Так наивно, так прямо смотрели его глаза, такой пылкой была, несмотря на правильность и четкость, его речь. И улыбка, сиявшая на его лице, тоже была детской. Алька еще подумала тогда с внезапной мудростью, что он радуется не ей, а сам по себе, что просто умеет человек наслаждаться жизнью, настоящим моментом, не вспоминая вчерашнее и не заботясь о будущем. Сидит перед ним незнакомая девчонка, слушает его байки — здорово. Встанет, уйдет — тоже неплохо, в одиночестве своя прелесть.Дальше их знакомство развивалось весьма обычно — из институтского сквера они вышли вместе, болтая о чепухе, забрели в кафе-мороженое, потом прокатились на катере, повалялись на пляже. И оба не чувствовали ни напряженности, ни трепета при нечаянном соприкосновении коленей, ни исступленного нетерпения познать друг друга немедленно, сейчас.Легкость, схожая с прохладой сквозняка в запыленной, накуренной комнате.Весь день они провели вместе, потом Олег поймал такси и отвез Альку в Бердск, и когда они остановились перед ее подъездом, крепкие мужские ладони легли ей на плечи, пальцы ласково гладили кожу, и это было так естественно, так правильно, что на секунду Алька изумилась, как обходилась без него семнадцать с лишним лет.Глупость, конечно. Она отбросила эту мысль, упиваясь настоящим. И в следующую секунду Морозов ее поцеловал.Губы у него были сильные, неторопливые, а она заспешила, ошеломленная внезапной переменой в себе, только что безмятежно-радостной, и вдруг задохнувшейся от нежности и желания. Руки сами собой взметнулись к его волосам, сдавили макушку, завозились растерянно, жадно, стремясь объять необъятное — этого мужчину с его необыкновенными поцелуями и детской улыбкой.Она едва не плакала, не понимая, что происходит с ней, цепляясь за него губами, руками, сердцем.До того момента Алька была почти равнодушна к мальчикам. Почти — потому что ненавидела их всех заочно, в каждом подозревая что-то от своего отца. Его злобность, мелочность, жестокость, радость от унижения слабых, угодливость перед сильными, матерщину, потные ладони, омерзительный запах изо рта, пьяное беспричинное скалозубство, похмельное обманчивое спокойствие, трезвое хмурое недовольство всем на свете.Мир подростка не предполагает оттенков, брызжа в глаза только белым и черным. У Альки не было и этого, только отвратительная серость, изредка расцвеченная немногими радостями вроде неожиданной пятерки или отцовской рыбалки, когда дома становилось тихо до его возвращения. Обычное девчачье кокетство ей не удавалось, слишком она была зажата в своем недоверии, иронии, озлобленности. Правда, мальчишек это иногда цепляло даже сильней, чем призывные улыбочки, плавная походка или загадочные, томные взгляды. Кто-то пытался пробить стену головой, с разгону врываясь в ее жизнь цветами, подарками, нехитрыми развлечениями. Алька не сопротивлялась, время от времени ей это нравилось, чаще — оставляло равнодушной. Подсознательно она всего лишь ждала, когда очередной смельчак соскучится с ней, замороженной, и исчезнет в другом направлении.А в то утро, когда она приехала в Новосибирск, то ли солнце припекало особенно ласково, то ли чайки над морем — крошечным, искусственным Обским морем, — кричали чересчур ошалело, то ли слишком буйно цвели яблони в институтском саду. И совсем близко была свобода — последний звонок, выпускной бал, заветные корочки, с которыми можно устроиться на работу, а вечерами бегать на лекции. Совсем другая жизнь — ее вкус Алька уже ощущала на губах, и голова кружилась от надежд. Она ни о чем не думала, сидя на лавочке перед окном профессорского кабинета, лениво прислушиваясь к студенческой болтовне и сладко позевывая от приятной усталости.Домой возвращаться не хотелось.Век бы так сидеть.Она расслабилась. И совершенно бездумно подпустила — очень близко подпустила — Олега Андреевича Морозова.Приятное знакомство, думала Алька с некоторой, правда, долей небрежности. Которая испарилась моментально, стоило их губам соприкоснуться.Она отлепилась от него, хватая ртом воздух, как рыба. И глаза у нее были сумасшедшие.— Погоди, погоди, — скрежетнул зубами Олег, схватив ее горячие пальцы, — погоди.— Что?Он отчаянно огляделся.— Поехали ко мне. Алька, слышишь?— Поехали, — тут же кивнула она, ни черта не соображая.Такой долгий день, такой умиротворенный, такой радостно-легкий. Что случилось вдруг? Что произошло, господи? Так не бывает!Олег отстранился, вспомнив неожиданно, что она — совсем девчонка. Школьница. Наверняка, ее ждут дома мама и папа, и учебники в наивных розовых обложках. А он — здоровенный лоб, многомудрый и искушенный. Должен сохранять спокойствие. Должен, а не получается!