пришлось впоследствии многим пожертвовать. Расхожая фраза «Любовь требует жертв» здесь была бы уместней всего. Но так ли они нужны, эти жертвы? Когда человек жертвует всем, что остается ему? Избалованная жертвами любовь?
Костян, разумеется, всех опередил и пригласил свою кузину на танец. Она смотрела на брата с нескрываемым обожанием. Антон почувствовал, как кулаки его сжимаются. Никогда у него не возникало такого острого желания кого-то покалечить.
Антон вскоре ушел, так и не решившись пригласить ее на медляк. Ночь он провел в блаженной неге, представляя, как гладит колено Марго через запретные черные колготки, касается губами васильковых глаз.
Потом она появилась в школе. Ее определили в параллельный класс. И он мог любоваться Марго каждую перемену.
В школе был организован пресс-центр, и редактором назначили Полежаева, а художником – Марго. Теперь они оставались после занятий и творили. Правда, не только они. Остаться наедине удавалось редко. И в такие минуты Антон очень робел. Лоб покрывался испариной, колени дрожали. Он старался не смотреть на художника. Путано отвечал на ее вопросы, вызывая презрительную усмешку. Из-за этого страдал, но не мог себя пересилить.
Однажды она торопилась домой, а газету надо было выпустить к утру.
– Я возьму с собой, – предложила Марго. – Все будет как надо. Утром посмотришь.
Но материала оказалось слишком много и лист ватмана громоздкий.
– Можно, я тебе помогу? – решился он.
– Проводишь?
– Ну да!..
– Давай! Так даже лучше! – почему-то обрадовалась она. – Только я далеко живу.
– Я не тороплюсь…
Она жила очень далеко. В сорока минутах ходьбы от школы.
Говорить было особо не о чем, и Полежаев стал рассказывать о художнике Модильяни. Она о нем никогда не слышала, а он накануне прочитал у Эренбурга.
Марго слушала сосредоточенно, с интересом, и дорога до дома показалась ей на этот раз не такой уж длинной.
– А с тобой интересно, – сказала она на прощанье.
– С тобой тоже.
– Неправда! Я мало знаю. Со мной скучно.
На следующий день она уже попросила сама:
– Может, проводишь?
Она влюбилась в его рассказы.
Как-то, увлеченная недоконченным рассказом, она пригласила его к себе домой.
Мать приготовила им отварные рожки с сосисками. И во время поедания рожков Антон о чем-то задумался и наморщил лоб. Будущая теща это восприняла как оскорбление своей великолепной стряпне. «Надо же, – барин какой! Рожки ему не нравятся! Морщится!» – высказала она потом дочери.
Марго больше его не приглашала к себе. Стали ходить к нему. Благо дом рядом со школой. Можно даже в большую перемену забежать. Просто так. От нечего делать. Да хотя бы послушать новую пластинку. Антон уже изучил ее вкус и выменивал на толкучке пластинки для любимой, а не для себя. Так во время одной перемены, когда пел Адриано Челентано, а Марго в кресле ловила попсовый кайф, Антон упал перед ней на колени и принялся усердно целовать руки. От неожиданности девушка остолбенела, а он не знал, что делать дальше. В одном французском романе, кажется, у Стендаля, он прочитал, что начинать надо с руки и медленно продвигаться вверх, сначала до локотка, потом до плечика и так далее. Стояла суровая уральская зима, и на Марго было надето два свитера. Если он начнет тыкаться лицом в свитер, она примет его за сумасшедшего! Стендаль был известный ловелас, но уральской зимы он не учел!
…Они жили в ханжеские времена, когда из фильмов вымарывался любой намек на секс, и пуританские семьи размножались непонятным образом.
Лишь почти через год Антон расстегнул бюстгальтер на ее спине. В том же кресле. Во время большой перемены. Тогда пел Энгельберт Хампердинк…
…Он ежедневно задерживался в университете. Студенты готовили спектакль для преподавателей. Маргарита не верила, считала, что у него кто-то завелся.
Он позвонил ей, чтобы сообщить немыслимое – остается репетировать на всю ночь.
– Даже ужинать не придешь? – отрешенным, будто с того света, голосом спросила она. Он услышал, как заплакала в соседней комнате дочь. – Как знаешь! – произнесла Маргарита многообещающе.
Он пришел через час. Для спектакля понадобилась клизма. Обыкновенная подвесная клизма. Антон жил ближе всех. Его и послали. Аптечка находилась в детской. Полежаев торопился.
– Где Дашка? – удивился он исчезновению дочки.
– Отвезла к маме.
– Зачем?
– Мама соскучилась.
– Когда же ты успела?
