Он перестал думать о других людях уже давно. Ему и в голову не приходило, что Рен может ему что-то подарить.
— Садись и отдохни, — крикнула ему с кухни Рен. — Мы будем ужинать там, рядом с елкой.
Он застонал про себя. Рен вопреки всем его ожиданиям намерена была устроить настоящее Рождество.
— Тебе помочь? — спросил он, чувствуя себя беспокойно и неуверенно.
— Нет.
Киган мерил шагами комнату. Противоположную от камина стену целиком занимал книжный шкаф. Он подошел к нему и начал рассматривать корешки книг.
Диккенс, Твен, Хемингуэй, Стейнбек, По. Здесь были классики в кожаных переплетах. А чего он ожидал? Она же преподавала английский язык.
Казалось, с тех пор как сам Киган учился в школе, прошли столетия. Когда-то он тоже был молод и рвался покинуть родительский дом. Если бы он тогда знал, что его ожидает, то не спешил бы. Не стремился бы броситься очертя голову навстречу будущему.
— Телевизор и антенна в кладовке, — сказала Рен, останавливаясь на пороге комнаты. — Ты не мог бы принести и подключить их?
Киган пожал плечами и направился в кладовку. Он старался как можно больше молчать и вообще быть незаметным. Так ему будет легче сохранить втайне свои чувства к Рен. Хотя хранить молчание становилось все труднее и труднее. Он должен был объяснить Рен свое поведение, рассказать, что его отношение к миру в целом на нее больше не распространяется. Но он просто не мог позволить себе открыть глубоко запрятанные чувства этой женщине и таким образом сделать ее соучастником своих жестоких планов.
Он установил телевизор, подключил антенну и включил его как раз к шестичасовым новостям.
— Привет, мальчики и девочки! — воскликнул ведущий. — Мы только что получили известия от Санта-Клауса из северного Техаса.
В душе Кигана поднялась волна грустных воспоминаний. Стало трудно дышать. Было больно. По коже побежали мурашки. Он сжал губы.
Последнее Рождество, которое он провел с Мэгги и Кетти. Его дочери тогда было три года. Она верила в Санта-Клауса и готовилась наслаждаться праздником вовсю. Ее голубые глазки были распахнуты, в них светилось счастье, ожидание чуда. Перед мысленным взором Кигана стояла девочка: ее милая улыбка, светлые, легкие волосы, такие же, как у матери, нимбом сверкающие вокруг маленького личика. Это был последний раз, когда Киган помнил себя счастливым.
Ведущий все еще лопотал что-то о Санта-Клаусе и северных оленях, но его голос казался Кигану далеким и приглушенным. Он чувствовал себя так, словно проваливается и падает в длинный черный туннель, в бездонную пропасть. Трясущимися руками он дотянулся до пульта и, щелкнув кнопкой, выключил телевизор.
На лбу его выступил пот, он задыхался. Может быть, это вернулась лихорадка?
— Киган?
Он поднял глаза и увидел, что Рен стоит и смотрит на него обеспокоено.
— С тобой все в порядке?
— Ага.
Рен недоверчиво нахмурилась.
— Ты не против, если я послушаю прогноз погоды на завтра?
Киган только кивнул.
— Ты уверен, что все в порядке?
Не отвечая, он снова включил телевизор.
— Знаете что, ребята, это Рождество точно войдет в анналы истории, — радостно сообщил с экрана очередной ведущий. — Температура в Техасе опустится до двадцати пяти градусов ниже нуля. Ожидается также толщина снежного покрова в два или даже три дюйма. Вы не ослышались: впервые с 1934 года в центральном Техасе на Рождество лежит снег.
Рен хлопнула в ладоши так воодушевленно, как это могла бы сделать Кетти.
— Рождество со снегом. Разве не прекрасно?
Киган пожал плечами. Он был из Чикаго. Снег на Рождество? Подумаешь, большое дело.
— Это же так здорово, — приговаривала Рен.
Ее глаза лучились весельем, улыбка была теплее, чем июльская жара. На щеках цвели розы. Только теперь Киган заметил, что она подкрасила глаза и губы. Она, без сомнений, изменилась с тех пор, как он ее встретил. Стала более счастливой, что ли.
— Я рада, что на это Рождество у меня есть кто-то, с кем можно его отпраздновать. Рада, что ты со мной, — сказала Рен. Она, казалось, была полностью уверена в том, что говорила. Неужели она действительно так думала? Была рада его обществу?
— Знаешь, Рен Мэттьюс, тебе и в самом деле тяжело пришлось в жизни, если ты рада компании даже такого типа, как я.
— Ты слишком к себе суров.
— Ты меня совсем не знаешь, — возразил он. — А вдруг я беглый преступник?
Это было правдой. Вместо него в ее дверь мог постучаться Хеллер. Вполне могло оказаться, что именно Хеллер оставил следы под ее окнами. Эта мысль заставила Кигана замолчать и задуматься. При такой наивности могла ли Рен встретить убийцу так же радушно, как его самого? От страха за нее у него пробежали мурашки по коже.