— Ты… Тебя родители ждут? — глупо спросил он.— Нет. То есть, да. Не знаю. Она не понимала, о чем это он.— Полдвенадцатого, — Олег постучал по часам, — ты сможешь отпроситься до утра?— До утра?— Ага. Я живу в Новосибирске, снимаю там комнату. Нам придется вернуться.Вот так, правильно, молодец. Нужно контролировать ситуацию, продумать каждую мелочь и взять всю ответственность на себя. Прямо сейчас завалиться к ней домой и дать маме-папе понять, что ему до завтрашнего утра крайне необходима их дочка.Он бредит! Это очевидно.Алька обескураженно топталась на месте.— Ты хочешь, чтобы я вернулась с тобой?— Да. А ты, что, не хочешь? — напрягся он.— Хочу.Тут они снова принялись целоваться, и Олег забыл, что обязан разрабатывать стратегический план. С этой минуты вообще все пошло наперекосяк, и каким-то загадочным образом они очутились на лавочке в сквере, а потом на заднем сиденье в такси, и хмурый водитель долго допытывался, куда их везти, а Олег не мог сосредоточиться и назвать адрес.В его коммуналке, взявшись за руки, они долго бродили впотьмах по коридору в поисках телефона. Хихикали, словно умалишенные, и в конце концов оказались в ванной, волоча за собой древний аппарат. Алька долго не могла вспомнить домашний номер, а когда вспоминала, Олег сбивал ее, сетуя, что не может подсмотреть в темноте «заветный набор цифр».— Перестань, я не могу больше смеяться, — возмущенно шептала она.— Думаешь, я шучу? — так же возмущенно шептал он. — Мне ужасно страшно. Вот ты исчезнешь утром, и как я тебя буду искать?— Я не исчезну.— Честное благородное слово?И не давал возможности ответить, вновь и вновь прожигая насквозь поцелуями.Кое-как они расцепились все-таки, и Алька дозвонилась. Объяснение с матерью заняло минуту, выслушивать гневное шипение на том конце провода она не собиралась.Но когда они вошли в комнату и Алька увидела в лунной дорожке очертания кровати, нетерпеливая дрожь отпустила, сладкое безумие мгновенно выветрилось из головы, оставив лишь похмельную вялость.— Ты что? — сквозь поцелуи спросил Олег. — Что случилось?Она отступила к кровати, села неестественно прямо, вдруг осознав, что перед ней — мужчина и ночь. С другими Алька не заходила так далеко. И будто прекратилось действие наркоза, каждой клеточкой она ощутила страх — бездонный ужас, скрытый до этого момента в безумии прикосновений, бешеном пульсе, напряженных сосках.Ладони ее безвольно упали на покрывало и гладили ткань, словно кошку.— Алька, что с тобой? — прошептал Олег, замерев посреди комнаты.— Ничего.— Я… я иду к тебе, — словно предупредил он.Она съежилась, хотя мечтала только об этом.Вот, сейчас с ней случится то самое, необыкновенное — как пишут в книжках, ужасное — как рассказывают одноклассницы.Бежать?!Но ей хочется остаться.Может быть, она просто не готова? И потом, они знакомы всего-то… сколько там? — десять, двенадцать часов?Но разве это — главное? А что главное?!— Давай поговорим, — мягко предложил Олег, наконец, догадавшись о ее смятении.— Да-давай.— Ты жалеешь, что приехала со мной?— Нет! — быстро ответила она.— Ты… не хочешь меня?— Не знаю, — отчаянно просипела Алька, — я не знаю. У меня такое… в первый раз.— У меня тоже, — криво усмехнулся он, думая, что речь идет о всепоглощающей, внезапной страсти.Алька пораженно уставилась на него, пытаясь разглядеть в сумраке лицо мужчины, который признался, что до двадцати с лишним лет прожил девственником. Наверняка, врет. Такой красавчик, такой умница и — до сих пор не спал с женщинами?!— Ты в армии, что ли, был? — нервно уточнила она.— Был. А что? — не понял Олег.— Ну… э… поэтому у тебя не было никого?Он судорожно закашлялся, потом присел перед ней на колени.— Алька, у меня было. То есть, были. Но так, как у нас — никогда.— Как у нас, — зачарованно повторила она и встрепенулась: — А как это?Он приложил к своей щеке ее ладонь, и, не ответив на вопрос, произнес со всей нежностью, на какую был способен:— Ты не бойся.— Ага, — кивнула она покорно.И все равно боялась. Она дрожала, зажмуривалась, придурковато хихикала и пыталась соблазнительно двигать бедрами, вспомнив вдруг, что женщине полагается принимать в любовных играх активное участие, а не «лежать бревном». В какой-то момент она даже застонала, изображая сверхъестественное блаженство. А внутри все вибрировало от ужаса.— Глупенькая, — шептал Олег ласково, — расслабься, слышишь? Ничего еще не происходит.— Да? — из последних сил удивилась она, приподняв голову с подушки.Он рассмеялся бы, если бы сам не боялся так дико. Боялся ее, боялся себя, боялся поторопиться и сделать что-то неправильно.В маленьком сибирском городке в старой коммуналке лежали на кровати два насмерть перепуганных человека.