– Я на такси.
– Почему такая спешка?
Он перестал искать клизму. Маргарита всегда скупилась на такси. Все-таки студенты живут на деньги родителей.
– Не хотелось тащиться пешком в такую даль.
– Я-ясно, – пропел он, хотя еще ничего не понимал.
Прошел на кухню, чтобы перекусить, и замер от удивления. На тарелках была красиво разложена снедь: колбаса, окорок, помидоры, никогда не покупавшиеся в мае. Все-таки студенты…
– Ты кого-то ждешь?
– Тебя.
– Мне ты никогда так красиво не раскладываешь. Тем более сегодня…
– Подруга обещала зайти… с мужем…
Она врала. Нагло врала. У нее даже в школе не было подруг.
Маргарита смотрела в окно, чтобы не смотреть ему в глаза. Во всяком случае, он так думал. Вдруг она встрепенулась.
– Уже! Уже!
– Что уже?
– Уже идет! Я встречу! А ты посиди – поешь колбаски!
Она выскочила за дверь в парадное. Он не стал глядеть в окно. Посчитал унизительным. Пожевал колбасу. Без вкуса. Без запаха. Нарезанную красиво, но не для него.
Она вернулась с натянутой улыбкой. Бледная. Замученная.
– Где же подруга?
– Сказала, зайдет в другой раз. Сегодня некогда.
Теперь он был во всеоружии.
– Когда придешь?
– Утром.
Он пришел в десять вечера.
Она вернулась во втором часу. Потопталась в коридоре. Зажгла свет на кухне. Приоткрыла дверь к нему.
– Антон, ты спишь?
Он не ответил, хотя не спал.
Она легла в детской.
Он проснулся оттого, что затекло плечо. На нем покоилась красивая стриженая головка Марго. Толстая русая коса, привезенная с Кавказа, приказала долго жить еще в десятом классе, ведь все девчонки стриглись под Мирей Матье! Ей очень шло. Он даже гордился, что его жене идет такая прическа.
В открытую балконную дверь повеяло запахом торфа. В жаркий день торф дымился вокруг их дома. Раньше здесь были болота…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Тот же день
– Ну что, Престарелый Родитель, и на этот раз ничего?
Елизарыч сидел в мягком кресле в большой комнате квартиры Шведенко, в той самой, где ночью побывал Антон, и постукивал палочкой по полу. Следователь, писатель и Василина все это время находились на кухне, чтобы не помешать эксперту.
– На этот раз даже слишком много, – откликнулся Престарелый Родитель, но в голосе его не слышалось надежды. – Пальчики – везде. Я устал их снимать. Боюсь только, что тех, которые нам нужны, здесь нет. Вряд ли он нес голову в голых руках, даже если она лежала в сумке. Перчатки надевают не только чтобы замести следы…
– Ну-ну, не будем читать друг другу лекций, – перебил его Еремин. – Отпечатки все-таки надо проверить, хотя там есть и наши с Антошей пальчики. Мы здесь были в среду. А что скажешь насчет головы?
– Как я и предполагал, журналиста задушили. Голову отсекли, скорее всего, топором. Завернули в рекламную газету «Экстра М», которую бросают в каждый почтовый ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Что же я буду хоронить? Одну голову? – вдруг тихо и задумчиво произнесла Василина.
Возникла неприятная тишина. Антон заметил, как ангельские, с поволокой глаза Пати увлажнились. Она, подобно загнанному зверьку, в отчаянье переводила взгляд то на мужчину, то на женщину. Наверное, хотелось найти слова утешения, но ничего не получалось.
– Пойду еще раз звякну Костяну, – попытался разрядить тягостную атмосферу Антон.
Телефон следователя не отвечал. Полежаев вслушивался в протяжные гудки и волей-неволей сравнивал свою бывшую любовницу с нынешней. Сравнение было явно в пользу последней. Вася уступала Пате по всем статьям. И он досадовал, что ночь безвозвратно пропала, что он не сможет сегодня насладиться этой каштановолосой, грациозной, как балерина. Более того, положение безвыходное. Василине некуда пойти. В Москве у нее никого нет. А постель у него одна. Как же быть? Придется спать на полу в гостиной. А Патя? Вряд ли ее устроит такое ложе. Да и вообще это пошло – проводить ночь с двумя женщинами одновременно, хотя одна и за стенкой. А оставить их вдвоем с Василиной Патя вряд ли решится.
* * *
– Я пойду. – Она едва коснулась холодными пальцами его затылка. Он вздрогнул то ли от неожиданности прикосновения, то ли от внезапности и правильности ее решения.