Рен взглянула на него с сожалением.
— Я не знаю, что с тобой произошло, Киган Уинслоу, но теперь тебе, похоже, придется строить жизнь заново.
Он не ответил.
Таймер на микроволновой печи звякнул, прерывая повисшую над ними тишину.
— Обед готов, — произнесла Рен и вышла из комнаты.
Киган пошел за ней на кухню и подождал, пока она разложит по тарелкам их обед. Поджаристая курица, кукурузные лепешки, зеленая фасоль, горячие сдобные булочки.
Эти блюда напомнили ему о других праздниках, о прежних счастливых временах. Киган взял у Рен тарелку, пробормотал слова благодарности и вернулся в гостиную.
— Канун Рождества был единственным днем, когда мама позволяла нам есть в гостиной, — сказала Рен, располагаясь в кресле, стоящем рядом с ним. — Мы сидели, ели и смотрели на елку.
Киган уткнулся в тарелку и внимательно изучал ее содержимое. Ему не хотелось знать, как именно Рен Мэттьюс встречала свои прошлые кануны Рождества. Он не хотел связывать себя с ней, с ее воспоминаниями. Неужели она этого не видит? И не понимает, что это для ее же собственного блага?
Слушая легкую болтовню Рен, Киган сосредоточенно ел. Она же изо всех сил старалась заполнить тишину. Сосредоточившись на вкусной еде, Киган старался ни о чем не думать. Ни о Рождестве, ни о Мэгги и Кетти, ни о необъяснимой связи между ним и Рен.
Неожиданно она замолчала.
Тишина тут же разлилась вокруг, как пролитое молоко. И только тихое потрескивание поленьев в камине чуть-чуть нарушало ее.
Он положил вилку и поднял глаза.
В ее карих глазах стояли слезы, уже дрожа на кончиках ресниц.
— Что случилось? — спросил Киган.
— Я тебе противна? — спросила Рен, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
— Боже мой, нет! С чего ты взяла? — воскликнул он. Ведь и в самом деле он находил ее очень привлекательной. Эти глаза, такие бездонные, сведут его с ума, если только он позволит себе подойти к Рен достаточно близко.
— Тогда почему ты стараешься не смотреть на меня? Как будто я жаба.
— Дело не в тебе, — сконфуженно пробормотал Киган.
— Тогда что не так?
— Я уже давно одинок, — Кигану было неприятно сознавать, что его поведение заставило Рен страдать. — Я не привык быть с людьми. Виной тому мой характер. Я по натуре довольно нелюдим, и мне никогда не давались светские манеры.
— Ты уверен, что это не из-за того, что я хромая?
— Милая, — произнес он так мягко, как только смог, — твоя хромота не отнимает ни капли очарования, которым ты так щедро наделена.
Ее щеки порозовели.
— Не надо мне лгать. Я прекрасно знаю, что не красавица. — Рен пригладила юбку ладонями и опустила глаза.
— Кто тебе сказал такую глупость?
Она пожала плечами.
— Печальный опыт подсказывает.
— Что ж, значит, твой опыт был неудачным.
Киган не мог бы сказать, что привело его к тому, что он сделал потом. Он просто чувствовал, что должен сделать что-то, чтобы Рен было хорошо. О» отложил тарелку, поднялся с кресла, подошел, склонился над ней и приподнял ее голову за подбородок.
— У тебя есть внутренняя красота, Рен. Что-то такое, чего нельзя создать с помощью косметики и одежды. И не верь никому, кто скажет что-нибудь другое.
— Но я же калека… — Она мяла руками передник. Киган понял, что это очень больная для нее тема. Какой же жестокий дурак так посмеялся над ней?
Киган покачал головой.
— Это всего лишь небольшой физический недостаток, не надо обращать на него слишком большое внимание. Вообще-то, могу сказать тебе по секрету, что он делает тебя только привлекательнее.
— Ты правда так думаешь?
— Да. Ясно, что ты прошла через некоторые испытания и при этом не потеряла воли к жизни. Если кто-то думает о тебе хуже из-за этого, то он не слишком умен и просто не стоит ни твоего времени, ни внимания.
Он легко коснулся ее колена и поднялся. Этот жест заставил ее сердце сжаться почти до боли. Киган признался в этом! Она его привлекает! Теперь, если ей удастся заставить его рассказать о себе, поведать свою грустную историю, может быть, им удастся сломать все барьеры и стать настоящими друзьями. Эта мысль ее порадовала.
— Ты не хочешь узнать, почему я хромаю? — спросила Рен.
— Только если ты сама захочешь рассказать мне. — Он повернулся на своем кресле и подался вперед. Уперев локти в колени, он приготовился ее внимательно выслушать.
Рен глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и начала свою историю.
Киган сидел и слушал. Действительно слушал. Его глаза не отрывались от ее лица, и он ни разу не прервал ее. Рен собиралась лишь вскользь упомянуть об аварии, когда их машину занесло на льду и она налетела на ограждение. Сказать только, что тогда же погибли ее родители. Но он был так внимателен, изредка кивая и выражая такое понимание и сочувствие, что она нашла в себе силы рассказать ему и о своей постыдной тайне — о том, как ее обобрал Блейн, обещая, что обеспечит ферме процветание.
