Мартин наощупь всунул ключи в замок зажигания и включил фары. Зажигая свет, и тени легли на его высокие скулы, оттеняя глазные впадины. Она ожидала, когда заработает мотор и они тронутся с места. Но Мартин не двигался и сидел, положив ладони на рулевое колесо. Казалось, он бессмысленно смотрит вперед в оранжево-серую темень.Затем медленно он повернулся к ней и сказал:– Я хочу знать, что с тобой происходит.Энни покачала головой из стороны в сторону, не в силах сказать ни слова. Мартин повысил голос:– Я хочу знать! Скажи же, наконец, что-нибудь, пусть это будет даже просто… – «Пошел к черту!»– Я не знаю, что сказать… – Энни сама услышала, как тихо и жалобно прозвучал ее ответ. Костяшки на пальцах Мартина побелели, когда он сжал кулаки на рулевом колесе.– Почему же ты, черт меня побери, не знаешь, что сказать? Я твой муж! Или ты забыла об этом?– Нет, я не забыла…– Ну, тогда скажи мне! Я старался, насколько возможно, быть понятливым и терпеливым. Я сдерживался, ждал и надеялся, что ты, может быть, все-таки сама объяснишь, почему это ты выглядишь так, как будто мы все вызываем у тебя тошноту. Почему, интересно, на твоем лице никогда не появляется улыбка, и независимо от времени дня, ты не позволяешь до тебя дотронуться.Вопросы Мартина, словно град, сыпались на Энни. Слова путались, мешали одно другому, и она даже заметила крохотные капельки слюны, поблескивающие в уголках рта мужа. Казалось, его язык не поспевает за его мыслями.Почему это все? Я желаю знать, куда ты подевалась? Я желаю узнать это от тебя! Ну, скажи хоть что-нибудь!Он уже почти кричал. Энни увидела, как проходившая мимо их автомобиля парочка удивленно оглянулась, и в темноте стали видны бледные пятна их лиц. Но у нее самой уже не оставалось ни гнева, ни раздражения – ничего, чтобы возразить или противопоставить словам Мартина. Да к тому же она понимала, что у нее нет причин отвечать на его вспышку гнева своей – слишком уже хорошо она узнала свой портрет из его описания.– Мне очень жаль… – отчаяние и неприязнь к себе самой заглушали ее голос.Муж взорвался опять:– Жаль?! Иисусе! Ей жаль! Слушай, Энни, это мне жаль, что ты была ранена и так страшно напутана. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через болезнь, страдания и все эти аппараты в госпитале. Но это все окончилось, Энни! Пора уже опять начать жизнь! Неужели ты этого не понимаешь? Если я и дети, все, что у нас раньше было, еще нужно, тогда решай прямо сейчас!Энни посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях, на пальцы, похожие на бледные стебельки каких-то растений. «Мартин прав и не прав, – думала она. – Я, конечно, должна была с ним поговорить, должна была, но… но ведь мне нечего ему сказать»– Энни!Он схватил жену за плечи, встряхнул, голова Энни бессильно мотнулась. Она знала, что он хочет ее ударить, и понимала, что сама своей реакцией довела его до такого отчаяния. Энни резко покачнулась, защищаясь, и прошептала сквозь стиснутые зубы:– Неужели ты не можешь оставить меня в покое? Просто, оставь меня в покое!Мартин тяжело уронил свои руки. Они посидели еще несколько долгих минут в полной тишине, глядя друг на друга в неверном свете уличных фонарей. Энни внезапно с грустью вспомнила старые времена, Когда они тоже отчаянно ссорились, но потом сила их любви уничтожала все следы ссоры. Волна сожаления нахлынула на нее.– Послушай, может ты больна? Может, тебе нужна помощь? Я имею ввиду психиатра. А, Энни?– Нет, – ответила она, – я не сумасшедшая. И не была ею ни до того, ни после, ни сейчас. Нет нужды обследовать мою голову…Мартин тяжело, измученно вздохнул:– Ну тогда, может, все дело в том парне, в Стиве? – Энни похолодела. Он думал об этом, о них со Стивом, поняла она. Она никогда не упоминала имени Стива, но, если бы это было только предположением Мартина, не могли он как-нибудь найти ему подтверждение? Он мог бы спросить: Может быть это связано с тем человеком, который был с тобой под развалинами? Стив? Это из-за него? Но вместо этого муж спросил ее так, как будто давно о чем-то догадывался, но никак не решался заговорить.Тик-тик-тик… Энни слушала шепот секунд, раздававшийся вокруг них в металлической оболочке автомобиля…– Нет… – до тех пор, пока это слово не было произнесено, она не знала и сама, что скажет.– Это не имеет к нему никакого отношения.И сразу печаль и тоска обрушились на нее, холодным обручем схватили сердце так сильно, что у нее чуть не остановилось дыхание. Ей захотелось согнуться к коленям, сжаться в комочек или хотя бы откинуть голову и глубоко вздохнуть, чтобы не разрыдаться. Но она не позволила себе ни одного движения и, вся словно оцепенев, продолжала сидеть прямо, глядя в темное окно сухими глазами. «Ну вот, я и сделала это, – стучало в мозгу – я начала лгать».