– Побудь еще, – попросил он шепотом, чтобы не услышала та, другая.
– Мамочка будет волноваться, – улыбнулась уголками рта девушка, излучая свет.
– Вчера ты об этом как-то не беспокоилась, – продолжал он шептать.
– И получила сегодня нагоняй!
– Однако уже три часа ночи, – взглянул он на часы. – Позвони ей, чтобы не волновалась.
– Я позвоню из машины. До скорого! Салют!
– Салют… – вздохнул ей вслед писатель.
Он вышел на балкон, чтобы помахать рукой, но Патрисия стремглав выбежала из подъезда и, даже не взглянув в его сторону, прыгнула в свой «вранглер», и машина взмыла с места.
«Обиделась, что ли? Черт! Мы ведь не договорились о встрече! Она обещала свести меня с этой бабой, феминисткой! Как же я упустил? Дурья башка! А если обиделась, то вряд ли быстро отойдет. Знаю я этих девиц со вздернутыми носами!»
На самом деле писатель часто так хорохорился, отстаивая право называться инженером человеческих душ, доказывая самому себе свою многоопытность, умудренность, значительность. О девицах же со вздернутыми носами судил, по сути, понаслышке.
Василина принимала душ, когда он вернулся с балкона. Это ему показалось странным. После пережитого ужаса помнит о гигиене!
Он постелил себе на полу в гостиной. Поставил будильник на девять. Выключил свет. Слышал, как она выбралась из ванной. Прошла в спальню. Он не собирался желать ей спокойной ночи.
Горбатый, расшатанный мостик, соединявший прошлое с настоящим, сегодня рухнул в бездну. К тому же не кощунственно ли желать спокойной ночи той, у которой, наверно, перед глазами стоит отрезанная голова мужа? Он думал о том, как бы поскорее уснуть и по возможности избежать кошмарных снов.
Василина неожиданно возникла на пороге его комнаты. Он не слышал приближающихся шагов. Наверно, уже задремал. Скудный свет, пробившийся из коридора, выхватывал тонкую полоску ее тела. Грудь высоко вздымалась. Голос дрожал!
– Ты уже спишь?
– Почти…
– Прости, но ты не мог бы…
Она переступала с ноги на ногу. Она не знала, как об этом сказать. Он все понял сразу, но не пытался прийти ей на помощь, хоть и был мастером по части стиля.
– Мне страшно там одной, – наконец сформулировала она.
– Я могу дать тебе снотворное.
– Не надо! – крикнула Василина.
– Тогда заварю кофе.
Он поднялся с пола, накинув на плечи халат.
Она не двинулась с места, смотрела на него по-новому, непонимающими глазами.
«Думала, наброшусь на нее по первому зову! Ей плохо, а она хочет забыться в объятьях бывшего любовника! Но я не „скорая помощь“, тем более не секс-машина! И вообще, довольно глупостей на одну человеческую жизнь!»
– Ты бы оделась, а то простынешь.
Обошлось без сантиментов. Они чуть не до утра чашку за чашкой пили кофе и вели доверительные разговоры, переходившие время от времени в штыковую атаку.
Наконец Василина спросила:
– Эта милая девочка – твоя любовница?
– Ты ведь все поняла. Зачем спрашиваешь?
Василина усмехнулась. Покачала головой. Закурила.
На прощанье сказала язвительно:
– А девочка очень красивая. У тебя хороший вкус. И Маргарита была симпатичная. Но эта-то еще и умна…
Полежаев в одиночестве допивал свой кофе.
«Эх, Патя, Патя! Оставила меня наедине с незнакомой женщиной! Глупышка! Маргарита бы сразу все просекла! Хватило бы одного взгляда! Всякую бабу видела насквозь! Что вы знаете о Марго?..»
* * *
– …Эй, пацаны! – раздалось откуда-то издалека. – Идем после школы к Костяку! Ему родители из-за границы привезли кучу пластов!
Клич был брошен во время большой перемены, и каждый уважающий себя рок-меломан в душе возрадовался. У Костяна из параллельного класса была самая большая коллекция пластинок. И аппаратура по тем временам нешуточная.
Антон любил «Пинк Флойд». Красивая, вдумчивая музыка.
Его ждало в тот вечер разочарование. Костины родители не привезли из-за границы «Пинк Флойд». Зато была убойная группа «Эй Си/Ди Си» и любимый девчонками «Бонн М».
Спонтанно начались танцы. Танцевать Антон не любил, но компанию всегда поддерживал. Пренебрегающий танцами мальчик подвергался издевательским выпадам со стороны девчонок: «Он еще маленький – танцевать не умеет!»