Прошел почти час, пока она кончила рассказ. Она еще раз вздохнула и откинулась на спинку кресла.
— Мне было больно слышать о том, как погибли твои родители, через что тебе пришлось пройти, — сказал Киган. — А что до того проходимца, который отнял у тебя деньги, то не стыдись. Такое случается со многими людьми. Ты просто слишком доверчива.
Рен тихонько засмеялась.
— Знаю. И поэтому постаралась ограничить свои встречи с людьми. С тех пор я никогда не ходила на свидания. После Блейна я боялась довериться мужчине.
Их глаза встретились. Что-то во взгляде Кигана заставило ее резко выдохнуть и произнести: — Пока я не встретила тебя.
— Ты не должна доверять и мне тоже, Рен. Это будет только разумно.
— Ты хочешь причинить мне вред, Киган Уинслоу?
— Ты ничего обо мне не знаешь.
— Так расскажи мне о себе.
Он отрицательно покачал головой.
— Почему?
— Тебе лучше не знать.
— Ты совершил что-то ужасное? — спросила она. Его признание должно было напугать ее, но почему-то не напугало. Честно говоря, его молчание только подогревало ее интерес. Рен заерзала на сиденье.
— Это темная и длинная история. Мне бы не хотелось ее ворошить. — Рен сжала губы.
— Будь по-твоему.
Она поднялась с кресла. Ее сердце билось часто и неровно. Рен подошла к столу и собрала тарелки. Она не могла бы четко определить обуревавшие ее чувства. Был ли это страх, опасение, искушение, желание?
Она не знала, как быть дальше, но была полна решимости сделать так, чтобы этот канун Рождества был удачным, что бы ни случилось.
— В моей семье была традиция разворачивать подарки в канун Рождества, — сказала она. — А в твоей?
— Мы всегда занимались этим утром, — ответил Киган.
Рен наклонилась, вынула из-под елки заботливо упакованные подарки и протянула Кигану два свертка.
— Это тебе.
— Не стоило так беспокоиться. — Рен пожала плечами.
— Но ведь завтра Рождество.
— Я… мне нечего тебе подарить, — сказал он.
— Есть.
— Что же это?
— Улыбнись.
Его губы дрогнули и чуть приподнялись в уголках.
— Мне нужна настоящая улыбка, — сказала Рен.
— Это не так просто.
— Я знаю.
Он попробовал снова. На этот раз улыбка зажглась в его глазах. Рен улыбнулась ему в ответ. Ее лицо словно озарилось теплым светом.
И его улыбка стала еще шире.
— Ну вот! Так намного лучше. А теперь разворачивай подарки.
Киган разорвал ленточку. Его темные волосы завивались и падали на воротник, почти скрывая страшный шрам. Рен подумала, что он самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела. Особенно хорош он, когда улыбается.
Киган снял оберточную бумагу и раскрыл коробку. Он вынул бело-серый свитер, над которым Рен трудилась всю прошлую ночь.
— Красивый, — заметил он. — Но откуда? Ты же не ходила в магазин. Да ты и не знаешь моего размера…
Рен открыла пакет для вязания, и он увидел оставшиеся мотки белой и серой шерсти.
— Ты связала это сама? — Он поднял свитер и поднес к лицу, прижимаясь щекой к пушистой шерсти.
Рен кивнула.
Он моргнул и посмотрел в сторону.
— Спасибо.
— Второй подарок — шарф в тон свитеру, — сказала она, немного нервничая. — Я подумала, что тебе пригодятся теплые вещи, когда ты отправишься в путь. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты снова заболел.
— Господи, Рен, я поверить не могу…
— Но разве не для этого придумано Рождество?
— Ты заслужила от меня подарок. Чего-то большего, чем улыбка. Но мне нечего дать.
— Ты не прав.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты починил трубы. Это был замечательный подарок. Ты хоть представляешь, во сколько мне обошелся бы ремонт?
— Я должен тебе неизмеримо больше.
— Если ты и в самом деле так думаешь, то останься и помоги мне с работой на ферме.
В его взгляде мелькнуло что-то пугающее и темное.
— Не могу. Я очень хотел бы, но не могу.
— Что мне сказать тебе, чтобы ты передумал? Мне нужна твоя помощь, Киган. Очень нужна.
— Ты найдешь кого-нибудь еще.
Но ей не нужен был никто другой! Она хотела Кигана Уинслоу. Хотела до боли. Она не могла спать по ночам, потому что все ее мысли были только о нем. Она не могла есть, потому что в его присутствии желудок сжимался и горел. Ее колени слабели, когда он улыбался или дотрагивался до нее. Она плавилась, как ледышка рядом с раскаленным железом. Одна мысль о том, что Киган уйдет, оставляла в ее сердце огромную пустоту, которую ничем нельзя было заполнить. После того как она уже начала привыкать к его успокаивающему присутствию, было во сто крат тяжелее снова остаться одной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17