Энни видела, как сплетается вокруг нее паутина лжи, затягивая ее в липкую сеть. Сможет ли она разорвать эту сеть и сказать мужу всю правду, как хотела это сделать там, в супермаркете, когда ее захватила вспышка гнева?Оставить Мартина и уйти к Стиву?Внезапно Мартин решительно включил зажигание, и мотор заработал. Вывернув руль в сторону, Мартин осторожно вывел автомобиль со стоянки и, выезжая на дорогу, снова посмотрел на Энни. Увидев ее лицо, он легонько похлопал жену по коленке.– Прости меня, я погорячился, – произнес он. – Но мне тоже нелегко, понимаешь? Я думал, что ты погибла, потом боялся, что ты умрешь, и вот, когда казалось бы закончилось, ты словно ушла куда-то, оставив меня одного.Автомобиль медленно двигался по двухрядной полосе движения. Мартин управлял машиной одной рукой, а в другой держал ладонь жены. Потом он тихо добавил:– Я не хочу тебя потерять…Энни открыла рот, боясь, что ее голос прервется, все-таки нашла в себе силы как-то прошептать:– Я это знаю…Мартин продолжал следить за дорогой. «Я также не хочу, чтобы ты мне лгала!» – мог бы он добавить, но промолчал. Он ясно видел, что Энни сказала ему неправду, но странным образом от этого почувствовала облегчение, потому что понял, что жена старается не причинить ему боль. Эта ее попытка растрогала Мартина, ему стало даже жарко от жалости к ней. Или это было какое-то другое чувство, но, в любом случае, оно не имело ничего общего с гневом или раздражением. «И ничего еще не произошло, – сказал себе Мартин. – А может, даже и не произойдет.»Они ехали по знакомым улицам, и холодные пальцы Энни по-прежнему лежали в теплой ладони мужа.Они вернулись домой, прошли в кухню и вместе распаковали покупки.
Позже, когда они уже были в постели, Мартин некоторое время тихо лежал в темноте, а потом потянулся к Энни, как всегда это делал, если им случалось поссориться. Его рука коснулась ее плеча, а потом скользнула вниз по спине к пояснице.– Не сердись…– Я и не сержусь.Энни снова вспомнила прежние времена. Они с мужем всегда решали возникавшие проблемы до конца, и от этого только становились ближе. Не то, что сейчас, – подумала Энни, – когда мы оба начали лгать друг другу.Рука Мартина соскользнула с поясницы ей на бедро, и она почувствовала тепло его ладони. Мужские пальцы коснулись теплой женской кожи, нащупали твердые выступы тазовых костей… Мартин шепнул:– Бедная моя… Иди ко мне.Его руки стали медленно ласкать ее. Энни подумала: «Он добрый и великодушный, он гораздо честнее меня».Было огромным облегчением обрести покой, прижавшись к его крепкому мускулистому телу. Мартин прильнул к губам Энни, и она почувствовала, как возбуждение охватывает мужа. И тогда она положила голову ему на плечо и уткнулась лицом в теплый сумрак ложбинки между его горлом и ключицей. А его руки терпеливо и нежно продолжали ласкать все ее тело. Энни затихла в его объятиях, чувствуя, как внутри нее гаснут все обиды, печали и волнения этого трудного дня.Мартин очень хорошо знал ее тело, медленно, не торопясь, но настойчиво он гладил и ласкал женщину, пока та не перестала бояться, что он будет навязчивым и бесцеремонным, а, наоборот, испугалась, что вот сейчас он откинется назад и оставит ее в покое. По всему ее телу разлилось тепло, губы Энни раскрылись, и она осторожно, словно робея, прикоснулась к его коже и провела губами по линии его подбородка. Легонько прикасаясь языком, она нашла у мужа на шее крохотную точку пульса… и острое полузабытое чувство желания охватило ее.– Мартин.– Подожди, – прошептал он, – не сейчас…– Ну, пожалуйста…Ее голос, ее мольба, казалось, прорвали плотину его сдержанности. Он сжал ее руки, завел их ей за голову, а потом обнял так, что Энни была даже не в силах пошевелиться. На мгновение Мартин задержался над ней, заглядывая ей в лицо, а потом неприметным легким движением проник в нее, быстро и уверенно он слился с лежащей перед ним женщиной, потому что они так давно и хорошо изучили друг друга. И Энни приподнялась ему навстречу, прогнулась, помогая мужу, и отвечая его движениям, совсем забыла обо всех трудных вопросах и не нужных ответах. Наслаждение нарастало ритмичными толчками, и в нем растворялась вся печаль и сама Энни казалось, распадалась на атомы и вновь возрождалась… С того дня, когда она вернулась домой, она не чувствовала ничего, кроме усталости и холода, и вот сейчас это все, наконец, ушло. Энни закрыла глаза, а ее тело, все плыло и плыло в водах бесконечного блаженства, покачиваясь в такт движениям Мартина. Вершина наслаждения, к которой стремилась Энни, долго росла, ускользая от нее, и вдруг неожиданно она достигла ее. Наслаждение охватило женщину остро пронзило все тело, а потом стало угасать и спадать, переходя в ровное чувство удовлетворения…Энни почувствована на глазах слезы. Они текли у нее по лицу и, скатываясь в волосы, увлажняли щеки Мартина, а он вытирал ее слезы пальцами, целовал ее мокрые ресницы. Потом он взял лицо жены в ладони, и с нежностью прошептал:– У нас, Энни, все будет хорошо. Вот увидишь, все будет хорошо…И снова он двигался в ней, а она крепко сжимала мужа в своих объятиях и обвивала его тело своими ногами.