Антону нравились многие девчонки из его класса. И он даже надеялся в кого-нибудь из них влюбиться, но не знал, на ком остановить свой выбор. Но пока влюбиться не получалось.
В самый разгар вечера в дверь позвонили.
– Родители, наверно! – пискнул кто-то.
– Не должны так рано, – пробасил озадаченный Костян и пошел открывать. Через минуту он сиял:
– Знакомьтесь – это Марго!
И тут появилась она. В черных колготках, считавшихся крамолой. В короткой кожаной юбке. В пестром вязаном свитере.
– Моя двоюродная сестра, – представил ее Костян, – недавно приехала с Кавказа. Будет учиться в нашей школе.
После слова «Кавказ» все обратили внимание на ее толстую русую косу. На легкие крылья бровей. На глаза аж василькового цвета!
Антон прислонился спиной к шкафу, чтобы выстоять. Вот как оно бывает! Это потом он рассмотрел ее получше, а в тот миг глаза застилал туман. Какой-то сладостный туман. Дымок от подгоревшего торта.
Костя, загордившийся произведенным кузиной впечатлением, был в ударе, называл их имена и каждому давал характеристику.
– А это Антоша! Наш литературный гений! Пишет потрясные стихи! Любит «Пинк Флойд»!
– Какая скучища! – выкатила она свои васильковые глазки. – Как это можно слушать? Не понимаю! – кокетливо пожала плечиками.
Их вкусы никогда не совпадали. Ему пришлось впоследствии многим пожертвовать. Расхожая фраза «Любовь требует жертв» здесь была бы уместней всего. Но так ли они нужны, эти жертвы? Когда человек жертвует всем, что остается ему? Избалованная жертвами любовь?
Костян, разумеется, всех опередил и пригласил свою кузину на танец. Она смотрела на брата с нескрываемым обожанием. Антон почувствовал, как кулаки его сжимаются. Никогда у него не возникало такого острого желания кого-то покалечить.
Антон вскоре ушел, так и не решившись пригласить ее на медляк. Ночь он провел в блаженной неге, представляя, как гладит колено Марго через запретные черные колготки, касается губами васильковых глаз.
Потом она появилась в школе. Ее определили в параллельный класс. И он мог любоваться Марго каждую перемену.
В школе был организован пресс-центр, и редактором назначили Полежаева, а художником – Марго. Теперь они оставались после занятий и творили. Правда, не только они. Остаться наедине удавалось редко. И в такие минуты Антон очень робел. Лоб покрывался испариной, колени дрожали. Он старался не смотреть на художника. Путано отвечал на ее вопросы, вызывая презрительную усмешку. Из-за этого страдал, но не мог себя пересилить.
Однажды она торопилась домой, а газету надо было выпустить к утру.
– Я возьму с собой, – предложила Марго. – Все будет как надо. Утром посмотришь.
Но материала оказалось слишком много и лист ватмана громоздкий.
– Можно, я тебе помогу? – решился он.
– Проводишь?
– Ну да!..
– Давай! Так даже лучше! – почему-то обрадовалась она. – Только я далеко живу.
– Я не тороплюсь…
Она жила очень далеко. В сорока минутах ходьбы от школы.
Говорить было особо не о чем, и Полежаев стал рассказывать о художнике Модильяни. Она о нем никогда не слышала, а он накануне прочитал у Эренбурга.
Марго слушала сосредоточенно, с интересом, и дорога до дома показалась ей на этот раз не такой уж длинной.
– А с тобой интересно, – сказала она на прощанье.
– С тобой тоже.
– Неправда! Я мало знаю. Со мной скучно.
На следующий день она уже попросила сама:
– Может, проводишь?
Она влюбилась в его рассказы.
Как-то, увлеченная недоконченным рассказом, она пригласила его к себе домой.
Мать приготовила им отварные рожки с сосисками. И во время поедания рожков Антон о чем-то задумался и наморщил лоб. Будущая теща это восприняла как оскорбление своей великолепной стряпне. «Надо же, – барин какой! Рожки ему не нравятся! Морщится!» – высказала она потом дочери.
Марго больше его не приглашала к себе. Стали ходить к нему. Благо дом рядом со школой. Можно даже в большую перемену забежать. Просто так. От нечего делать. Да хотя бы послушать новую пластинку. Антон уже изучил ее вкус и выменивал на толкучке пластинки для любимой, а не для себя. Так во время одной перемены, когда пел Адриано Челентано, а Марго в кресле ловила попсовый кайф, Антон упал перед ней на колени и принялся усердно целовать руки. От неожиданности девушка остолбенела, а он не знал, что делать дальше. В одном французском романе, кажется, у Стендаля, он прочитал, что начинать надо с руки и медленно продвигаться вверх, сначала до локотка, потом до плечика и так далее. Стояла суровая уральская зима, и на Марго было надето два свитера. Если он начнет тыкаться лицом в свитер, она примет его за сумасшедшего! Стендаль был известный ловелас, но уральской зимы он не учел!