Наверное, все закончилось бы очень быстро, но кроме страха все-таки было еще кое-что, какая-то настоящая искра, из которой они раздули костер до небес. Пламя осветило все вокруг, и стала видна каждая трещинка, впадинка, родинка, каждое движение и трепет ресниц. Вот что было важно — разглядеть, почувствовать, открыться и понять с неотвратимой ясностью: так и должно быть. Ни единого вздоха было не вычеркнуть, ни единого порыва не сдержать, ни единое движение не было напрасным, лишним… Неловким — да, может быть, но — необходимым, как сама жизнь.Утреннее Алькино смущение с лихвой окупилось гордостью за себя и своего мужчину. Конечно, первые мгновения она вообще боялась взглянуть на него, и тянула одеяло к подбородку, и задавала какие-то дурацкие вопросы про площадь комнаты и вид из окна. Но мысленно ликовала, и только то, что она считала это ликование неприличным, удерживало ее от восторженных визгов и скачков на кровати.Олег не понимал противоречий, терзающих Альку, ему просто было хорошо с ней и хотелось, чтобы она чувствовала то же самое. Он впервые в жизни готов был не только брать, но и отдавать. Он сумел растормошить ее, хотя цели такой не преследовал, а только целовал губы, которые ему нравилось целовать, смотрел в глаза, в которые нравилось смотреть, гладил, тискал, смешил, потому что ее смех звучал слаще любых обещаний.— Я вечером приеду, — как что-то само собой разумеющееся сказал он, проводив Альку домой.Она кивнула. Ей хотелось остаться одной, чтобы осмыслить, какое чудо с ней приключилось. И еще — смаковать недавние воспоминания, перебирать минута за минутой прошлую ночь. И все это било через край, и Алька чувствовала, что подошла к черте слишком близко, и беспричинные слезы подступали, и предстоящее расставание казалось сладкой пыткой, а одиночество — не поймешь! — то ли спасением, то ли возмездием.Только перешагнув порог, она вдруг вспомнила, что вечером должна помогать матери и никак не может встретиться с Олегом.Отчаяние захлестнуло ее, и она непременно кинулась бы вслед за ним, но в прихожую уже выскочила мать и прошипела яростно:— Благодари бога, что отец еще спит! Если он узнает…Какая глупая угроза! Привычное возмущение прошло стороной, и Алька не стала выяснять, почему, собственно, она должна ходить на цырлах перед алкашом и мерзавцем.Вместо этого она в изнеможении прислонилась к обшарпанным обоям, не зная, как выразить свое счастье и страшась его бесконечной силы.Вглядевшись в ее лицо, мать удивленно клацнула челюстью.— Ты пила, что ли?— Не-а.— Что было-то? С кем ты была?— С ним. Все было, мамочка.— С кем это с ним?! Вот отец бы проснулся, а? А ты дома не ночуешь! Что бы я ему сказала, а? Тебе семнадцати нет! Ты о чем же думаешь?Алька обняла мать так крепко, что та замолчала.— Мамочка, я тебя так люблю!— Ну-ка, дыхни, — спустя мгновение опомнилась мать и цепким взглядом оглядела припухшие губы, осоловелые глаза, впавшие щеки с нездоровым румянцем.Алька послушно дыхнула.Из ванной выскочила Вероника.— Где шлялась, потаскушка? — весело поинтересовалась она.Алька нежно погрозила ей кулаком.— Язык оторву, — шепотом пообещала мать.— Ну, папа же ее так называет, — усмехнулась Вероника. — Рассказывай давай, у кого ночевала?— У подружки, — счастливо засмеялась Алька.— Не ври! У тебя нету подружек. Нового хахаля нашла, да?— Девочки, марш в школу! И не смейте обсуждать это по дороге.Мать исчезла в кухне, бормоча любимую присказку «вот отец-то узнает!»Алька в тот день сбежала с уроков и несколько часов бродила в роще, гадая, влюбилась ли она на самом деле или это только кажется. То и дело она косилась на свою грудь, придирчиво высматривая изменения, касалась зацелованных губ, разглядывала, выворачивая шею, едва заметный след его пылкости у себя на плече.— Одуреть можно! — повторяла вслух и вскидывала голову к небу, мечтая обнять облака, и прислонялась щекой к березам, желая осыпать ласками каждый листочек.А люди? Какие чудесные люди живут в Бердске, поняла она, выбравшись из рощи и одолев несколько кварталов до вокзала. Там Алька заучила наизусть расписание электричек и, пока шла к дому, с выражением бормотала его под нос, будто поэму.То, что случилось вечером, она запомнила надолго со смешанным чувством стыда и ликования.Олег не дождался ее во дворе, точное время встречи они не оговаривали, и, немного поразмышляв, он решил зайти к ней. Знакомство с родителями его не пугало, наоборот, лучше сразу поставить все точки над «i», а не прятаться по кустам. Конечно, о серьезных отношениях никакой речи пока быть не может. Ну, не жениться же ему на ней, в самом-то деле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28