Это длилось, пока Энни не услышала мужской стон, и потом они лежали в тишине, тесно прижавшись друг к другу, связанные своими объятиями, прислушиваясь к спокойствию комнаты.Энни услышала, как Бенджи зашевелился в своей кроватке и вскрикнул во сне. Она очень устала и знала по дыханию Мартина, что муж тоже еще не спит, прислушиваясь к ней…Ее мысли вновь начали свой однообразный механический бег, пока не сложились в слово «Стив», и вновь она, уже сквозь сон, увидела, как он лежит в больничной палате и смотрит в потолок.«Я должна решить, – сказала себе Энни. – Мне нужно все хорошенько обдумать и сделать так, чтобы всем было хорошо.»Ее мысли путались, обрывались от усталости и желания спать.«Только не сейчас… Потом… Скоро… Я должна… Я решу…».Впервые после своего возвращения из больницы, Энни заснула раньше Мартина. А он долго держал ее в объятиях, боясь пошевелиться, чтобы не побеспокоить. День, когда он старался добраться до нее сквозь обломки штукатурки, – тот день разлучил их, и только сейчас, в момент близости, Мартин осознал, как далеко она от него. Больше всего он хотел вернуть ее.…Ничего не изменилось. Энни поняла это уже на следующий день. Разве только атмосфера в доме стала не такая гнетущая. Они оба старательно, но ненавязчиво пытались продемонстрировать, что наступило перемирие.Для Энни это заключалось в том, что она готовила мужу его любимые блюда или покупала в винном погребке на углу бутылку какого-нибудь особого вина. Она старалась казаться оживленной, когда они вместе сидели за столом, даже если в эту минуту у нее на душе скребли кошки.Мартин в свою очередь, возвращался домой в букетом бледно-желтых нарциссов, который они ставили на посудный шкаф в стеклянном кувшине, или приносил последний номер журнала, слишком дорогого, по мнению Энни, чтобы ей самой тратить на него деньги из семейного бюджета.Они кратко, почти робко, благодарили друг друга, но дальше этого не шли, словно боясь переступить невидимую грань. Все еще бывали между ними минуты отчужденного молчания, но, однажды решив каждый для себя, что они друг другу не враги, они уже и не пытались искусственно улучшать отношения. Томас и Бенджамин с детской непосредственностью сразу заметили эти перемены в их отношениях.– Мамочка, мне кажется, тебе сейчас лучше стало, – сказал однажды Том, и Энни благодарно улыбнулась сыну, тронутая его вниманием.– Да, мне лучше, – ответила она, думая о том, что и все остальное, в общем, тоже идет настолько хорошо, насколько это возможно. Пожалуй, в конце концов она бы совсем уверила себя в том, что все вернется на круги своя и жизнь пойдет так же, как и до взрыва, если бы не ее визиты в больницу к Стиву.
Февраль сменился мартом. В середине марта наступил период чистой спокойной погоды, такой теплой, что голые, черные ветви деревьев смотрелись нелепо и странно на фоне первозданной синевы небес. В саду Энни могла видеть стайки первых нарциссов, которые за одну ночь превращались из сочных стебельков, увенчанных щегольскими зелеными и бледно-желтыми бутонами, в мощные заросли болотных цветов. От земли поднимался сладковато-серый запах прелых прошлогодних листьев. По утрам с неожиданной силой светило солнце и, сверкая на влажной от росы траве, превращало лужайки в сплошной серебристый ковер.Однажды, в такое мартовское утро, Энни провожала Бена в садик. И хотя маршрут их прогулки был неизменным каждый день, они шли очень медленно, потому что Бенджи подвергал исследованию все, мимо чего они проходили. Он останавливался, чтобы сунуть нос в какую-нибудь садовую калитку и поприветствовать знакомых кошек, или беседовал с попугаем, флегматично сидевшим на своей жердочке в окне углового дома. Энни неторопливо шла по улице, в то время как наслаждающийся своей свободой Бенджи то отставал, то забегал вперед, яркий, как цветок, в своем алом комбинезончике.После всех запланированных с сыном задержек и обходных маневров они, наконец, повернули за последний угол и подошли к зданию церкви, в котором находился приходской детский сад. У входа стояли мамы с колясками разных типов и размеров Они смеялись и весело болтали, не заходя внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49