…Они жили в ханжеские времена, когда из фильмов вымарывался любой намек на секс, и пуританские семьи размножались непонятным образом.
Лишь почти через год Антон расстегнул бюстгальтер на ее спине. В том же кресле. Во время большой перемены. Тогда пел Энгельберт Хампердинк…
…Он ежедневно задерживался в университете. Студенты готовили спектакль для преподавателей. Маргарита не верила, считала, что у него кто-то завелся.
Он позвонил ей, чтобы сообщить немыслимое – остается репетировать на всю ночь.
– Даже ужинать не придешь? – отрешенным, будто с того света, голосом спросила она. Он услышал, как заплакала в соседней комнате дочь. – Как знаешь! – произнесла Маргарита многообещающе.
Он пришел через час. Для спектакля понадобилась клизма. Обыкновенная подвесная клизма. Антон жил ближе всех. Его и послали. Аптечка находилась в детской. Полежаев торопился.
– Где Дашка? – удивился он исчезновению дочки.
– Отвезла к маме.
– Зачем?
– Мама соскучилась.
– Когда же ты успела?
– Я на такси.
– Почему такая спешка?
Он перестал искать клизму. Маргарита всегда скупилась на такси. Все-таки студенты живут на деньги родителей.
– Не хотелось тащиться пешком в такую даль.
– Я-ясно, – пропел он, хотя еще ничего не понимал.
Прошел на кухню, чтобы перекусить, и замер от удивления. На тарелках была красиво разложена снедь: колбаса, окорок, помидоры, никогда не покупавшиеся в мае. Все-таки студенты…
– Ты кого-то ждешь?
– Тебя.
– Мне ты никогда так красиво не раскладываешь. Тем более сегодня…
– Подруга обещала зайти… с мужем…
Она врала. Нагло врала. У нее даже в школе не было подруг.
Маргарита смотрела в окно, чтобы не смотреть ему в глаза. Во всяком случае, он так думал. Вдруг она встрепенулась.
– Уже! Уже!
– Что уже?
– Уже идет! Я встречу! А ты посиди – поешь колбаски!
Она выскочила за дверь в парадное. Он не стал глядеть в окно. Посчитал унизительным. Пожевал колбасу. Без вкуса. Без запаха. Нарезанную красиво, но не для него.
Она вернулась с натянутой улыбкой. Бледная. Замученная.
– Где же подруга?
– Сказала, зайдет в другой раз. Сегодня некогда.
Теперь он был во всеоружии.
– Когда придешь?
– Утром.
Он пришел в десять вечера.
Она вернулась во втором часу. Потопталась в коридоре. Зажгла свет на кухне. Приоткрыла дверь к нему.
– Антон, ты спишь?
Он не ответил, хотя не спал.
Она легла в детской.
Он проснулся оттого, что затекло плечо. На нем покоилась красивая стриженая головка Марго. Толстая русая коса, привезенная с Кавказа, приказала долго жить еще в десятом классе, ведь все девчонки стриглись под Мирей Матье! Ей очень шло. Он даже гордился, что его жене идет такая прическа.
В открытую балконную дверь повеяло запахом торфа. В жаркий день торф дымился вокруг их дома. Раньше здесь были болота…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Тот же день
– Ну что, Престарелый Родитель, и на этот раз ничего?
Елизарыч сидел в мягком кресле в большой комнате квартиры Шведенко, в той самой, где ночью побывал Антон, и постукивал палочкой по полу. Следователь, писатель и Василина все это время находились на кухне, чтобы не помешать эксперту.
– На этот раз даже слишком много, – откликнулся Престарелый Родитель, но в голосе его не слышалось надежды. – Пальчики – везде. Я устал их снимать. Боюсь только, что тех, которые нам нужны, здесь нет. Вряд ли он нес голову в голых руках, даже если она лежала в сумке. Перчатки надевают не только чтобы замести следы…
– Ну-ну, не будем читать друг другу лекций, – перебил его Еремин. – Отпечатки все-таки надо проверить, хотя там есть и наши с Антошей пальчики. Мы здесь были в среду. А что скажешь насчет головы?
– Как я и предполагал, журналиста задушили. Голову отсекли, скорее всего, топором. Завернули в рекламную газету «Экстра М», которую бросают в каждый почтовый ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48